В бабье цветистое дивное лето,Всю-то Донщину окинув глазами,В гости к себе пригласила поэтовНовая Анна, как добрая мама.Едут с краев отдаленных и близких,Кто с хуторов, кто с райцентров послушно,К сердцу тетрадки ладонью притиснув,В «Ниве» советской, в автобусе душном.Ждали весь год, наскучались в разлуке,Снова их праздник настал откровений,В ясном сиянье лучей БузулукаСколько озвучено будет творений!Площадь центральная солнцем залитая,Город встречает шумливых гостей.Всем самородкам подмостки открыты.Мощь набирает словесный ручей.И – понеслось! В стороне не удержишься.Чувств огневых половодье! Я самТронул Пегаса с насиженной межи,Мед стихотворный потек по усам.Родина малая, счастлив свиданью,Дух не иссяк твой в сумятице дней,Как и в былые года, первозданен,Свято
созвучен с судьбою моей!18 сентября 2015 г. в день очередного музыкально-поэтического фестиваля «Сентябрина», город Новоаннинский
«Русь на причуды таровата…»
Русь на причуды таровата,Чудак сидит на чудаке,Такие славные ребята,С жар-птицей в поднятой руке.Дров наломают, пересолят,До слез друг друга осмеют.И дуб столетний пересадят,Под мышку радугу возьмут.И вот из этих Ванька Ветров,Как бы играючи, без думОднажды сочинит «сонету»…И на тебе — триумф и шум:«Как гармонично и игриво!»Серьезно хоть кого спроси,Все скажут, что такое дивоВозможно только на Руси.
«Греха не совершал. Но грешен все равно…»
Греха не совершал. Но грешен все равно.И к бесу не примкнул. Однако маловер.Вина не пьешь почти. Играешь в домино,А для пометок нужных лежит в кармане мел.Порою он спасал, порою пасовал,Когда сосед локтем стирал пыльцы черту.«Ты, – говорил, – козел!» Мемекать заставлял,Он унижал, чтоб ты не пер на высоту.Чтоб был ты, как и он, однообразно сухИ прятался лицом в чертополохе тьмы,С одышкой затая низвергнутый уж дух,И в десяти шагах от ломовой тюрьмы.Ты, верно, был другим в пространстве дней и лет.Букварь читал. Потом у весен и у зимРос на виду, хотя, положим, не поэт.А кто? Не знал ты – был каким.
Емеля не поедет на печи…
Перевелись в России чудаки,А с ними шутки добрые, улыбки.Слоняются угрюмые хмыриИ ломятся назойливо в калитки.И беззащитных грабят стариков,Нет денег – все иконы посрывают,А на прощанье сунут «петухов»:Чтоб не было улик, огонь «спасает».На эту сволочь жалко тратить строк,На них не обратил бы я вниманье,Но вот убит позавчера пророкВо храме в час святого отпеванья.Преступник ухмыльнулся: «Пошутил!»И суд «смягчился» — признан фактор важный,Последний «по заслугам получил»,Как не за столь значительную кражу.На смену простодушью, озорству,Веселой искрометности, задоруПришло, испортив жизни красоту,Глухое сатанинское отродье.И белый свет померк. И наявуНа ладан дышат русские деревни. А я в отчаянье кричу, зову… Холмов священных неподвижны гребни, Как обелисков горестных чреда И невозвратность благостного чуда. Емеля не поедет по дрова В лес на печи порошею… Покуда Куражится и злобствует иуда!
«Живущие на мусорке коты…»
Живущие на мусорке коты,Меня считая равным по судьбине,Подходят, благодушны и просты,И я стою у них посередине.Они не лезут с ласкою к ногамИ не являют чувства униженья,По их глазам угадываю самИх горькое святое откровенье.Они котов домашних мне родней,Понятные, как ветер и туманы,Как позднее дыхание полейВ осаде взбунтовавшихся бурьянов.И все они извечно без имен:Им имена без надобности всякойНа воле вольной. Ухнет если гром,Подвал есть с сокровенною клоакой.Захлюстанная баба из ведраПлеснет помоями на них угрюмо,Они забьются в уголке двораИ, лапкой умываясь, рады утру.И я живу под прессингом тычков,Недобрых взглядов хамов и пустышекБез имени и прочих орденовВ своей судьбою нареченной нише.И я бегу от грома под сирень,Руками закрываюсь от помоев.И следует за мной живая теньСветлейшего на свете домового.
Лиходеи
Непонятно было раньше,А сегодня – в петлю лезь!Что ни час, ни день, то ранаИ в крови зубной протез.А лелеял все надежду:Буду старым – отдохнуОт огульного невежества,Что заполнило страну.Чикиляю я в сторонке,Не встреваю в разговор.«Глянь, поэт! – летит вдогонку, —Ни к чему нам этот сор!»Молодые и откормленные,По бутылке – в кулаке,Им ли знать России корни!Родина в «черновике».Стаей шлындают, цепляют,Зубоскалят, хохоча,Наземь женщину валяютИ кофтенку рвут с плеча.И прохожие во страхеБез оглядки прочь бегут.А несчастной ее «ахи»Не помогут, не спасут.Драма –
воплощенья срама,Удушающий удав!Вот тебе и «ма-ма… ра-ма…»Дима… Владик… Владислав…И букварь. Училки голос:«Всем пятерки! Так держать!»…Соскользнул рисковый полоз.Чью-то бьют жену и матьЛиходеи, отморозки,Кольца бликами в ноздрях.Запропали где-то россы.Вон грядет уж скорый крах.Ну а мне терять-то нечего,Зашибут… Не лучше ль так?!Подвернул. «Сюда со свечкою,Щас поймешь». В лицо – кулак!И трусливо разбежалисьПо домам. Проголодались.Впечатлений через край!Им Христом заказан рай.
«Сосед, на корточках согнувшись…»
Сосед, на корточках согнувшись,Сбирает реденький крыжовник,В работу вкладывает душу,От остального отрешенный,Мирского, будничного, словноВ деянье этом смысл главный.Тем часом я за словом словоВ тетрадке сочиняю главы.Он к вечеру варенье сварит,Зимою будет наслаждаться.Строк напишу еще сто двадцать,И новая поэма, паря,Готова! И под стужный морокВ жилище с ароматным чаемЕе прочтут, и юный отрок,И кто от жизни заскучает.Окрестит нас творцами кто-то…Не стану в логике копатьсяСлов сих, они коль в обороте.Сосед (сказали бы в народе),Один он будет наслаждаться.
Как скудная былинка
Женщина тоскует о мужчине,Пусть не принц на розовом коне,Не поэт пусть, мучимый кручиной,Не герой на «мировой» войне.Не до таковых ужо, а лишь быМужичок, хотя бы с ноготок.Волохатый пусть он, словно леший,Даже пусть, родименький, без ног.Да она бы на руках носилаПо нужде иль, скажем, на народ,И постыдно мелочь не просила,Хоть и крошка не попала в рот.Все сама бы. Все с большой охотой —Покормить, заштопать, уложитьВ чистую постель. Ведь ей заботы —Как чело трехперстьем окрестить.А то что же? Хата-сиротинкаБез мужского мата, табака.А сама – как скудная былинка,Что порой дрожит от ветерка.Русская горюха-неудаха,Сердце не жалели ни Кольцов,Ни Некрасов. Без оглядки, страхаСколь щемящих высказали слов!Ничего с тех пор не изменилось,Так же бабе белый свет не мил.Змей Горыныч лютый закружилсяИ крылами небушко затмил.Злючая поземка бьет в окошко,Встать бы да пригрубок затопить,Но булгачить старенькую кошку —Жмется к боку. Надо как-то жить!
«Навильники, мешки и катухи…»
Навильники, мешки и катухиИ черте что еще в колхозном рабстве!Я успевал тогда писать стихи,С ребятами подраться, искупаться.Ей-богу, лучше жизнь тогда была,Пусть цыпки на ногах, урчит в желудке.И нас судьба по рытвинам вела,Какой ни есть ты – крепкий или хрупкий.Все шли единым строем к светлым дням,А рядом тетки, матери (ух, сила!)Шагали встречь «разбуженным ветрам»,Все дальше от войны нас уводили.Разуты и раздеты, голодны,Но нам совали без речей бурсакиИз желудей – увесисты, черны,Крушины горше, но для нас так сладки!Финал блестящ: кто кончил ФЗУ,Кто стал шофером, молотобойцем в кузнеИ летчиком один – стращать грозу,А я в любви сознался самой музе.И ныне те ж мешки и катухиИ черте что еще в российском рабстве!Но так же сочиняю я стихи,Чтоб словом за народ с властями драться.
«Старость всегда – как упрек…»
Старость всегда – как упрек,В нагрузку она, как данность,Как без оценок урок,Без оправданий гуманность.Только лишь выгода в том —Смотрит на мир по-щенячьи,С ней благодушнее дом,Значит, и он что-то значит.Дышат иконы, глядятПрямо в глаза, не мигая,Молча о чем говорят,Бог лишь один это знает.…Бабушки, дедушки. СвятСвет ваших дум легкоструйных.Я ваш по участи брат,Лажу словесные струны.Хором давайте споемМы о житейских поклажах.Кто назовет нас горшком,В печь будет сам и посажен.
«Слуха подлое насилье…»
Слуха подлое насилье,Тошнотворных звуков тьма.Содрогается РоссияОт железного дерьма.Тишина дороже злата,Вечны звезды в вышине.Натолкал я в уши ваты.И остался стих вчерне,Я его уж не закончу,Мысль сполна не дотяну,Словно рот заклеен скотчем.Знаю слову я цену.Как соловушек свирели,Нотам журавец своим.Ох, как мы когда-то пелиДа под небом голубым!