Необжитые пространства. Том 1. Проселки

«Есть бродяги и шаромыжники…»

Есть бродяги и шаромыжники,И у них лишь одно на уме:Объегорить, пристукнуть булыжником,Затеряться проворно во тьме.Им любая дорога попутна,И везде им найдется жильеВ захолустном селенье, где мутноЗной за гребень кургана плывет.Умостятся на старой скамейке.И разложат припасы – обед,Кто-то другу подскажет: «Налей-ка…»Бодро встретят замшелый рассвет,Побредут они влево иль вправо,Для них разницы нет никакой.Сам Всевышний для них не управа,Сатана их начальник большой.Но когда же почуют кончину,Будут память они напрягать:Где их родина тлеет лучинойИ жива ли, здорова их мать…

Старик и кот

Старик — райцентровский бездельник,Нет огорода и двора.Ему как праздник понедельник,Беспечно шлындает с утра,Где многолюдие толчется,Таксисты, сумки, хлеб в ларьках…И кот прищурился на солнце,Ему, поди, неведом страхБыть стоптанным, убитым дажеСлепой, бездушною толпой.И вкрадчиво старик лишь скажет:«Че ж, друже, не идешь домой?»Кот не услышит. Иль услышит,Но усом не пошевельнет.Здесь, как старик тот, он не лишний —Не существует, а живет.

«Тихо. И в этом покое…»

Тихо. И в этом покоеМнится, что нету войны.Тянется к Богу рукоюМать: были б живы сыны!Молит Его многократно,Слез не жалея и сил.Рядом хихикают братья —Ленин тому научил!Я не умел улыбаться,Зная, что нету отца.Возгласы: «Будем мы дратьсяНа рубежах до конца!»

«Доживают старики…»

Доживают старикиВ безымянной деревушке.Власть забыла – не с руки!Ветер злобный кровлю рушит.Старый журавец скрипит,Нагоняет страха. БабкаСпозарань в глазок глядит:Будет зимушка несладка!А кума не померла?Что-то темное окошко…И вздохнула. Прилегла:«Подремлю еще немножко».И затихла. Ан навек.Кот один проявит жалость,Погрустит, как человек,Ни души коль не осталось.

Колхоз

Недоброй памяти колхозаЯ б стих печальный посвятил.И на его могилу розуКраснее крови положил.И все бы получилось складноИ праведно… Но он, колхоз,Жил и неправильно, и скаредно,Тащил по бездорожью возЛюдских лишений и страданий,И редких праздников, как хмель.И на всю степь петух горланил,Когтями разгребая прель,Златое зернышко выискивая,Но попадались червяки.«Осталось нам до цели близко!Задумки наши велики!» —Брехали радио, газетыИ председатель каждый день.Но в брюхе у крестьян при этомУрчало. И ложилась теньНеоборимой безнадегиНа захолустье хуторов.Глядел с портрета Сталин строго,И множил он ряды «врагов».И проволкой колючей шибкоОпутывал святую Русь.Качала мать пустую зыбку,Живьем съедала ее грусть:Год, как младенец похоронен,Она ж в беспамятстве день-ночь,На всю страну истошно стонетИ кличет безнадежно дочь.А на стене сияет грамота —Хвалебные слова вождя:«Свинарке лучшей…» в черной рамкеКолхоза бренного беда.

Под Рождество

Вот оконнный глазок – полуночный пейзаж,Нет на свете подобной картины.Наотрез отказавшись от быта поклажИ от прочей житейской рутины,Я, ревнитель и страдник поэтических грез,Как лунатик, в ту рамочку пулюсь,Пока этот шедевр не упрятал мороз,Не учтя тайных неба посулов.Только малость с краев побелил инейком.Что же в яви-то изобразилось?Свет текучий, он в неведомое влекомВысшей и целомудренной силой.Размывает он нежно окаменевшую тьмуИ сулит воплощение мыслейВ жизнь, чтоб было в радость Ему,Чтобы в каждом окне проявлялися Выси.И Божья Матерь выходила, сияяУлыбкой, и душу мою берегла.Под Рождество Христово Икона ЖиваяС небес в предзорье ко мне сошла.

«…Он залез в нутро Земли и там…»

…Он залез в нутро Земли и тамКовырял, крушил… «Зажгу огонь вселенский!»Бег остановил больших он рек,Крыльями железными пространстваВыси расплескал, располовинил.А сегодня на холме срубилОн березу. «Будет здесь стоятьПамятник мой…» Все в таком же духе!…Человек устал быть человеком,Отдалился он давно от БогаИ содеял зло непоправимое —Кровь внутри планеты охладела,Вольно реки не струятся, высиЗамутились в страшном беспокойстве,На холме обжился суховей.Ну а памятник… Какой же памятникБез лица и без души живой?!

Спаси!

Порой неймется (черт подзуживалИли еще какая блажь?) —При людях искупаться в луже,Их громко пригласить «на пляж».Или такое что-то сделать…На площади картинно встатьИ, напрягаясь хилым телом,Завыть, реально зарыдать.Или пристать к хромой бабусе:«Давай исполним мы с тобойЛихую пляску, эх, по-русски,Споем, как ехал он домой,Казак…» Порой накатит злобаНа всех и вся. И на себя.Как будто замер я у гроба,А в нем бескровная заряИ цвет лазоревый, березка,И чья-то мать, и чей-то брат,Дымящиеся капли воска,И сердце жжет огонь утрат.О, неужели похороныЗастенчивой моей Руси?!От края в край я слышу звоны,Господь Всемилостивый, спаси,Смети чертей и супостатов!Народ мой болен, обнищал,Меч не поднимет мщенья святый,Под игом зла он духом пал.И обезличен, обесславлен,Тут уж кликушествовать не след.Прочь, сатана, ты долго правил.Ночь снизошла. Восстал рассвет.

Деревенское утро

Жена копошится. Присядет. И сноваВ работе – хлеб нужен семье!То захромала намедни корова,То внук обвалялся в дерьме.Ей некогда перекусить маленько,Водицы холодной испить.Мух в избе убивает веником —Кусают… и парнишка не спит.А старик, смухордившись, куритОдну за другой на крыльце,В уме обзывает бабку дуройИ мыслит: вся сущность в яйце.То есть яйцо было послано БогомНа землю в неведомый день,Живое яйцо. Как подмогаНароду. Чтоб не прятался в тень.Чтоб курица из яйца получилась,И петух тоже чтобы рядом с ней,А затем птиц стая родиласьВ загородке щелястых плетней.И потому ныне двор как снегом завален,Бабка бродит. Петух уж пропел.Все кишит и шумит. На завалинкеКот спасается, вечно без дел.«Налицо картина, – соображает старый. —Но и я человек! Куда ни шло!Я бы тоже… под тенечком на пару…»И на кочета, что на курице угнездился, плюнул зло.

Все родственны

Живет извечно это чувствоГлубоко, в тайниках души.И мне сейчас совсем не чуждоПоразмышлять о нем в тиши.А как звучит оно, не слышно,Какого цвета – я не зрю.Но сознаю: никто не лишнийВ земном распахнутом краю.Ни моложавая соседка,Что на крыльцо кладет букетПоэту, ни электрик Петька,Что выключает ночью свет.Ни горожанин, что приехалВ деревню поднабраться сил,И местным всем он на потехуВзял танцплощадку соорудил.Ни побирушка-хромоножка,Что может предсказать судьбу,При этом уплетая ложкойЕй поднесенную еду.Ни даже… коли пораскинутьУмом подальше, в города,Повсюду с теплой кровью людиС тоской и радостью в глазах,Все родственны, как мак и лютик…И поцелуй вон на устахОтца Небесного…

Нам бы!

Вышли мы все из народа…

Л. Радин

Вышли мы все из землянки,Чтобы нарвать купырейИ хором спеть на полянке,В тон пособит соловей!Что нам цари обещалиИ обещали вожди —Сытные хлебы и сало,Также из млека дожди.Нам бы хотя бы кальсоны,Из горбылей туалет,А уж потом патефоны,От космонавта привет.Нам бы освоить науку —Два минус два будет сколь,Молот в окрепшую руку,Серп во другую. И соль,Чтоб на горбушке богато,Кружка воды с родника.Вот мы тогда бы, ребята,Двинули навернякаРусь по проселкам старинным,Что заросли бурьяном……Молча утерлись полынью,Прыгнули в яму гуртом!

Христос

Пустыни тверди подпиралКоленями, и кровь теклаРучьем. О чем к Нему взывал,Отцу Небесному? Добра иль злаВымаливал душе своей Иисус,Прибившись к камню, ждал ЕгоС начала Сотворенья. ВысокоКричал, когтями дикий гусьЗа горло схваченный орлом,И оброненным ласковым перомОвеяло Чело. И улыбнулся:«Он смертью птицы мирной все сказал!»И слезы на песок дождем упали,На камень сел, счастливый и усталый.«Куда стопы направить? – думал Он. —На юг? На север? К отчему порогу?Везде пребуду. Долгий кончен сон,Мой Осиянный Дух охватит многихНародов, заблудившихся во мракеНасилий, диких нравов. ПоскорейК ним!» Небосвод вдруг стал темней,Истошно кто-то зарычал в овраге.«То предсказанье Мне – путь скорбный ждет».…И Он поныне по миру идет,Неся венок терновый как награду.