«Сквозь мрачность враждебных туч…»

Сквозь мрачность враждебных туч Один только путь есть вперед: И познанья стелется луч Из этого мира, в тот.

1911

«Я вижу ложь. Среди ночного бденья…»

Я вижу ложь. Среди ночного бденья Слежу бесстрастной, зоркою душой, Как новые она сцепляет звенья И под ее неслышною враждой Как истина меняет облик свой. Я вижу грех. Он дышит черным тленьем, Вползает в тело кольчатой змеей… Чей нежный голос гаснет в отдаленьи?..

«Я думала, что ничего…»

Я думала, что ничего, Что бант на ней был ярко-синий, И огненный парик, и что она графиня… Я думала, что ничего. Она ко мне подсела ближе И говорила о Париже — во вне, А в глубине У всех есть храм. Сверкало море, реял хохот детский, Учил их кто-то плавать и грести… И пахло сладостно духами от Coty И лестно было мне быть тоже светской… Дивясь душой какой-то шутке грубой, Ища ответа своего…

1913

«Лишь дать зарок последний, тайный…»

Лишь дать зарок последний, тайный И жить спокойно на виду. Что мне до горести случайной? Я завтра в монастырь уйду. …………………………… На сердце наложила знак… Среди житейской мутной страды Стоит спасительный маяк… …Есть тайны тонкие, как тени, Обеты есть, как Божий глас, И есть слова, и есть виденья, Что охраняют в жизни нас… «…И эта женщина, дщерь блуда, Вошла туда, где Он возлег, И с алавастровым сосудом Склонилась у Пречистых ног…»

1921

«Есть мир вещей смиренный и упрямый…»

Есть мир вещей смиренный и упрямый, Под ликом кротости таящий свой закон. Неистребимый, беспощадный И неизменный от времен. Мы так несхожи. Мне чужда Их неподкупная душа. Ни гнев, ни хитрости, ни стих Не соблазняют малых сих. Безмолвно, прочно, безусловно Они живут — и я виновна…

1923–1924

«Из суеты дневной в ночную страду…»

Из суеты дневной в ночную страду Вступаю я, Ни горяча, ни холодна, все та же, Все та же я. Мне на руку легла с немым запретом Рука незримая — остановись! Я поняла: не время быть поэтом…

1924–1925

«Давно уже не было острой муки…»

Давно уже не было острой муки, Не приходил жестокий вожатый, Не клал мне на плечи тяжкие руки, Не требовал от меня расплаты. Но кто ж позовет к себе гостя такого, Кто сам наденет венец терновый? Немудрое тело боится страданья, Но втайне от тела — сердце готово И просит себе наказанья.

1925

ШУТКА

За горами, за долами, В некоем спасенном граде Приютился дом в прохладе Под лапчатыми листами. Много в нем людей живало, Но красой его и славой Был ученый ворон Галя И философ Сынопалов. Ворон был известный критик, Хоть угрюмо-молчаливый, Неустанный аналитик, Все исследовал ревниво. К болтунам был беспощаден. Ницше гнал неутомимо, Каждый раз шагая мимо, Он щипал его изрядно. А философ Сынопалов Всех топил в потоках речи… Грохотала, услаждала Всех, попавшихся навстречу…

Весна 1925

«Там, на земле изборожденной…»

Там, на земле изборожденной, Мелькнул знакомый ровный след. Кто смог средь пляски исступленной Пройти походкой прежних лет? И там, где слышен неустанно Невнятный гул, звериный рык, Раздался музыкой старинной Простой размеренный язык. Пусть эти звуки устарели И их отвергнул мир, презрев. Но слаще сладостной свирели Старинный, медленный напев. Опять доверием объята, Душа волнуется слегка — И верится — заклятье снято, И к другу тянется рука.

1925