Неоконченный романс

Вот такой знаменитый человек, доктор биологических наук, автор многочисленных признанных работ по биологии тайги, а в быту маленькая, сморщенная старушка в старой, застиранной кофте, стояла сейчас перед Леной. Семьдесят с лишним лет давали о себе знать, но она наотрез отказывалась переехать к детям в город, справедливо полагая, что долго там не проживет.

Проведя Лену вдоль вольера, она показала ей недавно поступивших пациентов — маралуху с детенышем. Оказывается, стельную ланку ранили браконьеры, рану подлечили, здесь, в загоне, она отелилась, и теперь ее через несколько дней выпустят в общее стадо. В одной из клеток деловито сновала пара молодых серых разбойников, в соседней ворочался огромный медведь Топотун. В раннем детстве он попал лапой в капкан. Поврежденная лапа начала сохнуть, не помогли даже чудодейственные мази Елены Васильевны. Так медвежонка и не удалось пристроить ни в цирк, ни в зоопарк. Но мишка приспособился передвигаться по клетке и на трех лапах, достаточно ловко взбирался на высокий обрубок дерева и, вытянув лапу, выклянчивал у туристов подачки. Лена высыпала в кормушку печенье, и медведь, подтянув ее поближе, довольно захрустел лакомством, поглядывая на людей маленькими черными глазками.

В доме у Коротницкой жили три разноцветные кошки, толстый ленивый кот Фидель и маленькая, непонятной породы собачонка. Елена Васильевна подобрала сбитого машиной песика на поселковой улице, выходила его, и, хотя ее питомец окривел на один глаз, он исправно отрабатывал свой хлеб, облаивая всех переступавших хозяйский порог. При этом он виновато помахивал хвостиком, словно извинялся за столь ретивое исполнение служебных обязанностей.

Старушка включила самовар, и они сели чаевничать. Лена по-особенному любила эти нечастые встречи с Еленой Васильевной. О ее приключениях можно было бы написать не один крутой авантюрный роман.

Да и рассказчицей она была славной: с точностью до мельчайших подробностей помнила все случаи, происшедшие с ней с первых дней работы на биостанции.

Причем подавала все с юмором, с доброй улыбкой.

Лена постоянно удивлялась, насколько глубоко она знает повадки зверей и птиц, все до одной травинки, каждый цветок и букашку. Кажется, про все, что живет, растет, цветет, размножается, ползает и кусается в тайге, она могла рассказывать часами. Несколько раз девушка пробовала провести нечто вроде эксперимента: словно невзначай заводила разговор о том или ином животном, растении, насекомом, и старушка тут же одаривала ее такой интересной информацией, которую не найдешь ни в одном справочнике, а порой и в научном труде.

Всю свою скромную пенсию она тратила на лекарства, витаминные добавки для своих подопечных, обходясь минимумом одежды и еды.

— Тайга меня прокормит, — любила говорить Елена Васильевна.

И правда, каких только вкусных вещей не попробовала у нее Лена. Незаметно собрался неплохой материал, и она все чаще подумывала о книге, в которой бы хотела рассказать о маленькой, сухонькой женщине с сильным характером с далекой таежной биостанции. Тут она поймала себя на мысли, что перестала вслушиваться в мягко журчащий говорок Елены Васильевны.

— ..Бывает, что и соболь болеет, — рассказывала она. — У него тогда на шкуре короста, а это ее обесценивает. Я получаю из Москвы вопросник. Спрашивают, почему болеет соболь? На мой взгляд, причина простая: когда соболь ест только орех и рябину, он болеет. Если же много мясной пищи, он всегда здоров.

— Елена Васильевна, в прошлый раз вы хотели о медведях мне рассказать.

Коротницкая задумчиво глянула на собеседницу:

— Сейчас в тайге опасно. Медведи из берлоги вышли, а из корма — только черемша да дудка, вот и бродит он злющий от голода. Это он в клетке смирный, и то когда сыт. А ты попробуй с ним на воле встретиться, и не дай бог, если с мамашей и детенышем, тогда пощады не жди. Медведица мать любящая, за ребенка, не задумываясь, на смерть пойдет. Лет двадцать тому назад у нас в экспедиции случай был: огромного медведя самка насмерть забила за то, что он ее медвежонка сожрал.

— Выходит, они собственного детеныша способны съесть? — удивилась Лена.

— На нем же не написано, чей он, а для самцов они первейшее лакомство. Поэтому и рожает медведица раз в два года. Пестует малыша до тех пор, пока он будет в состоянии за себя постоять или хотя бы убежать. — Елена Васильевна отпила чай. — Конечно, раньше медведя больше было.

Старались на него не с ружьем, а с рогатиной ходить, а теперь про это забыли — карабин ведь надежнее. И стал медведушко исчезать в наших краях.

А ведь смотри, каков красавец, какова силища! — Женщины с восторгом смотрели на огромного зверя, развалившегося по всей клетке.

Елена Васильевна выглянула в окно:

— Темнеет, не побоишься по лесу идти, а то я тебе кого в провожатые по телефону кликну?

— Спасибо, Елена Васильевна, дорогая. — Лена ласково коснулась сморщенной, в коричневых пигментных пятнах руки старушки. — Я на тропе каждую кочку знаю. Расскажите лучше еще что-нибудь.

— Тогда слушай о знаменитой «медвежьей катастрофе», что у нас в шестьдесят втором году случилась.

В шестьдесят первом практически совсем не уродились кедровые орехи, вымерли кедровки, бурундуки.

Медведь-то сам шишку не добывает, а любит по осени чужими запасами поживиться. В шестьдесят втором опять неурожай. Орех был только местами, упал рано и как-то сразу. Зато рябины было, за всю жизнь больше такого не видела! Вот медведи на нее и набросились, предпочли пихтовой хвое. А она жиру не дает.

Звери не смогли лечь в берлоги и стали спускаться с гор. Страшнее зверя, чем голодный шатун, в тайге нет!

В ту зиму они давили друг друга, нападали на людей.

В Привольном двоих медведи съели, нескольких покалечили. Здесь тоже пришлось отбивать настоящую атаку. Шестеро оголодавших зверюг взломали ограду в маральем питомнике. Пришлось всех пристрелить.

Спать, бывало, ложились — и карабин рядом заряженный. — Елена Васильевна потянулась к шкафу, достала альбом с фотографиями. — Когда медведи стали губить людей, собрали мы группу охотников и на моторке поднялись по Казыгашу искать бродячих хищников и уничтожать их. Вот смотри, на этой фотографии нас семь человек.

— А вы единственная женщина, и не страшно было? — потрясение спросила Лена.

— Естественно, страшно, особенно ночью, когда слышишь жуткий рев и как он ворочается в валежнике. Мы в тот раз больше десятка шатунов уничтожили. — Она захлопнула альбом, положила его на место. — Интересный случай с нами там произошел. Тут километрах в ста стойбище раньше было, Шайдак называлось. Жили рыбаки в основном. Подходим на моторке к берегу, смотрим, весь берег в медвежьих следах. Людей — ни души! Хорошо, если успели убежать, а если хуже? — Елена Васильевна перевела дух. — Как вспомню, до сих пор страх берет. Парень один молодой вылез на берег, идет по следу. Только приблизился к одной из избушек, на него через развешанную рыбачью сеть медведь. От неожиданности парень прыгнул в реку, поскользнулся на камнях и выстрелил в воздух. А шатун запутался в сети, ревет белугой, изо рта пена от дикой ярости. Пришлось пристрелить его. Смеемся, шутим над парнем, подходим к жилой избе. Я убираю кол, подпирающий дверь, открываю ее, и, представляешь, на полу, среди рассыпанной посуды, другой. Пасть ощерил. Как я успела дверь захлопнуть и кол приставить, не знаю.

Мужики потом говорили, что не у одного в штанах сырость появилась. — Елена Васильевна засмеялась. — Сейчас вроде смешно, а тогда не до смеха было! Оказывается, шайка медведей захватила Шайдак. К счастью, рыбаки успели уйти заблаговременно. Один из хищников разворотил потолок избы и пролез в нее. Сожрал ведро сахара, вырвал из окна раму, выбросил на улицу радиоприемник и улегся отдыхать. Второй завладел шалашом из коры. В нем было две бочки мяса. Разломал их, наелся, отбил атаки друзей по несчастью и поселился в стойбище охранять добычу. Обиженные пытались взломать ледник с рыбой, но напрасно. Досталось им лишь два ведра с рыбьими кишками да головами. Так потом одно нашли километрах в трех от стана, на тропе, все изгрызенное, измятое, разорванное пополам.