Неоконченный сценарий

Через два столика от них мулат в спортивного покроя костюме присоединился к чете американцев, с виду людей весьма состоятельных, и о чем-то заговорил с ними. Это был тот самый пилот, который в первый вечер их приезда предлагал свои услуги, а Фишер принял его за провокатора.

– Думается, - заговорил Роблес, - янки чувствуют себя здесь неуютно. Видели бы вы сегодня Вилана, когда мы днем добрались наконец до Мараньона, последнего опорного пункта Кампано. Мы встретили там нескольких угольщиков При виде военных они испугались и почти не открывали рта. Вилан же говорил нам: "Прежде мы наталкивались здесь на стену молчания, а теперь? Вы только поглядите, как весело они улыбаются!" При этом он не отрывал руки от кобуры пистолета и ничего так не хотел, как побыстрее оказаться в своем "джипе"... На обратном пути в нас стреляли. Кто - неизвестно.

Кремп весь превратился в слух и, пока Роблес описывал ему происшествие, все больше укреплялся в убеждении, что в Сьерре-де-лас-Минас до сих пор есть герильерос. Часть из них, возможно, и отошла к мексиканской границе, но остальные, самые крепкие и непреклонные, ядро движения, остались здесь.

– Скажите, доктор, есть поблизости от Мараньона посадочная площадка для небольшого самолета?

– Несомненно. На высокогорном плато много обширных полян. Вот уже шесть лет как в тех местах ничего не растет, все сожжено напалмом. А почему вы спрашиваете?

Кремп был настороже; этому непроницаемому советнику незачем знать, что он задумал.

– Может быть, туда доставляли грузы кубинцы? Я знаю, это расстояние в тысячу километров, а все же...
– Он явно блефовал.

Роблес пожал плечами. Ни о чем подобном ему слышать не приходилось... Даже пропагандисты диктатуры этого не утверждали... А мулат, сидевший через несколько столиков с американцами, поднялся; очевидно, и тут его услуги не потребовались. Проходя мимо, он поприветствовал их вялым жестом.

– Я бы ему не доверился, - проговорил Роблес.

Кремп невольно прикоснулся ладонью к нагрудному карману, куда сунул визитную карточку с адресом пилота. "Похоже, Роблес меня раскусил", подумал он при этом.

– Вы - специалист по экономике, - сказал он раздраженно.
– А размышляли вы когда-нибудь о взаимосвязи между никелевыми рудниками и восстанием? Не с рудников ли герильерос получали взрывчатку? Знаете, что меня удивляет? Любой из президентов вашей страны и любое племя майя может рассчитывать, что о нем будут написаны монографии. А кто же напишет биографию Ридмюллера, историю фирмы, президентом которой он является, и других гигантских концернов, срывающих здесь целые горы?

– Совершенно с вами согласен, - сказал Роблес.
– В преподавании науки, оторванной от жизни, я тоже не вижу смысла. Поэтому я создал несколько студенческих исследовательских групп и поручил им просчитать и проанализировать балансы нескольких зарубежных фирм.

– Очень любопытно! И к какому выводу вы пришли?

– Закончить работу нам, к сожалению, не удалось. Она слишком затянулась, поскольку фирмы, о которых шла речь, не проявляли особого желания помочь нам. Чаще всего нам отвечали, что статистические данные находятся в генеральном директорате фирмы, а когда мне случалось бывать в США или Канаде и я хотел ознакомиться с цифровым материалом, мне говорили, будто он находится в дочерней фирме, в Гватемале... Мы были чем-то вроде назойливых мух, и надо понять господина Ридмюллера, потерявшего в конце концов всякое терпение. С тех пор я больше не экономист и не доцент, а водитель.

– Извините меня, - сказал Кремп.

Примерно в это же время Фишер набрал номер телефона Ундины. Услышать ее голос после двух дней напряженной работы - и разлуки!

– было очень приятно. За это время он немало передумал об их взаимоотношениях, но начал с другого конца.

– Как там вел себя Кремп?

– Держался в рамках, господин Фишер. Он вообще никогда правил приличии не преступает.

– Я не о том. С Ридмюллером они общий язык нашли?

– Ну да...
– ответила она, помедлив.
– Большую часть времени он отмалчивался, во всяком случае, в невежливости его упрекнуть нельзя.

– Значит, были неприятности, Ундина? У нас тоже, с Виланом. Я должен тебе сейчас же рассказать...

– Простите, я хотела еще принять душ. Может быть, чуть попозже? А неприятности связаны не с ним, а со мной. Ридмюллер решил оказать мне особое внимание. Сначала поселил в угловой комнате, потом начал названивать, а под конец явился собственной персоной.

– Я потрясен! Это чудовищно! Фишер был действительно крайне неприятно поражен этим известием. Хотя относительно намерений Ридмюллера у него сомнений быть не могло: разве не он сам просил Ундину поехать туда, чтобы гарантировать группе покровительство Ридмюллера?

– У меня открыто, - сказала Ундина.
– Заходите и подождите несколько минут.

Когда он вошел в соседний номер, ему сразу бросился в глаза неописуемый, сказочной красоты букет орхидей, и что-то неприятно кольнуло в сердце. Рядом с вазой лежал роскошный рекламный буклет, напечатанный на немецком языке офсетным способом в пять красок - дороже не бывает! На всю первую обложку - фотография кратера вулкана-рудника, а поверх снимка бежала строчка: "Требуются настоящие мужчины". Чуть ниже недвусмысленная дарственная надпись: "Ундине на память о 3 декабря 1973 года. Преданный Вам X. Р. А.".

Хлопнула дверь ванной, и в комнату вошла Ундина в коротком махровом халате. Фишер поторопился ей навстречу.

– Хорошо, что ты опять здесь...
– Его голос звучал хрипло.
– Как тебе удалось избавиться от Ридмюллера?

– Пока никак. Завтра утром, после съемок, он ожидает меня.

– Этому не бывать!

Он не знал еще, как ей помочь, и, что еще хуже, как вести себя сейчас самому. Привлечь к себе, обнять? Пошлость, безвкусица. Она надеялась на его поддержку, но не в таком же примитивном смысле.

– Ундина...
– Голос Фишера дрогнул.

Для него было так непривычно называть ее по имени. Близость этой женщины смущала Фишера, и он мысленно спрашивал себя, не видит ли она этого и не играет ли с ним? Она опустила глаза.

– Я... я должна кое в чем вам признаться.

– Да? Говори, прошу тебя!

– Господин Фишер, я влюбилась в Кремпа.

– Ты шутишь...

– Вовсе нет; даже если вы будете смеяться надо мной...

– Смеяться? Я? С чего ты взяла?
– Он сел, словно оглушенный.
– А он что? Знает?

– Нет, Кремпа я не интересую. Все его мысли - о фильме.

"Опять мне не повезло!
– подумал Фишер, - И надо же, именно теперь, когда я понял до конца, что значит для меня Ундина, я ее теряю".

– А ты не преувеличиваешь? Не заблуждаешься на его счет?
– спросил он, только чтобы не молчать.

– Не знаю. Но с собой я ничего не могу поделать.

– Будем надеяться на лучшее, - сказал он тускло.

А она встала и подошла к телефону, звонка которого Фишер не расслышал.