Неон

Да, полицейские просмотрели записи всех камер в округе. Даже той частной, которую установил местный жилец на дереве, чтобы узнать кто прокалывает колеса его припаркованного на детской площадке Москвича. Тот случай, когда камера дороже машины. Но нигде не было ни следа Иды Евгеньевны. Она действительно не покидала подъезд и не выпадала из окна. Она не поднималась на крышу. Она растворилась бесследно в собственной запертой изнутри квартире. Кажется, это дело так и не закрыто. Женщину признали безвестно отсутствующей. А в марте этого года расселили дом – сейчас там никого не осталось. На этом можно было бы остановиться, если бы не еще два момента. Даже три.

Кто-то из журналистов все той же желтой газеты нарыл, что подобный случай там уже был. Лет за восемь до этого. Но тогда ему не придали такого значения. Супруги, беженцы или переселенцы – точно не указано, искали недорогое жилье на первое время. Искали по таким вот домам, где можно снять маленькую комнату на долгое время за невысокую плату. Одно из объявлений привело их туда, к этому дому. Супруг оставил жену с двумя сумками внизу, а сам вошел в подъезд, чтобы уточнить адрес. Больше он оттуда не вышел. Да, тогда полиция тоже приезжала, но они нашли пожарный выход в подъезде, предположили более бытовую причину, чем сверхъестественное исчезновение людей в старом доме. И дело быстро замяли.

Но вот что интересно. Спустя неделю после исчезновения Иды Евгеньевны, на станции скорой помощи раздался звонок. Пожилая женщина просила приехать к ней и не называла причину, зато назвала адрес – ту самую квартиру. Дальше есть только показания водителя. Время было уже позднее. Он остался в машине, а доктор убежал в подъезд – его белый халат мелькал в окнах, ведущих на лестницу. А потом было что-то странное. Водитель задремал, а проснулся от света фар. Машина – он почему-то упорно утверждал, что это такси – преграждала ему выезд из узкого двора и светил дальними фарами. Но ни подавала сигнала и не пыталась освободить дорогу. Водитель прикрылся рукой от света, взглянул на часы. Доктор отсутствовал уже больше часа. Стоило проверить, все ли в порядке. Он завел машину, прижал ее ближе к подъезду, но встречная машина не думала проезжать. Она развернулась и встала поперек дороги, заняв единственный выезд. Дальний свет не давал разглядеть, что там происходит. Зато внезапно мелькнул белый халат и открылась дверь. Доктор сел в машину. Он был бледный, растерянный. То и дело растирал пальцы на правой руке. На вопрос водителя ответил, что просто ложный вызов. Уточнять водитель не стал, решив сперва разобраться с встречной машиной. Но дорога была уже пуста. Такси – или что это было – тоже растворилось без следа.

Клара сделала на листе пометку и вернула всю пачку мне.

– Как вам? Годится для начала?

В тишине Артур шумно выдохнул.

– Ты же знаешь значение слова «желтая пресса», так?

– Ты же знаешь значение слова «городская легенда», так?

Я еще не отошел от внезапной истории, обрушившейся на меня потоком больших возможностей. Только из этого можно написать огромную книгу-расследование. Два года! Еще можно найти документы и свидетелей, но срок уже достаточный, чтобы событие стало страшной легендой. И это, как сказала Клара – только для начала.

Я подскочил, уронив бумаги, прошелся по комнате, потер сухими ладонями лицо. Знойный день за окном рушил вс планы, но закравшаяся мысль уже не давала покоя.

– Мы должны поехать туда! Прямо сейчас. И на месте все осмотреть. Этот дом ведь еще существует, так?

– И конечно на месте великий писатель-детектив немедленно решит загадку, – съязвил Артур.

Я отмахнулся на него и умоляюще взглянул на Клару. Та пожала плечами.

– Да, дом на месте. И мы туда поедем. Но не сегодня. Сегодня у меня столько дел, сколько вы вдвоем в жизни не видели, а без меня вы ничего не найдете. В конце недели обещают прохладный денек, тогда и наведаемся к Иде Евгеньевне, – она улыбнулась мне, убрала с лица прядь волос. – Шеф, сегодня еще нужна?

Я рассеяно помотал головой.

– Тогда до завтра. А вам задание на сегодня – выйти вечером в город и найти шефу девушку, – она прищурено взглянула на Артура. – И вам тоже.

– Эй, полегче, у меня есть девушка, – возмутился Артур.

– Я имею ввиду настоящую. Пока.

Дверь мягко закрылась за ней, хотя после меня обычно с грохотом влетала в косяк от сквозняка. Без Клары стало пустовато. Я зацепился взглядом за неразобранную сумку, поставил ее себе на коленки и принялся копаться внутри. Артур молчал, изредка покручивая в пальцах кнопочный телефон.

– Карл? Ты серьезно?

– У имен есть тайна, – серьезно сказал он. – Магия имени, помнишь?

Я не помнил.

– И вообще, откуда она знает, как меня зовут?

– Она знает все – она мой секретарь.

Артур согласно кивнул и потянулся к моей сумке.

– Давай помогу.

На свет выбралось то, что обычно в новое жилье сразу не перевозят: настенный постер, коробка со всякой всячиной, две медали за шахматы и плавание на цветных ленточках. Артур избавил от оберточной бумаги неоновую вывеску – чуть больше альбомного листа с надписью «Open» – его же собственный подарок на шестнадцатилетние. Он приложил ее к стене рядом с криво приклеенным постером с Самантой Фокс.

– Боюсь, местная проводка такое не потянет, скептически заметил он.

– Вешай давай.

Вывеску он прихватил двумя гвоздиками, погладил Саманту по голой ноге и довольно оглядел собственную работу.

– Откуда у тебя вообще это? Я про такое увлечение восьмидесятыми? Понимаю, что это в тренде, но у тебя еще задолго до того началось. Наверное, наши родители и то плохо это время помнят, – он снова взглянул на Саманту. – Вот ей, наверное, уже шестьдесят или вроде того.

– Неважно. Это просто символ. Кстати, плакат настоящий, не репринт, – гордо добавил я.

– Допустим. А что в этом веселого? Весь этот неон, постеры, старые фильмы. Ты, кстати, все еще слушаешь ту странную музыку?

Я не ответил.

– Все равно не понимаю, – он извлек из сумки мой коллекционный «Спектрум». – Вот это компьютер, клавиатура или что такое вообще?

– Не важно. Ты не поймешь.

Я протер «Спектрум» краем футболки и гордо водрузил на середину стола. Подключать его было не к чему.

– Это атмосфера, Артур. Которой уже не будет. А странная музыка, между прочим – Alphaville, «Afternoons In Utopia» – альбом восемьдесят шестого года. Намного лучше того, что обычно слушаешь ты.

Артур закатил глаза.

– Ну-ну. Верните мне мой восемьдесят седьмой.

Я пожал плечами. Включил неоновую вывеску в заляпанную краской розетку. Неоновые трубочки вспыхнули зелено-розовым огнем.

– Ладно, выглядит круто, – согласился Артур.

Мы стояли рядом и любовались вывеской. Артур еще и косился на постер.

– Чтобы женщина восьмидесятых считалась красивой, она должна была быть похожа на Дэвида Боуи, – глубокомысленно заметил он.

– Твои любимые нулевые годы чем лучше? – спросил я.

– Это другое!

Увеличение Артура культурой двадцатилетней давности выросло из моего трепетного отношения к восьмидесятым. Сначала как протест, потом как способ доказать, что он ничуть не хуже, а теперь уже как чистый фанатизм. Пока я искал старые магнитные кассеты по барахолкам, Артур бродил рядом в наушниках, из которых выбивались гимны Казантипа или искал очередной аккумулятор на свой новенький, но устаревший на два десятилетия телефон. Меня манил неон, его «кислота». Я тащил в дом чудом найденные кассетники, он – ламповые мониторы. Его чудачества терпели, мои не замечали. Он жил в две тысячи седьмом, я в восемьдесят седьмом, а между нами и реальностью болтались целые бесполезные десятилетия.