Неосновной инстинкт

– Тупик? – поинтересовался Санха.

– Ничего, найдём откуда зайти ещё, куда свернуть, - понимая, что пока действительно не знает, за что браться дальше, утвердил адвокат. – Надо оставить тут Сунён с Джело для наблюдения, пусть приглядывают, вдруг что подозрительное всплывёт? Закон тяготения преступников к месту, где они отличились, никто не отменял.

– А ещё какой-нибудь план есть? – поинтересовался Чоноп.

– Планов всегда полно, - выдохнул Гук. – Но не все быстро исполнимые. Над некоторыми придётся долго работать. Я умею ждать, но меня беспокоит, что это может стоить жизни какому-нибудь мальчишке.

– Да, не хотелось бы…

– Этот город великоват, по-моему, - изрек Сольджун, когда они тронулись и пошли прочь. За ближайшим же углом нужно было разойтись в разные стороны, чтобы не выдавать своих связей и не привлекать внимания кучностью. Ни к чему это напрасно. – В нём хрен что найдешь.

– Но мы найдём! – бросил окурок, испепеленный за две тяжки, в урну Гук.

– Мне кажется, или ты сегодня особенно уставший? – заметил Санха.

– Да так, мелкие проблемы. Спал всего три часа. Полночи просидел над дурацким делом, в поисках материалов и фактов для обвинения. Такое дерьмо… Ещё и Херин со мной с утра не разговаривала. Прям песня, а не денёк.

– Женщины часто обижаются, - пожал плечами он. – Главное не давать им углубляться в это состояние. Чем дольше они ходят молча, тем больше находят поводов для обид и претензий.

– Ты что, на психолога учился? – развеселился Сольджун.

– Я даже школу не закончил, юморист, - ответил тот. – Все знания из личного опыта. А его, как и талант, не пропьёшь.

– Ну не знаю, я предпочитаю не делать таких ставок и не пью, - гипнотизер развел руками. – Не хотелось бы вместе с похмельем избавиться от своего дара.

– То есть, пропить боишься, а проебать нет? – подколол Гук, приободряясь.

– Нет, так тут другое… Это же дополнительные тренировки, так сказать… необходимость и повышение квалификации.

– Какая квалификация? Ты сам-то где-нибудь учился? – Санха не стеснялся отсутствия образования, но этого спесивца иногда тоже хотелось осадить, чтоб не выпендривался. К тому же, все знали, что с математикой Сольджун не дружит напрочь, порой уточняя счет на пальцах. Одна одаренность лишила другой, выкосив под корень.

– Ага, в воскресной школе, - засмеялся тот. – Три года назад выпустился.

– Пиздабол, - отвернулся от него Санха. – Ладно, поехали отсюда. Я пройдусь пешком до метро, пока ещё работает. Встретимся на квартире. – И рассыпавшись, как бисер из шкатулки, молодые люди растворились в бетонных джунглях, чтобы возникнуть в другом месте.

* * *

Строение в форме белого цветочного горшка на подставке сразу не понравилось Айли, но деваться было некуда. Из всего бреда, куда её могли послать для конспектирования и засвидетельствования «интересного для читателя» события, выставка двух современных художников в музее Гуггенхайма показалась ей наиболее безобидной. Доехав по Пятой авеню до 88-ой улицы, девушка вышла из такси и, потянув ниже черное узкое платье, длиной соответствующее официальности, запахнула ярко-желтый пиджак на груди, чтобы добежать до входа и уже там, в гардеробной, скинуть его.

Был поздний вечер и основные залы закрылись для посетителей. «Которых в год бывает более трёх миллионов» - напомнила себе Айли сведения из Википедии, чтобы хоть что-то знать о том, куда её занесло. Открытие частной выставки проходило для своего круга, по приглашениям, и журналистке пришлось дважды показать охранникам висящий на синем шнуре бейдж корреспондента. Обещали дать с собой фотографа, но никто не смог, поэтому на плече ещё и висел профессиональный Canon, на котором Айли умела управляться всего тремя кнопками: включить, приблизить, снять. Ладно, этого хватит для захватывающих дух снимков очередных модных бездарностей, за свои деньги себя пиарящих с помощью приглашения на свою выставку людей шоу-бизнеса и других влиятельных особ. Нет, конечно, в её статье это прозвучит как: «Дуэт талантливых и оригинальных творцов искусства… явил новое воплощение своих нестандартных идей… поразил побывавших там…». Господи, когда можно будет писать правду? Почему, если ты напишешь, что выставлявшимся гениям неплохо было бы пересадить руки из жопы в плечи, а мозг позаимствовать хотя бы у кур, чтобы какой-никакой, а был, то издание назовут желтой прессой, а тебя несерьёзным журналистом?

Айли, сфотографировав общий план, хотела облокотиться на какую-то корягу, которую приняла за вешалку, но к ней тотчас подоспел смотритель галереи и, несомненно, эксперт с утонченным вкусом, который заметил, что сюда руки класть не надо, ведь это – инсталляция одного из двух мэтров и гвоздей данного вечера. Извинившись, Айли запечатлела коряво-бессмысленную хрень, сделав заметку в блокноте: «Воображение скульптора разрывает шаблоны и, кажется, его руками в пластичном виде замирает сама…». Сама – что? Что бы написать, чтобы не обидеть, не переборщить с личным мнением. И чтобы отразить хоть приближенно реальность? «Сама беспомощность реальности перед неудержимой, футуристической фантазией» - завершила Айли, поддев ручку под скрепляющую пружину блокнота. Что ж, хотя бы абстрагированный поток словоизлияний сегодня работает. Можно накатать приличную статью, смахивающую под мнение истинного искусствоведа. Так и какой-нибудь толковый журнал заметит, оценит… А пока надо бы было ещё взять интервью у присутствующих, чтобы поделились впечатлениями. Может на мысль какую натолкнут.

Но после трёх опрошенных приглашенных, девушка поняла, что большинство присутствующих знают о выставленном творчестве и искусстве в целом даже меньше, чем она. Кто-то отказался говорить, кто-то едва собрал слитно две-три фразы, чтобы произвести впечатление человека «в курсе». Одна дама забалаболила явно под действием шампанского, разносимого официантами, а другая кое-что дельное выдала, но из этого самой Айли потом придётся половину слов пробивать в словаре. Сколько в газетах не работай, всё равно регулярно будешь оказываться в полном ауте. Ну, ещё бы хоть одного кого-то нормального найти! Она обвела взглядом зал и натолкнулась им на молодого человека, как раз отворачивающегося от огромной картины во всю стену, на которой осьминогами сползали кляксы несочетаемых цветов, вызывая сомнения в том, для чего создано сие творение – чтобы радовать эстетическое чутьё посетителей или разрушать их психику, заставляя видеть кошмары ещё неделю после ухода отсюда. Парень, в смокинге и галстуке тысяч за семь-восемь долларов – в этом у Айли глаз был наметан, - оказался, как и она, азиатом, что потянуло её к нему с удвоенной силой. В руке, не занятой пребыванием в кармане, он держал высокий фужер с вином. Вторая рука как раз была спрятана в указанном тайнике. Приближаясь, блондинка обратила на себя его внимание, и изучающие глаза остановились на ней, следя за пришвартовыванием.

– Добрый вечер, - мило, как умела она, махая ресницами, поздоровалась Айли, потеребив бейдж на груди, - “Today World news”, нью-йоркский филиал, позволите побеспокоить?

– Да, пожалуйста, - вежливо приподнял подбородок он, демонстрируя полное сосредоточение на ней.

– Пара вопросов об этой выставке, готовы? – поднесла она диктофон к своим губам, держа палец на play.

– Как лапша быстрого приготовления на десятой минуте заваривания, - пошутил он, перейдя на корейский, вызвав смущенно-радостную улыбку у Айли и улыбнулся сам. – Если вы из сеульской газеты, то так будет проще говорить, не так ли? Не подумайте плохо, ваш английский хорош, и даже без акцента. Почти.

– Спасибо за комплимент, - разрумянилась девушка, но скорее от довольства, чем стыда. Какая удача встретить земляка в этом мегаполисе! Да ещё такого очаровательного, с манерами. С деньгами – глаза Айли щелкнули по золотым запонкам и вернулись к лицу, - с приятным голосом. – Так, начнём. Вы знакомы лично с хозяевами сегодняшней выставки?

– Нет, пришёл исключительно ради искусства. Часто посещаю подобные мероприятия.

– И как вы находите эту экспозицию?