Неожиданная смерть

— Что ж, спасибо большое, — сказал Грейс. — У них есть машина?

— Да, сэр, старая такая. «Форд» или что-то в этом роде — старая черная машина.

Грейс записал на карточке телефонный номер отдела и подал ей.

— Когда Йокумы вернутся, миссис Мейсон, пожалуйста, позвоните по этому номеру и сообщите нам.

Впрочем, возможно, это вовсе и не нужно: когда Йокумы приедут и узнают, что их дети в больнице, они появятся там.

В подобных районах такие ситуации не столь уж редки или необычны. Предполагается, что дети рано должны взрослеть и заботиться о себе сами. Задержавшись по какой-либо из множества причин, Йокумы — странствующие сезонные рабочие, — вероятно, не стали бы особенно о них беспокоиться. Со временем они вернутся.

Паллисер и Грейс подошли к соседнему дому и обнаружили, что дверь не заперта. За раскрытой дверью дома миссис Мейсон они видели довольно убогую, но аккуратную и чистую гостиную: пару обитых материей кресел, тонкий старый половик, маленький переносной телевизор, кушетку цвета электрик с дешевеньким пейзажем над ней. За этой же дверью они увидели вопиющую нищету.

Всю мебель крошечной гостиной составляли заляпанный матрас на полу да пара складных стульев, на одном из которых лежало ярко-красное шерстяное женское пальто. В доме стоял отвратительный запах, и везде была неимоверная грязь.

По узкому коридору они прошли мимо спальни, тоже пустой, за исключением тюфяка на полу, в кухню. Там была допотопная газовая плита, покрытая коркой многолетней грязи, и на конфорке — большая эмалированная кастрюля. Еще в кухне стояли стол и два стула; пятна кровавой рвоты виднелись по всему полу и на крошечном заднем крыльце. Из кастрюли тоже доносился дурной запах.

— Доктор не сказал, есть ли у него образцы того, что они ели, но думаю, что нет, — их привезла «скорая», — сказал Грейс, принюхавшись и вздыхая. — Господи всемогущий. Пожалуй, следует вызвать лабораторию, пусть возьмут образцы. Это явно все, что у них было из еды, — я больше ничего не вижу.

Они поглядели. В буфетах было почти пусто: кукурузная мука, сухое молоко, сахар, нераспечатанная коробка овсяного печенья, пачка крекеров, консервированный суп. Грейс заглянул в кастрюлю:

— По-моему, кукурузная каша. Знаешь, Джон, это странно.

— То есть?

— Кочующие сельскохозяйственные рабочие, — пояснил Грейс, — следуют за урожаем. Порой приезжают в город, когда не сезон. Стоит страшный крик о том, что их эксплуатируют и мало платят, но я как-то раз слышал настоящие цифры — разговаривал с одним из них. Парень, который случайно насмерть сбил пьяного. В сущности-то, Джон, эти люди зарабатывают чертовски неплохие деньги. От двадцати долларов в день. Достаточно, чтобы жить припеваючи, когда негде собирать урожай.

— Вот как?

— Совершенно точно. Конечно, -. продолжал Грейс, оглядываясь, — они тоже бывают самые разные, верно? Большинство из них — как и везде — обычные честные граждане. А некоторые — нет. Тратят все на выпивку, одежду, азартные игры… Ладно. Надо вызвать лабораторию. Чертовы бедолаги — детишки.

Берта Хоффман, по вторникам и четвергам убиравшая в доме Мендозы, по-прежнему досадовала на миссис Спенсер. Как и всем прочим, справедливо полагала она, миссис Спенсер следует помнить о том, что она должна платить за услуги, что у нее дом и дети и миссис Спенсер задолжала ей больше двадцати долларов.

В тот день она мыла окна в гостиной миссис Мендозы, время от времени отгоняя то кошек миссис Мендозы, то эту огромную псину, которой они только что обзавелись, — Берта сама держала, как она называла, «немскую овчарку» Фрица (вот уж не стала бы заводить собаку вроде этого Седрика: расчесывай его каждый день) — и поглядывала на дом Спенсеров через дорогу. Без четверти четыре появился старший мальчишка Спенсеров, Джим, и вошел в дом. Берта бросила тряпку на газету, торопливо вытерла руки, поспешила туда и позвонила…

— Твоя мать действительно не оставляла для меня деньги?

— Ну, это самое… нет, к сожалению, миссис Хоффман, — ответил мальчик. — Ну, то есть, что я могу сказать? Наверно, они так спешили и все такое — что бабушка заболела, — и она просто не подумала, забыла.

— Это выглядит странно, — сказала Берта. — Она обычно очень точна. Ты от них что-нибудь слышал?

— Ага, вчера пришли две открытки. Я так понимаю, бабушке еще очень плохо.

— Ну что ж… — Берта пошла обратно через улицу. Недовольство ее не утихло, и, придя на кухню за горячей водой, она сказала об этом миссис Мак-Таг-гарт. — Не то чтобы я не знала, как это бывает, когда вдруг кто-то из родных заболеет, но она всегда была аккуратна.

— Милая женщина, — миссис Мак-Таггарт приглядывала за близнецами, игравшими на заднем дворе, и одновременно делала свое фирменное песочное печенье. — Но ей пришлось уехать из-за внезапной болезни — вам придется просто с этим примириться. Пока они не вернутся домой.

— Я понятия не имею, куда они отправились. Или хотя бы на сколько. И это тоже выглядит странно…

Когда Хиггинс, уладив дело с газетами — они обещали напечатать снимок блондинки в ближайших выпусках, — вернулся в отдел, ему пришлось немедленно уехать по последнему вызову. Работа полицейского — все равно что работа по дому: конца ей нет. Все время появляется что-нибудь новое.

На этот раз был новый труп на Пекан-стрит. Соседи вызвали полицию, и, когда приехал Хиггинс, патрульные еще были там.

— Его звали Гарри Тидуэлл, — сказал один из них. — Второго, который столкнул его с крыльца, так что раскололся череп, зовут Теренс Мак-Кэй. Тидуэлл получал пособие по безработице, Мак-Кэй тоже. Они тут сидели и пили, а потом поссорились, как нам рассказывали.

— Так часто бывает, — произнес Хиггинс. «Скорая помощь» ждала, санитары стояли рядом, покуривая. — О'кэй, парни, вы тут толчетесь, чтобы загрузить его внутрь, да?

Тело Тидуэлла лежало там, где он упал, на дорожке, — его, очевидно, столкнули спиной вперед с крутого переднего крыльца. Подле ближайших домов виднелись кучки соседей, которые глазели и переговаривались. На женщине в соседнем дворе был очень откровенный алый шифоновый пеньюар и, на первый взгляд, больше ничего. «Поступай в полицию — и увидишь жизнь», — подумал Хиггинс.

Теренс Мак-Кэй был крупный волосатый мужчина около сорока лет. Он сидел на крыльце на расшатанном стуле, свесив руки между колен, над ним возвышался второй патрульный. Хиггинс прикинул, что Тидуэлл был примерно того же роста, но легче фунтов на тридцать. По другую сторону Мак-Кэя стояла женщина, недурная собой растрепа лет тридцати, с привлекательной, хоть и весьма пышной фигурой, которую плотно обтягивал голубой свитер и еще плотнее — голубая юбка. Вид у нее был одновременно воинственный, вызывающий, испуганный, сердитый и угрюмый. Хиггинс предъявил значок.

— Я не думал его убивать, — мрачно проговорил Мак-Кэй. — Я просто… я совсем не хотел…

— Слушай, фараон, — сказала женщина, — у мужа есть право защищать жену, верно? Когда кто-то оскорбляет честную девушку, ее муж имеет право…

— Хорошо, — сказал Хиггинс, — что тут произошло?

— Он просто говорил, — ответил Мак-Кэй. — Сидел себе и говорил — и вдруг оскорбил Дорис. Вот я ему и дал. Я не хотел…

Хиггинс почувствовал легкую усталость.

— Вы на пособии?

— Да. И Гарри тоже получал. А что?