Неожиданность

Подъехали к дому будущего приказчика. Матвей соскочил с коня, рванулся в избу побратима. Небольшая собака гавкнула пару раз и утихла. Ушкуйника она знала с детства, за меня мой запах все объяснил — друг пришел не только к хозяину, а и к ней, дворняге. Она завиляла хвостом, и пока я заводил лошадей во двор, всячески проявляла свое расположение.

Бывшие воины, не торопясь, подошли ко мне. Да и как тут поторопишься: правая нога приволакивается, левая рука согнута в локте и малоподвижна. Зато правая рука жестикулировала за двоих. Речь, слава богу, не пострадала. А вот лицо оставляло желать лучшего: перекошенное, изборожденное шрамами. Лену можно было понять — Квазимодо на этом фоне казался бы красавчиком. Украшением для любой торговой точки, Ермолай, конечно не являлся.

Жалко парня было до ужаса — зримая вторая группа инвалидности в двадцать лет. Молодые тащатся на военные и различные боевые книжные истории. Смерти никто не боится! А людей без рук, без ног, слепых и прочее, прочее, хоть один из них рассматривал подолгу? Отводят глаза, скорее бегут мимо — нас это не коснется! Мы победим! В крайнем случае убьют.

И не знают, что на одного убитого приходится пятеро раненных… И-эх! Те, что долго в военных госпиталях лежат и выходят пожизненными инвалидами без всякой надежды на улучшение, изучили этот вопрос и ответ на него в мельчайших подробностях.

И жалеть паренька было нельзя — разнюнится и поковыляет на паперть милостыню просить. Хрен с ними со сверхдоходами, Матвеева побратима в беде не бросим.

Не люблю глазеть на увечных, как и многие другие люди. Ущербные это чувствуют, и начинают от испытываемого неудобства беситься: грубят, стараются оборвать общение. Мне сейчас это ни к чему.

Поздоровавшись, сразу, не отводя взгляда, начал расспрашивать.

— Грамотный?

— Конечно.

— Считаешь хорошо?

— Не жалуюсь.

— Опыт торговли есть?

— Никакого нет.

— Жрать дома нечего?

Ермолай опешил.

— А при чем тут…

— При том, что ты уже принят на работу, сейчас дела идешь принимать. Позови мать!

Спрашивать в этот раз он не решился.

— Мама, мама…

Немолодая женщина на голос ребенка вылетела на крылечко.

— Что Ермошенька? Не обижают?

Эх, мамы, мамы… Всю жизнь за нас боитесь — не обидел ли кто здоровенного деточку, от внешнего вида которого вечером прохожие прячутся, а наряд полиции старается объехать тихим проулком, чтобы ненароком не обозлить.

Я выстроил начальственную рожу. Матвей тут с детства ошивался, сопли утирал, не авторитет. А чужого всегда слушают с большим вниманием.

— Ваш сын с сегодняшнего дня работает в лавке-амбаре, торгует досками, которые пилит его друг — показал рукой. — Сейчас мы отправляемся на рынок, пусть оглядится, что к чему.

Она всплеснула руками.

— О господи! А мне и угостить-то вас нечем!

Да, компаньон был прав: нищета в самом расцвете, близка к апогею. Стащил с Зорьки мешок, еще изрядно набитый провизией.

— Матвей! Помоги в дом оттащить, хозяйка покажет куда. — И опять ей: — Они вернутся, голодные, как собаки. А оба завтра в силе нужны. Здесь еда кое-какая, покормите потом наших ребят.

Мать и пильщик подались с сидором в дом.

Заинтересованная забытыми запахами собака увлеченно скакала рядом. И тебя, помесь Дружка и Жульки, породы новгородская сторожевая, надеюсь хозяева не позабудут. Данилова пилорама одарила нас вволю. Ермолай было начал:

— Спасибо тебе большое! Мы уж три дня одной капустой с огорода питаемся…

Отогнав глупые шуточки, которые вертелись в слабой головушке, типа: а я вам еще капусточки привез…, подошел к парню, поднял его на руки и закинул на лошадку. Он не успел даже удивиться, как я уже зашел с другой стороны и перекинул его пострадавшую ногу через седло. Теперь Ермолай пусть ропщет, как угодно, дело уже сделано.

Жестко сказал:

— У меня нет сил с вами хромать до базара, устал — целый день кручусь, поэтому на Зорьке поедешь.

Молодой, соглашаясь покивал. Потом задумчиво произнес:

— А ты, видно, хороший человек. Не брезгуешь на увечного глядеть, первый раз меня в жизни видишь, на руки взял, как родного.

— Ты Матвею побратим?

— С давних пор.

— А мне он один из лучших друзей, верю ему, как себе. Вдобавок, скоро на смертный бой вместе пойдем. А побратим такого товарища, и мне названый брат. А как он выглядит, для меня неважно. Я больше тридцати лет врач. Видал всяческие виды. Причем лекарем был в таком месте, где врачевал не столько болезни, сколько свежие увечья. Если бы тебя, истыканного вражескими стрелами, хотя бы в течение суток ко мне приволокли, так бы все поправил и зашил, что ты от себя прежнего отличался бы только шрамами на коже. На ногах бы вприсядку плясал, в беге от других бойцов не отставал, одной левой рукой коня на скаку бы останавливал. Да и лицо бы не особенно перекашивало. Сейчас извини, уже поздно — рад бы помочь, а не могу. А шрамы только украшают мужчину. В мужике, главное — это стальная воля и несгибаемый характер, железная уверенность в себе. Вот за это нас бабы и любят, а не за смазливую мордочку и слащавые речи. Человек должен быть кремень, а не половая тряпка! Никогда не надо падать духом — все, что нас не убивает, только делает нас сильнее!

Тут я заметил, что окружен внимательными слушателями. Даже песик присел и навострил уши на мои дерзкие речи. Мамаша вытирала навернувшиеся слезы — паренек, видать, пребывал в полной меланхолии и депрессии. Желанных внуков ждать от любимого, но ущербного сыночка, уже просто не приходилось. Главная задача последнего времени была проста — не издохнуть с голоду. А еще — следить за сыном, чтобы он от великой печали и отчаяния, не дай бог, не покончил с собой. А тут хоть при деле будет, и голодовка кончится… Может, и бабенка какая проклюнется, приткнется к зарабатывающему мужичку. Могут и детишки появиться, бог даст…

Глянул на Матвея:

— Денег отсыпал? Я-то поистратился в дороге.

— Конечно, конечно! — в два голоса.

— Тогда пошли!

И мы подались на базар. Торг уже заканчивал свою шумную работу. Возле ворот лавки вертелся запоздавший покупатель с повозкой. Он уж хотел, отчаявшись, отъезжать восвояси, но тут вовремя подвалила наша ватага.

Пока Матвей снимал побратима с лошади, я направился к клиенту. Тот враз понял, что мы тут не чужие, и с надеждой спросил:

— А скажи-ка мне, мил человек, эти, что досками здесь торгуют, еще появятся?

— Вот он я — весь перед тобой, как лист перед травой!

Покупатель обрадовался: продавец подошел компанейский и веселый, глядишь, и не откажет, невзирая на поздний час. Ласково попросил:

— Ты бы запоздавшему продал досочек…

— Хоть весь амбар для такого покупщика выгребу! И скидочка обязательно будет!

Ничто так не манит русского человека, как скидки. Все иностранцы, торгующие с нами, твердо знают, чем заманить русака. Вот и мне грешно было бы упускать такой верный шанс. Поэтому пел дальше.