Неожиданность

Богуслав понял, что перегнул палку и решил сменить тактику. Этак заменить для наибольшей эффективности зверский кнут на приятнейший пряник.

— Не трясись, дурачок, — голосом ласкового папеньки начал вторую попытку боярин, — никто тебя ни в чем не винит. Надо одну деревянную вещицу сделать.

Это оказало замечательное воздействие.

— Что хочешь сделаю!

— Вот и чудненько. Сейчас тебе лекарь все объяснит.

Я рассказал, показал на пальцах, что мог. Было видно, что паренек не понял ни шута. Потом взял ковш и еще раз изложил, сопровождая свои мутные речи более наглядным показом. Наконец до юного столяра дошло.

— Сделаю! Завтра к обеду сделаю!

Вроде бы и неплохо, срок реальный. Богуслав опять продолжил беседу.

— А на волю хочешь? Почти за просто так получить мою настоящую вольную на бересте?

И тут мы увидели, что в глазах парня засиял, как писал Федор Иванович Тютчев:

И сквозь опущенных ресниц

Угрюмый, тусклый огнь желанья.

— Что надо исполнить? — перехваченным, хриплым от вожделения голосом спросил Пафнутий.

— Сделать судно сегодня к вечеру — елейно поманил его рабовладелец.

— Будет! — страстно заверил пылкий влюбленный.

— Но гляди, будут занозы, задиры, ранящие кожу, кого-то засекут в ночь насмерть!

Ах времена, ах нравы!

— Хоть языком отлижу, будет нежная поверхность, как кожа у ребенка — заверил столяр.

— Беги, работай.

Молодец унесся быстрее ветра — зарабатывать вольную жизнь и любимую девушку в придачу.

— Хорошо, что ты решил отпустить Пафнутия, живой ведь человек, и влюблен, похоже, очень сильно.

— Мне на него наплевать с высокой колокольни, — ответил добрейшей души человек, — их у меня две сотни душ. Сделает дрянь, засеку сегодня насмерть и не расстроюсь. А Мстислав у меня один, мне с ним век доживать, вот за него и беспокоюсь.

— Может, отзовут тебя завтра, кто ж знает?

— Я знаю. Мне Мономах перед нашим отъездом приказал служить его старшему сыну до самой смерти! А он решений не меняет никогда. Сколько Мстиславу в Новгороде править?

— Двадцать два года.

— Значит, я тут буду проживать до конца дней моих.

— Покажи-ка правую ладонь.

Богуслав охотно предоставил ладошку, похожую на лопату, для исследования. Линия жизни была довольно-таки длинна, но боярин не долгожитель, это точно.

— Да поживешь еще изрядно…

— Не виляй! Сколько?

— Лет десять еще.

— И гадалка в Чернигове мне почти то же самое сказала. Умрешь, говорит, в 69 лет в Новгороде в конце весны. Ну, неважно. Сегодня-то, что будем делать, когда князя погонит по маленькой? Ты ему чего-нибудь парализуешь, или пусть прямо в кровать ходит?

— Здесь проще. Ухватим отсюда любой ковш и какой-нибудь таз, чтобы его туда выливать, а не бегать каждый раз на улицу.

— А зачем таз? Возьмем какой-никакой бочоночек или жбан.

— И то верно.

Мы отобрали на кухне нужные емкости, небольшой бочонок потащил подавальщик, и вернулись в княжескую опочивальню.

Там все было чинно, по-скандинавски. Две наследницы викингов работали вовсю. Наперсница смачивала тряпочку в небольшой глиняной мисочке, которая по размерам смахивала на посуду для кошки и передавала ее Кристине. И вот тут начиналось священнодействие. Княгиня некоторое время встряхивала ткань в воздухе, потом растягивала ее двумя руками, дышала на нее, видимо, чтобы подогреть, и не спеша обрабатывала губы мужа.

Мстиславу вся эта процедура уже надоела. Он понимал, что его попытки пресечь женский коллектив обречены на провал, но еще пытался переломить ситуацию.

— Крися, ну хватит уже, перестань, — нудил государь, но конвейер работал неутомимо и без остановки.

Вот они истоки концерна «Вольво» — даешь шведскую крону!

Завидев меня с деревянным ковшиком в руке, князь обрадованно зашумел.

— Владимир, уйми ради бога этих баб! Ты один на них как-то можешь повлиять. И мне кое-что тебе надо сказать по секрету.

Одного взгляда, брошенного мной на Мстислава, хватило, чтобы понять страшный секрет лучшего правителя того времени: мочевой пузырь был растянут и переполнен, а надудонить прямо в кровать или дерзко на пол, он невыносимо стеснялся.

Я жестко скомандовал на безукоризненном шведском:

— Всем немедленно покинуть помещение! Срочная лечебная процедура!

Дисциплинированные иностранки быстро удалились. Быстро откинув одеяло, подсунул князю, лежащему на правом боку лицом ко мне, ковш под нужное место.

— Сюда вали!

Мстислав спорить не стал. У-у-у-у-шшш! И чувство глубочайшего облегчения легло на чело правителя древнего Новгорода.

— Вовремя ты подоспел! Еще чуть-чуть и пришлось бы прямо в кровать, как в детстве. А есть точно нельзя?

— До завтра подождем. Это не мне, это тебе нужно. Потерпи.

— А ты сегодня не уйдешь?

— За тобой пока приглядывать надо. Может еще чего придется поделать. Посидим, полежим сегодня в одной спальне. А пить и есть уж завтра будешь. Представь, что ты в походе, а кругом ни еды, ни воды.

— Ну хоть водички бы хлебнуть! Во рту и в горле страшно пересохло!

— Представь, что ты еще Кристину раненую несешь, и она воды просит. А у вас на двоих последний глоток. Сам выпьешь?

Оранжевый огонь любви полыхнул на груди князя. Стальным голосом он ответил:

— Все ей отдам!

— Вот и потерпи, не умрешь от жажды.

Я вылил ковш в бочонок, поставленный в углу и завалился на топчан расслабиться после завтрака. Богуслав присел к Мстиславу и начал обсуждать какие-то их дела.

Неожиданно подошел дружинник. Князь и боярин встрепенулись.

— Что такое? Враги объявились?

— Да нет, девка какая-то лекаря спрашивает, говорит очень надо.

Тут уже встрепенулся я. С Забавой что-то не так? Или дом сгорел? Дом-то бог с ним, новый отстрою…

— Беги, беги — отпустили меня князь и боярин.

Вылетел к воротам. Пока бежал, думал, — я же предупреждал, что на всю ночь уеду! Врага можно не бояться — жена голыми руками порвет, это-то ерунда…

Там меня ждала невредимая Забава в дорогом ожерелье от Соломона.