Непарад

–  Ну что, надумал себе партийный псевдоним? Как тебя кликать будем? Учти, Ленин и Сталин тут уже есть, а Троцких аж двое: я и Бронштейн. Третьим не занимать!

–  Всё бы тебе шуточки. Не беспокойся, определился я уже. Имя так и останется - Борис. А фамилия, раз уж товарный знак 'Сталин' занят, у меня теперь будет Гележин. Она на русскую похожа, но ни у кого такой быть не должно. А раз в России отчество полагается записывать, то пускай Михайлович будет.

–  Погоди, у тебя же отец вроде дядя Иван? Почему 'Михайлович' вдруг?

–  Не Иван, а Йонас. - Борька смотрел на меня таким взглядом, словно не мог догадаться, как я не понимаю простейшие вещи. - Это при Советской власти его официально Иваном называли, а дома - только Йонасом! Но Йонас - это имя простонародное, в Литве почти каждого батрака так кличут. А если по-русски переделать, то в России каждый Иван - дурак, можешь в сказках прочитать.

Ничего себе...

–  Не, Борька, ты всё-таки сволочь, не зря тебя в школе били. От родного отца отказаться - совсем совести не иметь.

–  Сам ты сволочь! - Репортёр вскочил из-за стола так резко, что лёгкий стул с плетёной спинкой со стуком грохнулся на пол. - Я своего отца уважаю! И деда уважаю! И я от них не отказываюсь, я имя другое беру. Потому что нет сейчас ещё ни отца, ни деда, ни другого деда! Они у меня только вот тут! - Звонко хлопнул он себя по лбу. От волнения в его чистой русской речи прорезался лёгкий акцент. - Не родились они ещё! А я человек творческий, в прессе нужна запоминаемость, а 'Ивановичей' в России - каждый второй, как запомнить? А ты - ты какое право имеешь так говорить? У тебя прадед живой, ты прямо сейчас можешь к нему в гости ехать! А мне не к кому ехать, я сам по себе здесь, никого не осталось! Все там, в Литве, в Америке живут! А нет, не живут ещё: будут жить. А я никогда жить не буду, потому что здесь торчу как последний мулькис! У меня там всё осталось, а здесь - никого и ничего! Ни семьи, ни денег ни копейки, даже вот эти вот тряпки - взмахнул он полой пиджака - на твои куплены! Я тут никто, нету меня! А раз нету - то какое право имеешь мне новую жизнь запрещать?

Рванув дверь в 'тамбур', он выскочил из комнаты. Через секунду хлопнула вторая дверь, судя по звуку - в 'прихожий нумер'.

Да... Вот не думал, что Борька так сорвётся. Вон, под конец глаза заблестели и голос прерываться стал... Не надо сейчас к нему. Пусть успокоится. 'Мужчины не плачут, мужчины - огорчаются' - очень правильно в том фильме сказали. Раз никто не видел, значит - никто и не плакал...

А мне что - сильно легче здесь? В девятьсот пятом году мы все трое в одинаковой дупе сидим. И удастся ли из нее выбраться - тоже вопрос открытый. Но я постараюсь. Очень постараюсь: как танк пройду, на зубах подтягиваться стану, лишь бы не случилось того, что случилось. Не хочу, чтобы опять Польшу рвали в войнах, чтоб поляки гибли в Сибири, сражаясь за Колчака и Троцкого, умирали на склонах Монте-Кассино и над Ла-Маншем! Не хочу Волынской резни, Майданека, разрушенной в Повстанне Варшавы, многолетнего братоубийства между аковцами и берлинговцами - не же-ла-ю! Чтобы не было всего этого, нужно лишь одно: чтобы в девятьсот пятнадцатом году немцы не опрокинули русскую армию, оккупировав Польшу и навсегда оторвав её от России. Уж слишком кровавыми оказались последствия. Нет уж: лучше полякам мирно получить независимость от русского царя, как и было обещано накануне Первой Мировой... В конце концов, я поляк - но русский поляк. И понимаю, что с Империями маленькой стране лучше дружить, чем воевать.

И всё же - тяжко на душе. Вон, Борька ляпнул: 'можешь к прадеду поехать'. Куда-куда, а в Киев я теперь - ни ногой! Встреча с предками заказана навсегда. Даже если не аннигилируемся при встрече, как это показывают в фантастическом кино, то избежать обвинений в самозванстве мне удастся вряд ли. И кому местные власти больше поверят: мне или прадедушке? Скажут: 'Я тебя давно знаю, а этого 'кота' первый раз вижу' - и доказывай потом, что не Матроскин...

Минут через сорок, когда мрачный, но внешне спокойный литовец всё-таки привёл себя в приличный вид, мы в конце концов спустились из номера в гостиничный вестибюль. Выяснить место расположения полицейской части удалось сразу: в таком небольшом городке как Августов таковая была всего одна, если не считать мелких околотков на рабочих окраинах. Как я смутно помнил, они соответствовали примерно нашим 'пунктам охраны общественного порядка', а весь мой опыт говорил, что отловить в таком 'пункте' участкового можно только при ну очень большом везении и то, как правило, после дождичка в четверг. Да и вопросами выдачи паспортов участковые у нас сроду не занимались. На то специально обученные паспортистки имеются. Причём в постсоциалистической Польше картинка сходная: видимо, рудимент советского блока, где многое унифицировалось со стандартами СССР.

Как и ожидалось, здание полиции разместилось в самом центре Августова, выходя фасадом на Рыночную площадь. Как я вчера не обратил внимания на его казённо-охристой окраски стены - ума не приложу. Видимо, голова была совершенно забита или просто рассеялось внимание от обилия новых необычных впечатлений. Поднявшись на крыльцо, мы были остановлены усатым полицейским, с грозным видом поинтересовавшимся целью посещения. Видимо, здешние обыватели не слишком стремятся к общению со служителями порядка, так как мой вопрос о том, к кому обратиться по вопросу утери паспорта, его явно обрадовал. Впрочем, может быть, просто надоело стоять, будто истукану, состязаясь в монументальности с возвышающимся напротив памятником Александру Второму. Памятник-то бронзовый, ему-то что! А человеку на посту зимой не шевелиться никак невозможно, как говорит Воробьёв, 'мороз невелик, а стоять не велит'.

Полицейский распахнул перед нами дверь, так что из здания сразу пахнуло тёплой сыростью и запахами кожи, бумаги, влажного сукна и человеческого пота:

–  Вам, господа, с этим делом следовает к господину помощнику пристава подойти! Он нынче туточки с самого ранья, непременно вас примет! Вы, как пройдёте, так от трюмЫ - сразу налево, у него первая дверь. Скамья там рядом, так что не спутаете, ну да нынче покамест никого туда не пропускал, так что на скамье никого не должно быть.

Оценив преданный взгляд и услужливость блюстителя закона, а главное, характерно подставленную ковшиком ладонь, я не глядя выудил из кармана пальто монетку - как оказалось, серебряный пятиалтынный - и прикрыл ей линию богатства полицейского. Мгновение спустя монетка словно испарилась:

–  Благодарствуем! И эта... вот что, господин: Пал Аполлинарич наш любит 'синенькие'!

Откровенно говоря, я не понял, зачем мне нужно знать кулинарные пристрастия 'Пал Аполлинарича', но всё же кивнул в ответ, проходя внутрь здания.

Андрей

Расставшись с ребятами, я двинулся вдоль пустой улицы, поглядывая по сторонам. Длинные двухэтажные дома, то ли дощатые, то ли скрывающие за длинными досками стены из какого-то более солидного материала, выглядели нежилыми. Вместо нормальных крылечек с дверями в сени, на улицу выходили большие ворота, даже без врезанных калиток. Окна на первых этажах практически отсутствовали, если не считать небольших окошек по сторонам ворот, ставни которых хоть и были открыты, но увидеть что-то сквозь мутные стёкла, не мытые, судя по всему, с момента постройки зданий, совершенно невозможно. Кроме того, изнутри окошки были плотно завешены какой-то мешковиной. Та же мешковина виднелась и за стёклами второго этажа: лишь изредка я замечал там шторки более привычного 'деревенского' вида, с вышитыми цветами и прочими орнаментами. Что самое главное: ни над одним из этих зданий из возвышающихся на крышах печных труб не тянулся дым.

Судя по тому, что сапоги выше, чем по щиколотку, покрылись рыжей грязью, по улице явно часто ездили, да и ноги пешеходов тоже активно поучаствовали в превращении твёрдых состояний снега и глины в жидкое. Но сейчас, отчего-то я не видел вокруг ни души. Сиеста тут у них, что ли?

Хотя какая сиеста зимним утром...

Я дотопал почти до крайних домов, когда позади послышалось приближающееся чавканье копыт и поскрипывание. Отойдя вправо, ближе к стене, чтоб не оказаться забрызганным грязью, я обернулся посмотреть на местный гужевой транспорт. Взгляду горожанина двадцать первого века автомобили гораздо привычнее повозок и на вышедшую на улицу лошадь люди глядят с тем же интересом, как на зебру в зоопарке или настоящего киноартиста: разве что не пытаются накормить морковкой или выклянчить автограф. Нам, реконструкторам, с этим проще: периодически на мероприятиях появляются на своих конях парни из клубов, воссоздающих кавалерийские подразделения. Изредка даже удаётся увидеть реплику тачанки с установленным 'максимкой'. А здесь разновсякие повозки - единственная альтернатива поездам, которые, к тому же, намертво привязаны к не такому уж большому количеству желдорпутей. Нет, автомобили, наверное, есть... Где-то в столицах. По крайней мере за всё время пребывания в этом времени я не видел ни одного. Конечно, для экологии это хорошо... А так - не очень. Я цивилизацией избалован, да и профессиями нормально владею лишь двумя: шоферюги да автослесаря. Остальные навыки - так, попутно...

–  Эй, парень! Чего к стене тулишься? Не бойсь, не зацеплю!

Водитель кобылы, русоусый дядька средних лет в обрезанной на уровне бёдер подпалённой шинели, темнеющей на плечах следами споротых погон и чёрном треухе из лохматой собачьей шкуры, натянув вожжи, затормозил своё средство передвижения рядом со мной. Он примостился на приспособленном к тележной грядке обрезке доски, спиной опираясь на днище здоровенной бочки, в горизонтальном положении занимающей всю длину повозки.

–  Куда топаешь-то? А то, можа, по пути, так залазь тогда, подвезу.

Позитивный какой мужик, однако, попался. А что бы и не проехаться?

–  А ты сам куда едешь?

Возчик пожал плечами:

–  Да куда мне ездить-то? По воду, понятное дело. Второй раз уж нынче. Ну, так что?

–  А давай! Спасибо, земляк! И правда: лучше плохо ехать, чем хорошо идти, как люди говорят!

С этими словами я взгромоздился на телегу. Правда, задница тут же соскользнула с грядки, но бочка не дала растянуться. Дядька хлопнул поводьями, как-то по-особому причмокнул и немолодая пегая кобылка покорно повлекла потяжелевшую телегу. Скорость оказалась не на много больше, чем у быстро идущего пешехода, но я на этом не заморачивался: город маленький, спешить некуда, а так хоть ноги от ходьбы отдохнут малость.