Непобедимый. Право на семью

— Миша! Ты не ответил!

— Ничего важного.

Естественно, принцессу посвящать в условия договора я не собираюсь. Сами разберемся.

— Тебе пора? — догадывается, когда на часы смотрю.

— Да. Отец уже ждет в зале.

— Ну, езжай, — вздыхает Полина. — Я позавтракаю. Переоденусь. И тоже появлюсь… Наверное.

— Так появишься, или наверное?

— Будешь скучать? — улыбается так, что слепит.

Яркая. Горячая. Красивая.

— Хотел бы увидеть, — прямо отвечаю я.

— Я приду, — шепчет с придыханием.

И вроде ничего особенного. Женщинам свойственно что-то подобное. Но только из-за принцессы Аравиной у меня разбегаются мурашки.

Красок прощанию тоже она добавляет. Обволакивает своим теплом, целует и разжигает в груди какое-то нетерпение. Уходить не хочу. Думаю о том, как скоро увижу.

Только в зале получается собраться. Отключается вся эта чувствительная хрень. В работу вступает многолетняя выправка. Все действия ей подчиняются.

Пока не появляется Егор Саныч. Первым делом сбиваются мысли. За ними — дыхание и концентрация.

— Миша! Куда ты валишь? — окликает отец, когда слетаю с ритма и развиваю неоправданную для спарринга скорость. — Стоп! Перерыв, — приказывает мне вернуться в свой угол. Иду только потому, что привык прислушиваться к его словам. — Попей и приведи в порядок дыхание.

Сам знаю все алгоритмы. Но сегодня они не срабатывают. Еще и давление подтягивается. Чувствую, как кровь закипает. Бросает в жар.

Сделав несколько глотков воды, стягиваю футболку и промокаю ею лицо. Аравин вовсю атакует грушу. Ему больше не приходится разучивать какие-то связки и прорабатывать новые техники. Вот, кто приходит в зал и просто кайфует.

В очередной раз оглядываюсь в поисках Полины. Умом понимаю, что если бы пришла, поздоровалась бы, но все равно ищу.

— Успокоился? — вопрос скорее риторический, потому как сразу за ним отец машет рукой в направлении центра ринга, мол, вперед.

Я отбрасываю футболку и поднимаюсь. Гоню мысли, то и дело кружащиеся вокруг уговора, который нарушил. Потом. Концентрируюсь на противнике и на том, что должен делать. Однако едва оказываюсь в центре ринга, все вокруг стихает.

— Твою мать… — распиливает пространство жесткий выдох Аравина.

Когда понимаю, что привлекло внимание всех без исключения, с трудом давлю в себе желание загнуть что-нибудь покрепче.

— Уф, — басит один из стоящих внизу парней. — Это кто ж тебя так подрал, Непобедимый?

Спина, плечи — везде Полина метки оставила. Появление Егора Саныча настолько выбило из равновесия, забыл, что не собирался снимать футболку.

— Ну, блядь… Твою мать… — продолжает тот сыпать ругательствами.

Зрительный контакт при этом сохраняем исключительно между собой. Да все понятно, конечно. Не только ему, но на остальных-то плевать. Я не стремился скрывать. Но, черт возьми, если сообщать, то не так же!

Мне, мать вашу, тридцать лет. Я не привык, чтобы меня отчитывали, как пацана. Да даже смотрели с упреком и красноречивой выволочкой, как сейчас это делает Егор Саныч.

— На выход, ребята, — командует отец.

Отлично, блядь. Парни, конечно, уходят, но смешками и какими-то пошлыми шутками не гнушаются. Права бабуля, когда говорит: «Сколько бы мужику ни было лет, если дело касается секса, он способен вести себя, как озабоченный школьник».

Вот только Егор Саныч готов меня убить. Понимаю это и все равно схожу с ринга.

— Это то, что я думаю? — спрашивает до того, как я останавливаюсь перед ним. — Это… Полина? — передергивает его на имени дочери.

Как будто лучше было бы, если бы это была не она!

Киваю и без каких-либо эмоций выдаю:

— Я нарушил данное вам слово. Не сдержался.

— Твою ж мать… Я тебе доверял!

— Мне жаль. Правда.

— Когда?

Догадаться не трудно, но вдаваться в такие подробности я все равно не собираюсь.

— Это все равно в скором времени случилось бы.

— Ты мне обещал не портить ее до свадьбы! Дать ей еще немного времени юности и беззаботности. Это ведь никогда больше не повторится! — высекает он жестко, тряся перед моим лицом пальцем. — Разве так тяжело было?

— Честно признаться, оказалось, что да.

Больше Егор Саныч ничего не говорит. Бессильно сотрясает воздух руками. Пронизывает меня злым, презрительным взглядом и уходит.

Стаскиваю перчатки и, не озадачиваясь снятием шнуровки, прохожусь ладонями по голове. Глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю. Следовало бы продолжить тренировку. Но, мать вашу, чувствую, что адекватно работать не в состоянии. Поэтому, когда отец и парни возвращаются, ухожу я.

— Что за дела? — выдыхает папа.

Без слов развожу руками.

Снова гудят голоса, что-то комментируют и по-тихому ржут, но мне похрен. Останавливаюсь лишь в раздевалке. Но стоит мне только расслабиться, влетает Полина.

Лицо красное. Глаза блестят и отчаянно мечутся по разделяющему нас пространству.

— Ты… Ты… — задыхается и дрожит. — Зачем ты ему сказал?!

Хуже себе ситуацию представить попросту невозможно. Но, мать вашу, я задолбался оправдываться!

— Ты любишь меня?

Прилетает, как всегда, неожиданно. А сегодня под влиянием всех других эмоций бросает сходу на лопатки. И, блядь, вставать не хочется! Смотрю на нее, считываю эмоции — и внутри что-то трещит. Раскалывается и летит в образовавшуюся вместо желудка пустоту горячими камнями. Засыпает по самое горло. Распирает и душит.

— Любишь?

Что я должен ответить, если мы это уже обсуждали?! Если подобная формулировка на данный момент отсутствует?! Я не испытываю таких чувств. Врать не берусь. Даже понимая, насколько ее это задевает, не могу.

Возможно, когда-нибудь дойдет до этого. Но сейчас, не покривив душой, не озвучу.

— Что ты молчишь, Миша? Неужели для тебя ничего не меняется? Зачем ты все это делаешь? — плачет, а мне просто сдохнуть хочется.

Еще никогда я за день не отгребал столько дерьма. Даже по малолетке дичи никакой не творил. Что, блядь, случилось, что все это развернулось вот так и, мало того, что причинило боль Полине, стало достоянием общественности? Вот они, последствия потери контроля. Стоит запомнить.