Непобежденные

– - Быстрей!
– - сказал я.
– - Придвигай к камину!

Но Ринго застыл на месте, и глаза -- как блюдца; я подтащил кресло, вскочил и стал снимать ружье. Весу в нем фунтов пятнадцать, но не так еще вес, как длина несусветная; кончилось тем, что снял с крюков и вместе с ним и креслом загремел на пол. И услышали мы, как бабушка вскинулась наверху в постели и вскрикнула:

– - Кто там?

– - Быстрей!
– - сказал я.
– - Берись же!

– - Боюсь, -- сказал Ринго.

– - Что ты там, Баярд?
– - донесся голос бабушки.
– - Лувиния!

Вдвоем мы взялись за приклад и дуло, как берутся за бревно.

– - Или освобождаться хочешь?

– - сказал я.
– - Чтоб тебя свободным делали?

Мы бегом потащили ружье, как бревно. Пробежали рощицей, упали у опушки за куст жимолости -- и тут из-за поворота вышла эта лошадь. А больше мы уж ничего не слышали -- потому, быть может, что дышали шумно или что не ожидали больше ничего услышать. Мы и не глядели больше; были заняты тем, что взводили курок. Мы уже взводили его раньше раза два, когда бабушки в кабинете не было и Джоби входил, снимал ружье для проверки, для смены пистона. Ринго поставил ружье стоймя, я взялся повыше за ствол обеими руками, подтянулся, обхватил ложе ногами и сполз вниз, давя телом на курок, пока не щелкнуло. Так что глядеть нам было некогда; Ринго нагнулся, уперев руки в колени, подставляя спину под ружье, и выдохнул:

– - Стреляй сволочугу! Стреляй!

Мушка совпала с прорезью, и, закрывая от выстрела глаза, я успел увидеть, как янки вместе с лошадью застлало дымом. Грянуло, как гром, дыму сделалось как на лесном пожаре, и ничего не вижу кроме, только лошадь ржанула, визгнула пронзительно, и ахнул Ринго:

– - Ой, Баярд! Да их целая армия!

4

Мы словно никак не могли достичь дома; он висел перед нами, как во сне, парил, медленно вырастая, но не приближаясь; Ринго несся за мной следом, постанывая от испуга, а позади, поодаль -- крики и топот копыт. Но наконец добежали; в дверях -- Лувиния, на этот раз в отцовой шляпе, рот открыт, но мы не останавливаемся. Вбежали в кабинет -- бабушка стоит у поднятого уже кресла, приложив руку к груди.

– - Мы застрелили его, бабушка!
– - выкрикнул я.
– - Мы застрелили сволочугу!

– - Что такое?
– - Смотрит на меня, лицо стало почти того же цвета, что и волосы, а поднятые выше лба очки блестят среди седин.
– - Баярд Сарторис, что ты сказал?

– - Насмерть застрелили, бабушка! На въезде! Но там их вся армия, а мы не видели, и теперь они скачут за нами.

Она села, опустилась в кресло как подкошенная, держа руку у сердца. Но голос ее и теперь был внятен и четок:

– - Что это значит? Отвечай, Маренго! Что вы сделали?

– - Мы застрелили сволочугу, бабушка!
– - сказал Ринго.
– - Насмерть!

Тут вошла Лувиния -- рот все так же открыт, а лицо точно пеплом присыпали. Но и без этого, но и самим нам слышно, как на скаку оскальзываются в грязи подковы и один кто-то кричит: "Часть солдат -- за дом, на черный ход!" -- и они пронеслись в окне мимо -- в синих мундирах, с карабинами. А на крыльце топот сапог, звон шпор.

– - Бабушка!
– - проговорил я.
– - Бабушка!

У всех у нас словно отнялась способность двигаться; застывши, мы глядим, как бабушка жмет руку к сердцу, и лицо у нее как у мертвой и голос как у мертвой:

– - Лувиния! Что ж это? Что они мне говорят такое?

Все происходило разом, скопом -- точно ружье наше, грянув, взвихрило и втянуло в свой выстрел все последующее. В ушах моих еще звенело от выстрела, так что голоса бабушки и Ринго и мой собственный доносились как бы издалека. И тут бабушка произнесла: "Быстро! Сюда!" -- и вот уже Ринго и я сидим на корточках, съеженно прижавшись к ее ногам справа и слева, и в спину нам уперты кончики полозьев кресла, а пышный подол бабушкин накрыл нас, как шатер, -- и тяжелые шаги, и (Лувиния рассказывала после) сержант-янки трясет нашим ружьем перед бабушкой.

– - Говори, старушка! Где они? Мы видели -- они сюда вбежали!

Нам сержанта не видно; упершись подбородком себе в колени, мы сидим в сером сумраке и в бабушкином запахе, которым пахнет и одежда, и постель ее, и комната, -- и глаза у Ринго точно блюдца с шоколадным пудингом, и мысль у нас одна, наверно, у обоих: что бабушка ни разу в жизни не секла нас ни за что другое, кроме как за ложь, пусть даже и не сказанную, пусть состоящую лишь в умолчанье правды, -- высечет, а затем поставит на колени и сама рядом опустится и просит Господа простить нас.

– - Вы ошибаетесь, -- сказала бабушка.
– - В доме и на всей усадьбе нет детей. Никого здесь нет, кроме моей служанки и меня и негров в их домиках.

– - И этого ружья вы тоже знать не знаете?

– - Да.
– - Спокойно так сказала, сидя прямо и неподвижно в кресле, на самом краю, чтобы подол скрывал нас совершенно.
– - Если не верите, можете обыскать дом.

– - Не беспокойтесь, обыщем... Пошли ребят на верх, -- распорядился он.
– Если там двери где заперты, отворяй прикладом. А тем, кто во дворе, скажи, чтоб прочесали сарай и домишки.

– - Вы не найдете запертых дверей, -- сказала бабушка.
– - И позвольте мне спросить хоть...

– - Без вопросов, старушка. Сидеть смирно. Надо было задавать вопросы раньше, чем высылать навстречу этих чертенят с ружьем.

– - Жив ли...
– - Речь угасла было, но бабушка точно розгой заставила собственный голос продолжить: -- Тот... в кого...

– - Жив? Как бы не так! Перебило спину, и пришлось тут же пристрелить!

– - При... пришлось... при... стрелить...

Что такое изумленный ужас, я тоже не знал еще; но Ринго, бабушка и я в этот миг его все втроем воплощали.

– - Да, пришлось! Пристрелить! Лучшего коня в целой армии! Весь наш полк поставил на него -- на то, что в воскресенье он обскачет...

Он продолжал, но мы уже не слушали. Мы, не дыша, глядели друг на друга в сером полумраке -- и я чуть сам не выкрикнул, но бабушка уже произнесла:

– - И, значит... они не... О, слава Господу! Благодаренье Господу!

– - Мы не...
– - зашептал Ринго.

– - Тсс!
– - прервал я его. Потому что без слов стало ясно, и стало возможно дышать наконец, и мы задышали.
– И потому, наверно, не услышали, как вошел тот, второй, -- Лувиния нам описала его после, -- полковник с рыжей бородкой и твердым взглядом блестящих серых глаз; он взглянул на бабушку в кресле, на руку ее, прижатую к груди, и снял свою форменную шляпу. Но обратился он к сержанту:

– - Это что тут? Что происходит, Гаррисон?

– - Они сюда вбежали, -- сказал сержант.
– - Я обыскиваю дом.

– - Так, -- сказал полковник. Не сердито -- просто холодно, властно и вежливо.
– - А по чьему распоряжению?

– - Да кто-то из здешних стрелял по войскам Соединенных Штатов. Распорядился вот из этой штуки.
– - И тут лязгнуло, стукнуло; Лувиния после сказала, что он потряс ружьем и резко опустил приклад на пол.

– - И свалил одну лошадь, -- сказал полковник.