Неподвижно лишь солнце любви

Ирина на это ничего не сказала, и Теремрин понял, что против десятидневного отдыха здесь она ничего не имеет.

– На довольствии мы с ужина, а потому можем сходить пока в буфет, – предложил он.

– Я не голодна, – сказала Ирина, но тут же спохватилась, сказав: – Извини, ты ведь с дороги. Пойдём…

– Да, пожалуй, от чая с бутербродом я бы сейчас не отказался, – согласился Теремрин.

На самом деле он сейчас не отказался бы совсем от другого… Но ещё и за полдень не перевалило, а нужно было хоть как-то убить время до вечера. Не мог же он сразу предложить ей улечься в постель. Он вообще пока трудно представлял себе, как это сделать, ведь перед ним была не женщина, видавшая виды и всё понимающая с полуслова, а чистая, как он всё более убеждался, девушка, которую можно было обидеть и оттолкнуть неосторожным и грубым действием.

Они переоделись и привели себя в порядок после дороги. Ирина облачилась в лёгкий ситцевый сарафанчик, который оттенял её сильную, стройную фигуру, округлость плеч и обворожительность ног. У Теремрина мороз пробежал по коже, когда он увидел её в этом наряде, хоть и скромном, но эффектно скрывавшем всё очень притягательное.

– Идём же, – поторопила она смущённо.

– Да, конечно.

Они вышли в коридор, спустились на первый этаж и пересекли уже знакомый холл с попугайчиками. За стойкой администратора сидели девушки, подчёркнуто равнодушно занимающиеся своими делами и, словно не заметившие появление Теремрина с Ириной. Дальше был ещё один холл с диванами, столиками перед ними, пальмами, лапы которых нависали над диванами, с киоском союзпечати, возле которого никого не было. Дом отдыха словно вымер.

– Все ушли на пляж, – сказал Теремрин.

Также безлюдно было и в буфете, очень уютном и богатым своим ассортиментом. Ирину поразило обилие редких для того времени кондитерских изделий, дефицитных даже по меркам Москвы. Страна ещё любила свою армию и баловала её представителей, снабжая военторг несколько лучше, нежели другие торговые организации с товарами «для населения».

Чего только не стояло на прилавках! Впрочем, спиртного не было совсем. Сухой закон в армии исполнялся особенно строго и точно. Никто от этого не погиб, никому от этого плохо не стало, никто не хамил, не орал, не буянил… Этот «недостаток» социалистического образа жизни демократы исправили довольно быстро, едва партия передала им руль управления страной.

– Видишь, – сказал Теремрин. – Даже отметить твой приезд нечем.

– И твой приезд – тоже, – вставила Ирина. – Ты ведь даже домой не заглянул.

– Меня там никто не ждёт, – на этот раз, нисколько не солгав, ответил Теремрин.

Они взяли чай с бутербродами и пирожными, сели за столик у раскрытой двери, ведущей на улицу. Ветерок лишь слегка освежал помещение.

– Смотрю я на тебя, и мне просто не верится, – сказала Ирина. – Мы снова с тобой, снова рядом, но где? В Москве… А, кажется, ещё вчера были в Пятигорске, ездили в Кисловодск, лазили по горам, гуляли по живописным долинам, как их там…

– Долина Роз, Долина Нарзанов, – перечислил Теремрин и прибавил: – А ещё чуточку раньше мы вообще не знали друг друга. Судьба… Я сам не могу понять, почему вдруг попросил именно в тот день повесить объявление о беседе у вас в санатории. Никогда прежде этого не делал.

– А какова я? Сама себе удивляюсь. Отважилась на такую поездку, да ещё к человеку, которого знаю меньше месяца.

– Отношения между людьми не измеряются одним только временем. Сколько случаев известно, когда люди, встретившись однажды, затем, после разлуки, порою долгой, случайно затем встречаются, чтобы более не расставаться.

– Неужели такое бывает, – проговорила Ирина задумчиво. – Разве только в кино.

– Сценарии кинофильмов не берутся с потолка, особенно хороших кинофильмов, – сказал Теремрин. – В любом сценарии, да и в любой книге отражается жизнь. Другое дело, что её отражает каждый так, как умеет и настолько, насколько обладает мастерством. О том, чего не было, пишут только фантасты, хотя иное из написанного сбывается. Не получится ни романа, ни повести, ни даже рассказа, одним словом, ни одного хорошего художественного произведения, если нет в основе факта. А ещё лучше, если автор сам пережил то, о чём пишет.

– Писателю, конечно, виднее.

– И писателю, сидящему перед тобой, вовсе не кажется малознакомой девушка, которую осмелился он пригласить сюда, в этот чудный уголок Подмосковья.

– Ну и приглашённой девушке более не кажется писатель, пригласивший её, малознакомым, – парировала Ирина и тут же прибавила к сказанному: – Всё же согласись, что для меня эта встреча – шаг более серьёзный, чем для тебя. А может быть, и опрометчивый.

– Что серьёзный, соглашусь, – сказал Теремрин, поднимаясь из-за стола, поскольку разговор вновь принимал оборот, для него нежелательный. – Ну а опрометчивости в нём не вижу. Впрочем, не пора ли нам на пляж?

По дороге в номер он продолжал что-то рассказывать о доме отдыха, потом же, когда она ушла в спальню переодеться для пляжа, он вдруг подумал: правильно ли поступил, пригласив её? Он стремительно ворвался в её жизнь и завоевывал всё новые и новые позиции в её сердце. А цель какова? Ведь если признаться, цели он так ещё и не определил. На какую роль в своей судьбе он готовил эту юную, чистую девушку? Место жены было занято, и пусть занято, как казалось, непрочно, всё это так могло только казаться? Роль любовницы Ирине не подходила, поскольку ей ещё предстояло строить свою, личную жизнь.

Он ждал, что она, в конце концов, прямо спросит у него, женат ли он, и не знал, как ответить на этот вопрос. В случае прямого вопроса солгать он не мог. Она же не спрашивала, и он начинал понимать почему? Она была слишком деликатна.

В Пятигорске всё было гораздо проще. Он отдыхал, и она отдыхала. На курорте взятки гладки, но даже при таком условии он не переступил грани в их отношениях, потому что не считал возможным взять на себя ответственность за последствия своего поступка. Да и она ведь не собиралась позволять ему того, что в своё время позволила Катя. Теперь всё было по-иному. Она приехала к нему, и, видимо, рассчитывала на серьёзное к ней отношение. Она доверилась ему. Мог ли он злоупотребить этим доверием? Ведь по всему было видно, что она на подобный шаг решилась впервые.

Размышляя так, он и не подозревал, что был очень недалёк от истины, ибо казус, который произошёл с Ириной в номере Синеусова, не переменил её образа мышления, её взглядов на отношения между мужчиной и женщиной. Мама не одобрила её поездку, хотя и протестовать против неё не сочла возможным. Она лишь сказала: «Смотри, дочка, я тебя обо всём предупредила. Смотри сама… Уже не маленькая. Запретить не могу, но и благословить на такой шаг не осмелюсь».

Мамы стали иными, по сравнению с теми, что были в старой благочестивой России. Мамы под давлением обстоятельств, стали мягче, стали покладистее. А зря!

– Ты давно приехала в Москву? – спросил Теремрин, когда она вошла в гостиную, уже готовая к походу на пляж.

– Вчера утром. Рассказал о тебе Татьяне, подруге своей институтской. Я, кажется, говорила, что она знает тебя, а точнее, видела тебя.

– Каким образом?

– Татьяна ходила на твои вечера, куда её несколько раз вытаскивала старшая сестра Ольга. Ты выступал во Дворце культуры Метростроя?

– Было дело. Это недалеко от Курского вокзала.

– Не знаю, не бывала, – сказала Ирина. – Так вот Татьяну и вытащила сестра на какой-то вечер, который вёл Валентин Лавров, который пишет о Бунине. Она мне показывала книгу «Холодная осень» и очень хвалила её.