Непослушная, милый и няня

Поэтому я взяла вилку, которую положила на тарелку с тортом, и нырнула в нее, отказываясь думать о том, что ем в общественном туалете. По крайней мере, здесь было чисто.

— Мммм, — простонала я и принялась жевать. — Это лучший торт, который я когда-либо пробовала в своей жизни. Он новый. Его только что поставили на десертный стол. Хочешь выйти и попробовать?

Тишина.

— Как хочешь. Мне больше достанется. Он такой вкусный, что сомневаюсь, что там что-нибудь останется, когда мы вернемся на вечеринку. На нем глазурь из сливочной помадки.

Тишина.

Ничего себе, эта девочка была упрямой.

Я положила в рот еще один огромный кусок и издала еще один стон.

— Так… так… вкусно.

Я услышала шорох юбки и стук туфель по плиткам пола, прежде чем дверь со скрипом открылась.

— Ты отвратительна. — Она хмыкнула и скрестила руки на груди.

— Отвратительна? Почему я отвратительна?

Во время побега ее диадема съехала набок. Она никогда не выглядела более очаровательной. И грустной. Мое сердце болело от того, что она была такой грустной.

— Ты такая же, как все остальные няни. Все, чего ты хочешь, это поцеловать моего папу. Это отвратительно.

Значит, она убежала, потому что я разговаривала с Мэддоксом. И потому что я правда хотела, чтобы он поцеловал меня. Дерьмо.

Я отставила тарелку в сторону и спрыгнула со стойки.

— Много ли нянь были влюблены в твоего папу?

— Все, — пробормотала она.

— Хочешь узнать секрет?

Она не ответила, но в выражении ее лица промелькнул интерес.

Я помахала ей рукой, а затем отдала торт в знак примирения.

Она взяла его и направилась к стойке, пытаясь залезть между раковинами, чтобы сесть, как я. Но из-за своего роста и платья она не могла приподняться.

— Позволь мне помочь. — Я подняла ее, и когда усадила с тортом на коленях и кусочком во рту, я вернулась на свое место, сцепив лодыжки вместе и покачивая ступнями.

Комната была спроектирована таким образом, что, когда дверь открывалась, любой, проходящий по коридору, не мог заглянуть внутрь и увидеть ничего, кроме выложенной плиткой перегородки. Это было не самое элегантное место для разговоров, но, мы были тут вдвоем, так что это было, по крайней мере, уединенно и тихо, в отличие от бального зала.

— Так что за секрет? — спросила она, ее щеки надулись, а на губе осталась шоколадная крошка.

— Я была по уши влюблена в твоего отца, когда он был еще ребенком. Все девочки были влюблены.

— Ты знала папу в детстве?

— В старшей школе. Когда мы были подростками. Я ходила в школу с ним и твоими дядями. Ты знала об этом?

Она покачала головой.

— Твой папа был хорошим мальчиком. А теперь он хороший мужчина. Девочки обычно влюбляются в хороших мальчиков.

— Мальчики странные.

— Да, они могут быть странными. — Я рассмеялась. — Но когда-нибудь ты встретишь хорошего парня и, возможно, влюбишься в него.

Ее лицо исказилось, и она посмотрела на меня так, словно я сошла с ума.

— Я правда влюблена в твоего папу, Вайолет. Это не обязательно должно быть плохо. И это не обязательно должно что-то значить. Я все еще твоя няня и твой друг.

— Он любит мою маму. — В ее голосе не было уверенности, когда она произносила эти слова, только душевная боль девочки, которая не совсем смирилась с расставанием своих родителей.

У меня защемило в груди, потому что когда-то давным-давно я тоже была такой маленькой девочкой.

— Я не знаю, как твой папа относится к твоей маме, милая. Ты спрашивала его?

Она покачала головой, ковыряя вилкой в торте.

— Она не прислала мне рождественский подарка. Я заглянула под елку, и все мои подарки были от папы, бабушки, дедушки и дядь-близнецов.

Ой. Да, Сиси была стервой. Неудивительно, что Мэддокс был так расстроен из-за нее.

— Ты скучаешь по ней?

Вайолет пожала плечами.

— Она не приезжала навестить меня на Рождество в прошлом году. Она обещала сводить меня покататься на коньках и солгала.

Я достаточно много общалась с семилетними детьми, чтобы знать, что нарушенное обещание равносильно лжи. И, что это причиняло самую большую боль.

— Она часто лжет?

— Все время. — Ее подбородок начал дрожать. — Теперь мы переезжаем сюда, и она никогда меня больше не увидит.

Я спрыгнула со стойки и оказалась перед ней прежде, чем упала ее первая слеза. Взяв тарелку и отставив ее в сторону, я обняла ее и притянула к себе, пока она плакала.

— Мне жаль, — прошептала я, когда ее дыхание выровнялось, если не считать периодической икоты. — Можно я открою тебе еще один секрет?

— Да. — Она отстранилась, и печаль на ее лице была знакомой агонией. Эта девочка разбивала мне сердце.

— У меня тоже был только отец, когда я была в твоем возрасте.

— Что случилось с твоей мамой?

Я провела большим пальцем по ее щеке.

— Я думаю, может быть, она была похожа на твою маму.

— О. — Ее подбородок опустился.

Моя мать уехала из Бозмена, когда мне было пять, переехав в Северную Каролину с мужчиной, с которым она спала за спиной моего отца. Конечно, в то время я этого не осознавала. До тех пор, пока папа не сказал мне правду на мой пятнадцатый день рождения.

Когда мама уезжала из Монтаны, она забрала с собой все самое важное, кроме маленькой девочки.

И старого автобуса «Фольксваген» мятно-зеленого цвета 1969 года выпуска.

Магдалена.

Этот автобус был всем, что у меня осталось от мамы. Может быть, было глупо лелеять его так, как лелеяла я, но теперь он был моим больше, чем ее.

— В мире есть такие мамы, как наши, — сказала я Вайолет. — Мне жаль, что тебе досталась такая. Но таким девочкам, как мы, очень даже повезло.

— Почему?

— Потому что, хотя у нас и не самые лучшие мамы, у нас лучшие из лучших пап. Тебе так не кажется?

— Наверное, — пробормотала она.

Она поймет это позже. Поймет, что Мэддокс обожает ее и сделает все, чтобы хоть немного облегчить боль.

— Хочешь узнать еще кое-что классное? — спросила я, заслужив кивок. — У меня теперь есть мама. И она лучшая из лучших из лучших. Ее зовут Джуди. Она стала моей мамой, когда мне было двадцать.