Непотерянный рай

— Все нужно добывать силой, расталкивая других локтями. К власти идут по трупам.

И тут же ей стало стыдно, что она сама себя подогревает пошлыми фразами, будто старая дева, завидующая удачливой подруге.

— Но ведь я не хитрая старая выдра. Он сам приплелся сюда, пусть и случайно, но сам и ушел. Не остался со мной до утра. Жены что ли побоялся или самого себя — мне все равно, наверное, не захотел усложнять себе жизнь.

Но ведь, когда он поцеловал ее, она почувствовала, как жадны его губы, здесь она не могла ошибиться, что ж, коль он так необычно повел себя, то она не станет углублять знакомство с ним. Не позвонит ему. Отнесется с полным уважением к его сдержанности. Не позвонит!

В висках неспокойно застучало. Лучше выбросить эту карточку, потерять номер его телефона, а то ведь она совсем была готова спуститься вниз к автомату и нарушить свое решение. Что ж, она познакомилась с приятным мужчиной, ей стало гораздо легче, но на этом все должно кончиться. Она снова обречена на одиночество. Кем обречена? Своим же отцом, родным отцом, который отравлял ей жизнь брюзжанием (эту обиду она ему никогда не простит), да еще этим хвастуном, пройдохой, мещанином и подлецом. Все несчастья от Роберта.

Лавина воспоминаний снова обрушилась на ее бедную голову. Исчезновение Роберта, беременность, аборт, и после всего пережитого — страшное одиночество в опустевшей комнатке, а потом водка, опьянение до чертиков. Но ведь она, слава богу, еще не алкоголик. Это только временная и вынужденная привычка, она пыталась этим спастись, только привычка, и она сама с ней справится, как и обещала ночью тому неизвестному мужчине, «совсем другому человеку». Обещала, но так ли уж обязательно с сегодняшнего дня? Она еще крепилась, но ее всю трясло, подкатывалась дурнота. Опять то же: страх, страх, знакомый страх начинает раскачивать все ее тело. Сейчас она упадет на пол или вывалится из окна, в которое за минуту до этого намеревалась выбросить смятую визитную карточку. Шум отовсюду, качает из стороны в сторону, стены ходят ходуном.

С трудом добралась она до шкафа. Всего несколько шагов, а как, кажется, далеко. Рванула дверцу. Есть еще четверть бутылки, единственное спасение. Вот остаток водки, он вчера сам поставил ее в шкаф и попросил, потребовал, чтобы не пила. Пусть эта водка станет для нее испытанием воли, символом уходящего прошлого, ее нельзя пить. Так он выразился. Наивный! Не наивный, а добрый и, пожалуй, мудрый. Хотел, чтобы в ней пробудилась ее собственная воля, решительность. «Приду завтра и сам проверю». Так он сказал.

В ушах зазвенело. Резко и отрывисто. Раз, два, три. Пожалуй, не в ушах, это дверной звонок. Она не стала пить. Поставила бутылку обратно, закрыла шкаф, страх немного улегся, ведь она боялась не людей, а одиночества и будет рада любому, кто придет. Может, почтальон, никто другой в эту пору не может прийти.

Она поправила волосы, встряхнулась и открыла дверь.

Перед ней стоял незнакомый пожилой мужчина. На лице его светилась обаятельная улыбка, а взгляд был такой ясный, какой бывает только у людей, несущих добрые вести.

В руках он держал цветы. Для кого они? Для нее?

Защипало в глазах, когда добрый вестник вручил ей большой букет роз и конверт с такой же карточкой, какую она минуту назад держала в руках.

Эва шарила в сумке в поисках денег. Руки ее дрожали, посланец протестовал жестами. Чаевых он не возьмет. Он знал, как выполняются подобные доверительные поручения, разумеется хорошо оплаченные заранее.

— Простите, пожалуйста, но я оказываю услуги только своим добрым знакомым. Пан председатель… то есть пан Анджей, будет очень рад, если вы ему позвоните.

Этим словам сопутствовал крепкий запах от вторых за этот день ста граммов, пропущенных по дороге на Польную, где он покупал цветы на рынке.

— Пожалуйста, передайте, что позвоню. Я раньше не могла спуститься на улицу к автомату.

— Не будет ли письменного ответа хотя бы в виде коротенькой записки? Я возвращаюсь прямым ходом в учреждение, могу передать, — подсказывал Матеуш.

— С удовольствием написала бы, если подождете.

Она прошла в комнату, но там заколебалась. Хорошо, что она не одна в квартире. Она взяла пальто и захлопнула гардероб. В прихожей Эва сказала ждавшему ее посланцу:

— Я передумала, не буду писать. Спущусь вместе с вами к телефону. Так будет лучше.

Она спускалась по лестнице вслед за своим спасителем, а в мозгу мысли судорожно заработали в новом направлении. Позвонит и договорится встретиться после обеда. Еще хватит времени забежать в парикмахерскую, ох, уж эти волосы. Он так расхваливал их, пусть посмотрит, как они выглядят, когда приведены в полный порядок, не то что вчера. Наденет коричневые брюки, а может, лучше выгладить бежевую юбку, надеть ее с белым свитером? Что же еще, какие туфли? Впрочем, у нее не так уж много их.

Это не Роберт, он наверняка заметит, как она будет одета.

За воротами она прощально кивнула головой удалявшемуся Матеушу, к которому прониклась симпатией и которому была благодарна, потому что из его полунамеков сделала вывод, что он человек близкий Анджею и, во всяком случае, пользуется его доверием. А то, что от него несет спиртным, тоже не лишено значения. Не столько из-за того, что повстречала родственную душу, сколько, может быть, оттого, что поговорила с человеком, которому тоже немного не посчастливилось. Кто знает, отчего спиваются люди?

Ей даже в голову не пришло, что в эту минуту она думает о самой себе и оправдывает не кого-то другого, а именно себя. Входя в телефонную будку, она не преминула похвалить себя за свою выдержку.

«Продержалась столько, значит, сумею удержаться и до нашей встречи и расскажу ему об этом. Он будет доволен. Когда я думаю о нем, у меня все-таки прибавляется сил. Я ведь не алкоголичка».

VII

Он пришел раньше времени в условленное место на Краковском Предместье подле кордегардии и слонялся по тротуару сам не свой.

Место встречи было выбрано неудачно, но что поделаешь, если у тебя стоят над головой, а она стояла, эта любопытная Зофья, наверное умышленно не переключив телефон на его кабинет. Позвала к своему аппарату, а сама ни на шаг не двинулась из приемной. Под таким контролем он, разумеется, говорил осторожно, не предлагал ничего, но, обрадованный тем, что разговор все же состоялся, давал согласие на все, что она предлагала. И вот теперь торчит на углу, как студентик, хуже — как школьник.

Еще немного, и он начнет вслух излагать мысли, которые бродят сейчас у него в голове: