Непотерянный рай

Анджей начал вспоминать их совместные встречи. Комплименты Якуба могли быть не только проявлением вежливости. Она наслушалась восторгов о своей красоте, Якуб это умеет: то хвалил волосы, то глаза, то изящные ноги, то обращал внимание на влажные чувственные губы, сыпал комплименты как из рукава, не забывая и о достоинствах души, таланте и интеллекте…

Раньше Анджею казалось, что Якуб делает это только в его присутствии, стремясь скорее польстить Анджею, нежели понравиться Эве.

«Я был наивен, — шептал он, идя многолюдной улицей, никого не замечая, то и дело наталкиваясь на пешеходов, — на самом деле все было иначе… Например, поездка в Кошалин…»

— Ох, извините, синьор, — сказал кто-то насмешливо.

— Извините, извините! — повторил он машинально, но, услыхав английскую речь, поправился: — I am sorry.

На выступление в Кошалин Анджей поехать не смог. Эва полетела с Якубом, а на другой день они только и говорили о большом успехе. Эвы? Нет, Эвы и Якуба…

«Я должен трезво мыслить, не расклеиваться!» — Перейдя мост, он зашел в тратторию на Рио ди Фоска и сел в темном углу.

— Будьте добры, красного вина.

— Бокал или графин?

— Небольшой графин.

Он налил в стакан темное, как густая кровь, вино. Без Эвы не хотел пить даже кофе, а теперь заказал вино. «Был глупым!» — раздраженно подумал Анджей.

Вино щипало язык.

Мысли потекли свободнее. Наверное, все так и было. Она не ангел… Договорилась с Якубом: она хорошо понимает, кто из них больше значит в музыкальных кругах. Во всяком случае, не он со своей профессией художника. Эва наверняка приедет в Канн, но с Якубом. Они придумают какую-нибудь сказочку. Нужна ей Венеция, если б хотела увидеть, была бы здесь, и, может быть, за этим столом.

При нем Эва не пила, но с Якубом? Этот пьяница без рюмки не признает ни одной встречи. Может, они заглянули в этот артистический клуб, где он познакомился с Эвой в тот трагический для нее вечер…

«Трагический? — подумал Анджей, наливая вторую рюмку. — Не ошибался ли я, веря каждому ее слову? Я любил ее, был ослеплен ее красотой и молодостью и не хотел видеть многих мелочей… У меня нет доказательств, что в тот первый день и в ту первую ночь Эва вела себя искренне, она ведь могла и разыграть сцену самоубийства… Нет, невозможно, тогда она была действительно сломлена…» Но тот, другой голос, который любил переворачивать факты наизнанку, шептал: «Вспомни, она вышла из зала медленной походкой, не спеша одевалась, ни на кого не смотрела и лишь на тебя бросила взгляд, эдакий взгляд несчастной жертвы. Пойми, она — рафинированная кокетка, а не впечатлительный ребенок. Никакая ни «дочурка», ни «солнце», как ты, глупый, ее называл. Она знала, что ты за ней пойдешь, поэтому позволяла себе фокусы на мосту. А эта сцена с открытым окном?» Его прошиб пот. «Может быть, действительно так было? Нет, не верится, у меня, кажется, начинается истерика…» Мысли роились и путались. Так или иначе, но Эвы рядом не было. Весь план, вынашиваемый месяцами, скрываемый от Ренаты и институтских сплетников, рухнул, исчез, словно разорванные ветром нити бабьего лета.

Анджей расплатился и вышел. На углу Листа ди Спанья и переулка, в глубине которого виднелась неоновая реклама гостиницы «Флорида», Анджей остановился около магазина с косметикой. Он закрывался, но продавщица, увидев клиента, приветливо распахнула двери.

— Нет-нет, синьора, — запротестовал он. И подумал: «Я ничего не куплю ни сегодня, ни завтра. Некому». Он продолжал стоять, зачарованно глядя поверх флаконов в зеркало. Оттуда на него глядел пожилой человек. Он редко видел свое отражение в зеркале: только утром, во время бритья. Собственное лицо его интересовало мало: какое есть, такое есть, физиономия, конечно, не из лучших, но ничего не поделаешь… Его искренне передергивало, когда он слышал комплимент в свой адрес. Какая там мужественность! Улыбка! «Ерунда, — подумал он, — я не актер, и лицо для меня не средство заработка». Но сейчас ему было важно то, что он увидел. В этих выцветших глазах, волевых губах и в резко очерченном подбородке есть вот что: двадцать лет разницы. Если бы Эва стояла рядом, он, может быть, наконец понял бы все и излечился от глупости. Они никогда не видели свои лица рядом. Сегодня его собственное отражение напомнило ему простую истину…

Он решительно свернул в переулок. Сейчас заполнит формуляр, пойдет в номер, напишет письмо. Нет, телеграмму… Текст категорический и сухой. Обманула. Был дурак, что верил. Кто это говорил «хочу, чтобы мы были одним существом…» Фразочка из дешевого романа. Все неискренне. Нет, надо острее, по-мужски: кратко и выразительно. Пусть знает, что он не позволит делать из себя шута! Сам покончит с историей, в которую влип. Утром позвонит госпоже Альберти. И вообще откажется от визита. Еще и это хотел для нее сделать…

Он вошел в гостиницу. Девушка в холле разговаривала по телефону и одновременно приветствовала Анджея, кивая головой, что могло быть обычным поддакиванием в разговоре.

Он хотел как можно скорее покончить со всеми формальностями и спрятаться в номере.

— Синьорина, будьте добры, формуляр. — Она положила трубку. — Вот паспорт. Жена не приедет, поэтому я пишу только свою фамилию.

Девушка удивленно посмотрела на него:

— Синьора приехала.

— Я сказал, что она не приехала, номер же я оставлю за собой. — Он четко произносил каждое слово и был разозлен тем, что его не понимают.

— Синьора приехала, — настойчиво повторила итальянка.

Ее упрямство было несносно. Она ведь даже не знает его фамилии.

— Это ошибка!

— Ваш номер восемнадцатый?

— Да, восемнадцатый, — подтвердил Анджей.

Она лукавым жестом сняла с крючка ключ и протянула Анджею вместе с листком бумаги.

— Пожалуйста, синьор, восемнадцатый номер.

Анджей увидел знакомый почерк и фамилию. Потер лоб и шепнул:

— Невозможно!

— Возможно, возможно, синьора здесь уже примерно час. Оставила в номере чемодан и пошла искать вас. Она вот-вот вернется. Очень красивая женщина.

— Спасибо, спасибо… — Он схватил ключ, забыл оставить паспорт и побежал в номер.

Около стула стоял ее чемодан. Анджей опустился в кресло. Некоторое время сидел неподвижно и тупо глядел на клетчатый чемодан. «А я хотел писать, телеграфировать. Что со мной происходит?» — думал он ошеломленный и пристыженный.

Он спустился в холл. Девушка смотрела на него взглядом победителя:

— Ну как, синьор, возможно?

— Возможно! — Анджей мог броситься на нее и затискать от радости.

Он опять был уверен в себе, куда девались комплексы и сомнения.

— Я посоветовала вашей жене пойти по Листа ди Спанья налево, там есть что посмотреть, ведь синьора не знает Венеции.

— Большое спасибо, — Анджей бросился к выходу.

— А где цветы? — напомнила она ему.

— Куплю около «Капрера».

Он действительно хотел еще раз забежать в цветочный магазин, но не успел. На углу переулка Мизерикордия он заметил бежевый плащ, поднятый воротник, густые волосы, озаренные неоновым светом.

Они шли навстречу друг другу, словно старые добрые друзья, которые не виделись долгие годы.

— Ты, любимая!

— Я…

— Что случилось?

— Сейчас расскажу. Все как в романе.

— Что я пережил! — Он крепко прижал ее рукой.

— Ты переломаешь мне кости!

— Я должен убедиться, что это действительно ты. Я уже не надеялся!

— Ну тогда ломай!

— Пошли куда-нибудь. Ты мне все расскажешь. Тут за углом — кафе.

— Нет, не хочу никого и ничего видеть. Хочу быть только с тобой, — шептала она, а над ними светился зеленый неон «Флориды».