Непотерянный рай
Шрифт:
Потом он съел завтрак, принесенный Умберто, выпил ароматный кофе и через открытое окно наслаждался солистом «Флориды». Умберто пел, сидя в саду возле амурчика, изрешеченного, словно пулями, дождевыми каплями.
После завтрака он взял этюдник, альбом для рисунков и спустился в холл. Отдавая ключ Джованне, он невольно подумал, почему у такой хорошенькой, молоденькой женщины такой старый муж, а вернее любовник, да еще придурковатый, хорошо хоть веселый. Как, должно быть, бесят ее эти арии, если и дома Умберто ни на минуту не замолкает, так же как в гостинице.
Джованна не могла не заметить, что
— Вы хорошо спали?
— Даже слишком. — Он показал на часы. — Уже полдень, синьора.
— Умберто сказал мне, что вы поздно вернулись. Хо, хо, хо! Ночи в Венеции прекрасны! — Она игриво усмехнулась. — После них надо хорошо отсыпаться.
Он кивнул, не зная, что ответить. Пусть думает, что он весело провел ночку. Ей ведь не объяснишь, что он допоздна просидел в траттории с карандашом в руке.
— А синьора разве не приедет? — спросила она.
— Нет, донна Джованна. Она поехала в Париж.
— О! Париж! Прекрасный город! — почти выкрикнула Джованна, и добавила: — Синьорина очень красивая, настоящая красавица. Молоденькая, восхитительная полька.
Она думала, что ему приятно, когда хвалят красоту Эвы. На самом деле все было наоборот. Он хотел забыть, а не вспоминать о ней.
Он направился в сторону Риальто, чтобы как можно скорее оказаться в толпе. Вокруг него опять лица, разные характеры, разные типы. Сейчас, когда его охватило желание рисовать, Анджей не мог оторвать глаз от лотошников. Они зазывали, кричали, этот базар по другую сторону моста казался кипящим котлом, гудящим ущельем.
Все здесь было заманчиво: лотки, огромные горы овощей, яркие цвета — золотые груши, солнечные яблоки, рубиновые гранаты, изумрудная зелень. Он помнил, как Эва восторгалась базаром. Ей хотелось купить и тяжеловесные груши, и плоские мандарины, и крупный, как слива, виноград. И все это буйство в конце зимы… Она восторгалась белым, как снег, и округлым, как девичья грудь, итальянским луком. Она шла, нагруженная плодами земли, в гостиницу, и они с наслаждением поедали свои незабываемые, «студенческие», как они их называли, обеды или ужины.
Он сел на ступеньки старинной церкви и поспешно стал делать наброски, радуясь, что есть в них правда и новые, его собственные линии. Они появились у него как раз в Венеции, когда он сидел подо львом у памятника Манина. Зашло солнце, он вернулся в гостиницу, оставил рисунки и снова выбрался в город. На сей раз решил идти в другую сторону, к станции Санта-Лючия.
Смеркалось. Неоновые витрины уже начинали свой ежедневный бой с угасающим дневным светом и, побеждая, заманивали пешеходов. Женщины, так же, как Эва, проходя по этой улице, останавливались около каждой витрины. Вот ювелирный магазин, рядом еще один, дальше дом моды. На витрины он не смотрел, а решительно шел в направлении вокзала.
«Надо проверить, когда отправляются поезда в Варшаву», — тешил он себя мыслями о Польше, хотя месяц назад еще в варшавском «Орбисе» давно все выяснил. Из Венеции один поезд уходит утром, второй — вечером. Разумеется, можно проверить, но сегодня он шел к вокзалу только затем, чтобы еще раз пройтись по тем улицам,
которыми они ходили с Эвой. Подумал о сувенирах, которые надо купить, но никак не мог вспомнить, на что Эва обращала внимание. И Ренате, и пани Зосе он хотел купить то, что нравилось Эве. У нее был неплохой вкус. Вспомнилась кофточка любимого цвета Гогена.По широкой лестнице он вошел в здание вокзала. Сердце учащенно билось, как тогда, когда он шел с большим букетом мимозы в руке. Сегодня он никого не встречает. Анджей остановился, вместе со вздохом вдохнул воспоминания. Увидел киоск с вывеской «Информация», птичье лицо служащей… захотелось подойти и заговорить с ней. Но зачем? Тогда она вселила в него надежду, предчувствия этой женщины оправдались. А сейчас?
Все прошло.
На перроне на массивных колоннах виднелась таблица «Прибытие». Сегодня она не нужна, никто не приедет.
Все прошло.
Он искал другую таблицу, «Отправление», отсюда поезда уходили в другую сторону: Удине, Тревизо, Вена, Варшава. Время отправления поездов совпадало с тем, что ему дали в «Орбисе».
Анджей остановился около кафе и взял чашечку кофе-капуцино. Пил и наблюдал за людьми, бегающими в поисках носильщиков, спешащими к поезду, прибывающему на четвертый путь. Это был тот перрон, где он почти умирал от отчаяния. Тогда ему встретились отец и сын с огромным траурным венком. Плохая примета, но вечером неожиданно пришла удача.
Теперь все это исчезло в небытии. Но в памяти все осталось, как он ни пытался заглушить воспоминания. Он любил и любит Эву. Ее облик, ее слова, улыбка, движения не оставляют его ни днем ни ночью, ни во сне ни наяву. Так будет всегда, он никогда не сможет забыть ее, не думать о ней даже за работой. Кто-то сказал ему — кажется, пани Зося, да, да, она любит произносить крылатые фразы: «Любовь или окрыляет талант, или губит его». Избито, но точно. Влюбленный способен или на великие подвиги или на глупости. А он, наверное, делал одни глупости. Зачем надо было способствовать ее увлечению эстрадой, пением? Сам он к этому относился скептически, да к тому же у Эвы не было таланта. А на тех небольших способностях далеко не уедешь.
Петр говорил, что из любой смазливой девчонки за несколько месяцев можно сделать певичку, сколько их мелькает по телевизору. Но зачем? Конечно, если бы она действительно была талантлива… И не следовало хлопотать через Якуба о пробах, протекции, о записи на пленку. Этот Джордан прекрасно понимал, что певица из нее не получится. А впрочем, он и не обещал, придумал для нее работу секретарши, чтобы заморочить голову глупой девчонке.
«Да, во всем виноват только я». Но от этой мысли ему легче не стало. Он потерял Эву, в этом нет никаких сомнений. Он слишком стар для нее.
Все прошло.
Анджей остановился на углу переулка, который вел к «Флориде», на том же месте, что и месяц назад, перед зеркалом косметического магазина. Сегодня его лицо казалось еще старше — на нем следы бессилия, слабости и печали. Правда, он плохо спал накануне в поезде, а сегодняшняя ночь с кошмарными снами измучила его, а может… так и пойдет день за днем, быстрее и быстрее…
Он обеими руками растер щеки, пытаясь придать лицу более свежий вид, свернул в переулок и тяжелыми шагами направился к гостинице.