Непотопляемый «Тиликум»

Я быстренько поделил семь миллионов на три и вычислил, что на мою долю придется 2.333.333 фунта.

— Итак, капитан Восс, согласны ли вы взять на себя заботы о судне и команде?

Конечно, я был согласен. Хотя кое-что так и оставалось для меня не совсем ясным.

Уже на следующий день я предложил Хеффнеру стотонную шхуну, в которую я рискнул бы, пожалуй, вложить свои сбережения. Но Хеффнер считал, что нам потребуется нечто иное.

— Мне очень жаль, капитан Восс, но ведь речь идет о сокровищах весом порядка пятидесяти тонн в золоте. Пытаться перевезти их на маленькой шхуне слишком рискованно. Впрочем, я говорил уже с адмиралом Поллистером, командующим британской эскадрой. Он согласен идти туда со своими кораблями и искать вместе со мной клад. Военный корабль в такой ситуации куда надежнее.

Итак, я снова сидел на веранде отеля «Королева» и пытался представить себе пятьдесят тонн в золоте. Я все-таки не мог поверить Хеффнеру до конца. Уж больно щедро швырялся он 2.333.333 фунтами! Однако через несколько дней он и в самом деле переселился на адмиральский корабль и отбыл на нем в направлении острова Кокос.

Мне оставалось и дальше жить на свои проценты. Расходы мои, однако, оказались такими, что пришлось отщипнуть кое-что и от основного капитала. Проценты от этого, естественно, стали еще меньше, и я снова и снова вынужден был обращаться к основному капиталу.

Спустя добрых полгода я получил вдруг письмо из Мексики, из Акапулько. Писал мне Хеффнер. «Ага, — подумал я, распечатывая конверт, — теперь он извещает меня о том, что отыскал сокровища».

Однако Хеффнер писал совсем о другом. Письмо было столь же длинным, как и его речи. Вкратце смысл его сводился к следующему: ему очень жаль, что он не отправился тогда со мной, как я предлагал. Английский адмирал сказал ему, что сокровища, безусловно, целиком будут вывезены в Коста-Рику, а он, Хеффнер, может рассчитывать единственно только на вознаграждение за находку. По этой причине он водил английских матросов за нос, указывая ложные места для раскопов, пока адмиралу не осточертела вся эта затея. Поиски сокровищ были прекращены, а в Акапулько Хеффнера высадили на берег.

«С нетерпением жду вас с судном, — писал далее Хеффнер. — Не беда, если оно окажется слишком малым, мы можем сходить на остров и дважды».

Я снова пересчитал свои денежные ресурсы. О стотонном судне теперь нечего было и думать. Конечно, вся эта история с сокровищами и сейчас продолжала мне казаться шитой белыми нитками. Но с другой стороны, мой банковский счет к тому времени настолько уже отощал, что ставка моя в этой игре все равно не могла бы быть чрезмерно высокой. Не долго раздумывая, я купил десятитонный шлюп «Ксора» и тщательно оснастил его для четырехтысячемильного плавания.

Длина «Ксоры» составляла 10,7, а ширина — 3,7 метра.

В компаньоны я пригласил старого Макферсона, которому, как и мне, нечего было делать, и Джека Хоопа. Оба не требовали никакой платы, рассчитывая в дальнейшем на долю находки.

Чтобы не раскрывать истинной цели нашего плавания, при уплате пошлины за выход из порта мы указали, что отправляемся в увеселительное путешествие.

Каждый из нас троих клялся и божился, что не проронил о сокровищах ни единого словечка, и все же провожать нас на набережной собралось чуть не полгорода.

Пока ставили паруса, пока обменивались последними приветствиями с провожающими, я думал о нашем будущем. Впереди тысячи миль по Тихому океану, а у нас всего лишь маленький шлюп. От меня до бушприта всего десять метров. Какими короткими показались тогда мне эти метры!

Обогнув мыс Флаттери, мы пошли на зюйд вдоль Западного побережья США, держась от него, однако, все время на почтительном удалении. Отвращение к берегу было у нас, старых парусников, в крови. Когда вокруг нас вода, одна только вода, мы с «Ксорой» способны потягаться с любым штормом, откуда бы он ни навалился. Даже в наихудшем случае, если «Ксора» все-таки потонет, мы можем стукнуться только о морское дно. А вот вблизи берегов свободно можно треснуться и о скалы. По этой причине мы старались держаться все время подальше от берега, на самом пределе видимости, и приближались к нему только возле характерных мысов, чтобы определиться.

На судне у нас быстро наладился обычный для всех моряков распорядок. Мы разделились на три вахты. Это означало, что кто-то один из нас всегда был наверху и являлся в эти часы одновременно вахтенным офицером, рулевым и впередсмотрящим. Если надо было менять паруса, он будил остальной экипаж. Уже через несколько дней мы так хорошо отцентровали свою «Ксору», что оказалось возможным упразднить должность рулевого. Судно с закрепленным румпелем само железно удерживалось на курсе. И тем не менее один из нас постоянно был на палубе.

Значительно позже я услышал и прочитал о том, что Слокам и некоторые другие пересекали моря в одиночку и, естественно, должны были по этой причине на многие часы предоставлять своим суденышкам полную самостоятельность. Да и сам я впоследствии попадал в такие ситуации. Но вот сказать, чтобы при этом мне было очень уютно, я не могу. Знаю, что океан пуст, что кругом ни души, и все же могу спокойно спать, только если уверен, что наверху кто-то неукоснительно следит, чтобы все было в порядке.

Если с вахтами и прочим моряцким обиходом мы уладили все без проволочки, то по части харча поначалу возникли некоторые затруднения. Мы условились, что еду готовит всегда тот, кому заступать на очередную вахту. В первый день Мак угостил нас с Джеком лабскаусом [44] .

44

Лабскаус — кашица из селедки, мяса и всяких острых приправ.

— Не знаю, Мак, — сказал я, — чем кормились твои шотландские предки, только жизнь у вас определенно была не из легких.

— Ну уж на недостаток-то соли у вас в Шотландии, видно, все же никогда не жаловались? — вставил свое словечко и Джек.

Мак разразился длинной тирадой по поводу наших предков вообще и выходцев из Германии в особенности и вытряхнул в заключение содержимое кастрюли за борт. К счастью, у нас оставался еще свежий хлеб, и помереть с голоду мы пока не опасались.

В дальнейшем попритерлось все и с камбузными вахтами. Выяснилось, что каждый из нас может довольно сносно готовить три-четыре блюда, вот мы и чередовали их по мере возможностей. Таким образом, проблемы еды были утрясены, и мы могли со спокойной совестью наслаждаться путешествием. «Ксора» ходко шла на бакштаг [45] . Нок ее бушприта в строгом ритме то упирался в небо, то совершал некую петлю наподобие кончика штопора, то нырял вниз.

45

Курс парусника под тупым углом к линии ветра.

При смене вахт, через каждые четыре часа мы бросали лаг. Каждый раз результат был порядка пяти узлов. Спустя несколько дней мы уже настолько точно научились оценивать скорость на глаз, что столь частые операции с лагом стали излишними. В полдень Мак или я определяли широту. И каждый раз пройденное расстояние оказывалось несколько больше, чем ожидаемое с учетом показаний лага. Объяснялось это Калифорнийским течением, которое гнало нас с севера на юг со скоростью двух миль в час.

С каждым днем солнце припекало сильнее. Предмет за предметом наша одежда перекочевывала постепенно в носовой рундук. В конце концов от форменной одежды вахтенного офицера осталась одна старая соломенная шляпа.

Мак лихо надвинул ее на лоб, оглядел горизонт и сказал озабоченно:

— Джон, идет ветер.

Я как раз только что вылез из каюты на палубу. Небо опрокинулось над нами гигантским синим колпаком для сыра, на котором повисло раскаленное добела солнце. По левому борту с кормы нескончаемой чередой набегали бесконечные волны океана. Их белые гребни ярко сверкали на фоне синей воды. Все было точно таким же, как и в прошедшие две недели. Разве что горизонт, казалось, отодвинулся чуть подальше да солнце приобрело едва уловимый чуть желтоватый оттенок. Чтобы уловить эту разницу и заключить из этого, что «идет ветер», нужен был двадцатилетний моряцкий опыт Мака.