Неправильная сказка

В полутьме стрелковой галереи маленький, нескладный солдатик в колете не по росту приложил мушкет к плечу, выстрелил — после переговоров прошло уже несколько часов, шведы подступали к стенам то тут, то там, стреляли, крутились, пробовали защитников на прочность. Капрал толкнул его в бок и крикнул:

— Пулю тоже заряжай, это настоящие шведы.

— А…

— Ты что, сержанта не слышал? — чужая пуля звякнула о стену, люди машинально пригнулись, кто-то помянул Деву Марию, кто-то матюгнулся.

Солдатик вспомнил кое-какие черные глаза, сплюнул — слюна была едкая от пороховой гари — и полез на пояс за новым зарядом.

Лесли по традиции смотрел на бой с надвратной башни. То и дело вспыхивали перестрелки — десятки драгун подлетали к стенам, спешивались, давали пару залпов и уходили, прежде чем защитники успевали пристреляться. Их товарищи что-то копали на холме, пара курносых полковых пушек сделала несколько выстрелов по воротам. Сержант с усмешкой смотрел, как драгуны мечутся то туда, то сюда. Зачем только Мероде понадобилась эта бессмыслица? Все равно такими наскоками крепость — пусть и такую древнюю, как этот монастырь не взять.

— Что вы думаете о сегодняшней дуэли? — ее светлость графиня Амалия на командном пункте воспринималась уже как неизбежное зло.

— Дуэли запрещены, Ваша светлость… Так, перестрелка. Ничего особенного.

— Ну да, как только дуэли запретили, так сразу изобрели перестрелки, встречи. Никакой разницы, но под указ не попадает…

— Ничего не думаю, если честно. Раньше Ганс не промахивался, конечно, но бывает всякое… Может быть, просто хорошая броня. В любом случае, даже чертовщина не поможет ему перелететь через стены.

— Ну, чертовщина ему точно не поможет. Тут можете быть спокойным, — спокойно сказала графиня. Последний закатный луч сверкнул на драгоценных камнях в прическе — будто корона багрового света. Солнце шло спать за горизонт, сверкнув напоследок золотом на кресте колокольни — насмотрелась за день на дурную стрельбу. Башня донжона уже тонула в ночной тьме.

Во дворе шумела тесная компания солдатских жен — шумная, сплоченная, никогда не лезущая за словом в карман и всегда все про всех знающая группа полковых фрау. Дамы сходили в почти полном составе на поле под стенами — чего интересное на мертвых найти и с коллегами с той стороны пообщаться — вдруг подружка встретится. Не встретилась — с той стороны вообще никого не было. Оставшиеся без общения дамы вернулись в монастырь обозленные и с подробным, пусть и неверным в корне описанием некоторых нехороших привычек осаждающих.

— Да этих драгун, наверное, французы покусали, — со знаньем дела поясняла одна, — раз они поголовно… — тут чей-то грубый хохот заглушил ее слова, — заделались.

— Ну, так нехорошие привычки не передаются, — со смехом пояснила Якову графиня, она слушала этот разговор и откровенно наслаждалась, — да и французы совсем не…

— Пусть своему маршалу Тюренну спасибо скажут, за репутацию. Придумал тоже, нашу Магду запрещать…

Капитан вежливо попрощался и пошел вниз, где уже расставлял посты на ночь мастер-сержант. Пробежал еще десяток кругов по монастырю, проверил, все ли в порядке, поговорил с сержантом и Лоренцо — ничего нового никто друг другу не сказал — и, в конце концов, завалился спать, пытаясь понять напоследок: все ли сделано, и не забыл ли он чего. Ничего важного не припомнил и заснул.

Чтобы через пару часов проснуться от истошного крика во дворе: один голос, два, много. Протолкавшись через столпившихся людей, капитан наклонился над лежавшим на холодных камнях телом — неровный свет факелов и ламп выхватил широкоскулое лицо, застывшее, удивленное, раскиданные по камням толстые светлые косы — женщина. Одна из солдатских жен вроде. Перерезано горло. И несколько порезов на теле. Лесли внезапно вспомнил давнее — «ты туда не смотри, ты сюда смотри…» — вроде бы это она тогда воспитывала мужа. Точно, она. Как давно это было… Теперь капитан вспомнил ее — девушка с непроизносимым для немца славянским именем, подружка Магды прибилась к роте давным-давно. Муж — здоровенный, большелобый пикинер потерянно стоял рядом, сжимая и разжимая кулаки.

— Но господи, как?.. — прошептал Яков ошеломленно. Звезды на небе молчали.

В первый день осады Лесли был уверен, что удержится. Спустя неделю он уже не был уверен ни в чем. Днем продолжались короткие бессмысленные внешне налеты, перестрелки — драгуны налетали то тут, то там, со стен отвечали беспорядочной стрельбой. Полковник на неизменном белом коне методично объезжал монастырь по кругу, почти у самой подошвы, грозя пальцем, как бы предлагая пострелять по себе. Стреляли и поодиночке и залпами — этого чертового Мероде ничего не брало. Люди уже начали говорить, что чертового — в прямом смысле. Потом Гансу это кручение надоело, и он подстрелил под Мероде коня. Потом еще одного, а на третьем полковник стал держаться подальше.

А ночами продолжались убийства: солдата, отошедшего от своего поста по нужде нашли с перерезанным горлом. Одной из насельниц монастыря в темном углу накинули удавку на шею — хорошо хоть тетка была опытная, сумела вырваться и закричать. На крик прибежали солдаты и вооруженные монашки, но никого не нашли. Нападавший как сквозь землю провалился. Потом была пара солдатских патрулей, расстрелянных в упор; правда, в последнем случае мастер-сержант оглядел каждый камушек и уверенно сказал, что задерганным людям почудилось движение, они запаниковали, открыли стрельбу и ненароком перестреляли друг друга. Плюнул, пошел к настоятельнице советоваться.

По итогам совета во все углы натыкали ламп, извели годовой запас масла, и кое-как осветили все, что можно. На пару ночей помогло, но потом нашли еще один труп. Ублюдок подстерег отставшую от своих монашку. Лоренцо посмотрел на лежавшее тело, хрупкое, почти детское и очень удивленное лицо, со стекающей от уголка губ струйкой крови. Посмотрел, что-то прошептал беззвучно и, не говоря ни слова, ушел во тьму за стенами — вернулся под утро, весь бледный, плечо пробито, стилет весь в крови, на губах волчья усмешка. Капитан одобрил: пусть и во вражеском лагере тоже боятся. Его люди, оглушенные пальбой днем и неизвестностью ночью, уже были похожи на сомнамбул.

Однажды под утро Лесли повел человек тридцать на вылазку — отчасти чтобы разрушить слишком приблизившиеся к воротам окопы, а больше, чтобы люди развеялись. Вышли удачно — увидев повод отыграться за все, его солдаты разломали и сожгли Лоренцевыми самодельными гранатами все, что можно. Веселье испортил Мероде, прискакавший своим на выручку. Люди Лесли отходили медленно, ощетинившись пиками. Шведы шли следом, стреляли иногда, но приближаться не спешили. Их бесноватый командир спешился и что-то крикнул — солнце сверкнуло на его латах и длинном клинке. Вдруг, с замиранием сердца, капитан увидел как один из солдат, бросив пику, бросился на него. Здоровенный большелобый пикинер — муж одной из убитых — Яков вдруг вспомнил, как он тогда стоял над телом. Все случилось быстро — клинки скрестились, большелобый сходу нанес один бешеный удар, Мероде нарочно позволил ему попасть — но пехотная шпага бессильно соскользнула, а ответный удар пробил горло солдату.

Лесли, в бессильной ярости, крикнул было свои: «лови гада», но полковник издевательски поклонился, вскочил на коня и ускакал.

— И ничто его не берет, — услышал Лесли чье-то ворчание краем уха, когда его люди уже входили в ворота, — ни пуля, ни сталь. как есть заговоренный…

«На свинец… на сталь, — невольно вспомнились странные слова, — и что теперь с этим делать?»

Вечером того же дня Яков, как обычно, стоял на верхушке надвратной башни. Вражеские стрелки нашли где-то удобное место и иногда посылали по капитану пулю-другую. Тот не обращал внимания — солдаты привыкли видеть его здесь, а он привык на войне работать живым знаменем. Графиня, как водится, составляла ему компанию — изменять привычки из-за каких-то низкородных с мушкетами она явно считала излишним. Рядом крутилась Магда, втайне надеясь, что графиню убьют, и можно будет с чистой совестью наложить лапу на ее брильянты. То, что пара пуль выдрала клок из ее длинной юбки, она то ли не заметила, то ли посчитала мелочью жизни.