Неприкаянные

— Посылая меня учиться, родители надеялись, что когда-нибудь я устроюсь на службу и заживу самостоятельно, — продолжал Майна. — Отец не делал из этого никакой тайны. Он сам это сказал, Меджа. Не шутя сказал. Свою долю отцовского состояния я потратил на образование. Это он мне тоже сказал. Понимаешь теперь, почему я не могу вернуться в деревню? Это было бы нечестно с моей стороны, потому что мои братья и сестры не учились. Но ведь я учился усердно, я рассказывал тебе, каким зубрилой был в школе. Да и не по своей вине не могу устроиться.

Меджа кивнул и промычал что-то невнятное. У него пересохло во рту. Слушая Майну, он мысленно сопоставлял его печальную историю со своей собственной.

— Так что, Меджа, дело тут совсем не в том, что я боюсь работы. Родные и сами не хотят моего возвращения, хотя, наверно, мне в этом бы не признались. Мой приезд ухудшил бы их положение. Я навещу их только в том случае, если устроюсь на службу. Куплю отцу одеяло, матери пальто и поеду — пусть знают, что я еще жив. Хочешь — верь, хочешь — нет, а сейчас, пока я без работы, для них я все равно что умер. Зачем я им нужен, если ничем не могу помочь? Да и отец так считает. Может, ты думаешь, он жестокий? Нет, если бы ты только знал, в каких условиях они там живут! Отец рассуждает правильно. Если мне когда-нибудь доведется побывать дома, я так и скажу ему.

Меджа подложил в огонь несколько веток; они оказались сырыми, и повалил густой дым. У него заслезились глаза.

— Может, скоро побываешь, — сказал он.

Манна пристально посмотрел на него и качнул головой.

— Нет. Ты меня не понял.

— Понял, — возразил Меджа. — Тебе деньги нужны. Не бойся, на дорогу мы соберем как-нибудь. Я отдам тебе свою получку за этот месяц.

— Нет, Меджа. Спасибо тебе за предложение, но это мне ни к чему. Если я скажу родителям, что устроился на работу, то они подумают, что я утаиваю от них деньги. Не поверят они, что мне здесь недоплачивают. Они рассчитывают получать от меня переводы ежемесячно. Им деньги нужны, а не мои объяснения. Их ни в чем не убедишь.

Меджа пожал плечами. Майна вздохнул.

— Может, ты возьмешь мою получку? — предложил Майна. — Может, тебе самому хочется съездить и…

— Нет, спасибо, — отказался Меджа. — Я ведь тоже не могу туда ехать, только по другой причине. Родители обрадуются мне независимо от того, есть у меня деньги или нет, устроился я на службу или пет. Но я чувствую себя должником перед ними и поэтому не могу явиться к ним ни с чем. Боюсь, что на это мне не хватит смелости.

— Значит, так никогда и не поедешь?

— Не знаю, Майна. Правда, не знаю. Хотелось бы поехать, но… Может, когда-нибудь и соберусь.

— А пока?

— А пока буду здесь. Пусть думают, что я умер.

— Это самое лучшее. Значит, будем вдвоем.

Дождь на улице пошел сильнее, заглушая шум ночных насекомых и грызунов. Жалобно лаяли хозяйские собаки. Майна прислушался и улыбнулся.

— Знаешь, что это за сучка тявкает так надсадно?.

— Да, знаю, — с улыбкой ответил Меджа.

— Которая это?

— Та, что на приказчика похожа.

— Неверно.

— Ну та, что на Боя.

— Тоже неверно.

— А, плевать. Все они одинаковы. Собака есть собака.

— Вот и ошибаешься, — ухмыльнулся Майна. — Ни одна из них на собаку не похожа. Ты как-нибудь присмотрись к ним повнимательнее. Сучка, похожая на Боя, не имеет зубов. Та, что похожа на приказчика, имеет тридцать два зуба и у нее постоянно течет из носа. И днем и ночью. Эта собака не может улавливать запахи. Да и все другие органы чувств у нее бездействуют. Не удивительно, что муку нам никогда не отмеривают равными долями.

Сев на своего любимого конька, Майна начал сыпать остротами и небылицами. У каждого животного на ферме оказался свой двойник в образе человека. Есть свинья, похожая на хозяина; корова, похожая на их школьную учительницу с непомерно большой грудью; старый мул, напоминающий сборщика утиля: один гремит своими костями, а другой — железками, которые таскает на горбу в мешке. Нашелся даже кролик, который храпит и кашляет, как Меджа. Хотя Майна никогда этого кролика и в глаза не видел, он убежден, что тот внешностью своей похож на Меджу. Ведь для того, чтобы издавать одинаковые звуки, надо иметь одинаковые рты. Было якобы несколько случаев, когда Майна будил Меджу среди ночи, чтобы послушать такой же храп, доносившийся, точно эхо, из далекого леса.

— Да перестань ты болтать, — не вытерпел наконец Меджа. — Слышал я уже эти байки. Еще вчера вечером.

Майна взглянул на друга с притворным удивлением.

— Разве? Что же тебе еще рассказать?

— Ничего не надо рассказывать. Налей мне молока.

— Какое там молоко! На этой ферме нет ни капли настоящего молока. Одна лишь забеленная водица.

— Ну, налей хотя бы забеленной водицы.

— Зачем? Ты лучше на ручей сходи. Там, по крайней мере, вода чистая.

Меджа махнул рукой, поднялся на ноги, налил себе в кружку снятого молока и сел у очага. Тем временем Майна рассказал несколько сальных анекдотов, которых наслушался в деревне. Меджа эти анекдоты знал почти наизусть. Голова у него в эту минуту была занята цветами, за которыми он ухаживал. Дождем их теперь хорошо промочит.

— Пошли спать, — предложил Майна, утомленный своей болтовней.

Он встал, собрал с пола грязную посуду и небрежно перекидал на полку. Потом потянулся, зевнул и направился к выходу. В хижину проник холодный ветер. Огонек коптилки затрепетал и погас. Меджу окутало облако дыма от очага, и он закашлялся.

— Закрой дверь-то! — крикнул он.

— Вот помочусь и закрою, — со смехом сказал Майна.

Стоя в дверях, он чувствовал, как на ноги ему падают капли дождя. Он направил струю теплой мочи в ночной мрак, но встречный ветер гнал ее обратно. Меджа тем временем ворчал, задыхаясь от дыма.

Майна сделал шаг назад, закрыл дверь и запер ее на ржавый железный засов, прикрепленный с помощью двух согнутых гвоздей. Потом подпер дверь деревянным ящиком, повернулся лицом к Медже и молодцевато козырнул.

— Так что дверь закрыта, заперта на засов и приперта ящиком, — доложил он. — Можно ложиться?

— Хоть ложись, хоть убирайся к черту — мне все равно, — добродушно проворчал Меджа. — Только холода не напускай.

Он подул на угли, и огонь разгорелся. Зажег лампу-коптилку. Но фитилек был сух и горел слабо — в банке кончалось масло.

— Прожорливый черт — этот светильник, — сказал он. — Завтра вечером надо опять подоить трактор.

— Очень уж бдительный там сторож, — пожаловался Майна. — Не нравится он мне. Прошлый раз чуть было меня не поймал. Только я потянул из бака горючее, а он включил фонарик и направил в мою сторону. Я с испуга полный рот дизельного масла хватил. Ну, думаю, влип! К счастью, он не заметил меня и ушел. Боюсь, что скоро нам придется обходиться без света.

— А уборочные комбайны? — спросил Меджа. — По-моему, по ночам они остаются без присмотра.