Неприкаянный 1

Вот! Вот именно о таком дне я мечтал с момента своего появления в этом мире! Что предоставленные услуги, что ассортименты магазинов, небольших лавок, а то и вовсе мелких мастерских, оказались на высшем уровне. А всего-то и требовалось, что правильно простимулировать своего «экскурсовода» еще до начала похода! И даже вид фланирующей по моему номеру эльфийки более меня не трогал совершенно. О чем я и поспешил сообщить этой доморощенной искусительнице, получив в ответ очередную порцию шипения и яда. Ведь мало того, что ее сравнили с какими-то там проститутками, так еще оставили без шопинга! Все же, во избежание проблем с соплеменниками, ей очень нежелательно было светиться в местном обществе. Во всяком случае, пока не будут решены все подзависшие финансовые вопросы. Отчего она целыми днями напролет и была вынуждена просиживать в гостиничном номере, что ее деятельной натуре, подпитываемой душой зверя, наскучило весьма быстро. Особо сильно возмущал ее тот факт, что себе я как раз позволял, если не всё, то многое. Видать опять забыла, кто чьим холопом тут являлся.

– Слушай, а давай мы продадим тебя на опыты, - в лучших традициях кота Матроскина промурлыкал донельзя довольный жизнью я.

– Мне тут на глаза попался местный аналог доски объявлений и по совместительству биржи труда для отрядов вроде нашего. Там, среди прочего, как раз висел заказ общины свартальвов на приобретение тела неприкаянной эльфийки. Ты ведь тогда сможешь, и других посмотреть, и себя показать! Правда, на кой черт твоим подземным дальним родичам оно понадобилось, я не в курсе. Но деньги они предлагают хорошие. Аж три тысячи марок золотом! Вот, прикинь, мы им тебя продаем под видом бездушной и безмозглой тушки, а ты потом такая берешь и сбегаешь! Нет тела, нет дела, нет претензий обманутого покупателя! А денежки, вот они, в кармане звенят! Здорово я придумал, правда!

– Свинья!
– я уже опасался, что мою собеседницу разорвет изнутри, столь сильно ее начало раздувать от негодования, но уже давно привычное слово сорвалось с ее губ и позволило сохранить стены гостиничного номера чистыми.
– Боров похотливый! Ты хотя бы представляешь себе, для каких грязных дел эти поганые землеройки используют тела наших дев?
– Вот тут я сделал себе на памяти зарубку! Ладно, она еще могла помнить что-то произошедшее после обретения звериной души. Ладно, общие факты подтянулись со временем из глубин сознания. Но вот такого быть никак не могло! Не полагалось ей помнить о подобном! Правда, я даже не знал о чем. Однако сам факт говорил о многом!

– Вообще все равно, - меж тем совершенно равнодушно бросил ей в ответ, ничем не выказывая собственную настороженность.
– Лишь бы деньги платили большие, чем предложили бы твои соотечественники. А они как раз таки предлагают больше, нежели готовы были выложить эльфы за твою жизнь! С одной стороны, ты у меня, конечно, стоишь гораздо дороже, чем какие-то три тысячи марок. С другой стороны, как ни крути, это отличная возможность заработать! Хотя, признаю, прямо сейчас подобным заниматься не стоит. Нам еще в этом городе некоторое время жить. Но вот как соберемся покинуть его навсегда, так можно будет облапошить их подобным образом. А после, пусть ищут ветра в поле.

Глава 20. Город грехов. Часть 4.

– Ты пришел ко мне и просишь войти в твое положение, но делаешь это без выказывания малейшего уважения к моей скромной персоне. А ведь это именно я вытащил тела твоих людей из той свалки, что неприкаянные устроили в борьбе за души. Это именно я постарался собрать максимум из принадлежащего тебе имущества, дабы оно не досталось каким-нибудь падальщикам. Именно благодаря мне ты получил сообщение о незавидной судьбе твоих ловчих. Заметь! Я ведь легко мог продать их втихую, предварительно разбив на группы по две-три туши, которые вовсе не привлекли бы к себе никакого внимания. Имущество же вовсе могло раствориться в окрестных угодьях, не оставив о себе никаких следов. Но я поступил честно. Поступил по совести. И что же получаю в ответ? А?
– чуть хрипловатым голосом, да-да пародируя того самого «Крестного отца», принялся я торговаться с примчавшимся из Новогеоргиевска разумным. Вот не следовало этой несдержанной личности чистить морду Морицу, который был мною отправлен на предварительную, можно сказать – ознакомительную, встречу в качестве сапера. Теперь вот, в поддержку своих слов, мне приходилось в открытую удерживать под прицелом двух револьверов подчиненных прибывшего переговорщика. Да и заранее усаженные за станковый пулемет пара бойцов, также добавляли моим словам изрядного веса. Что в условиях небольшого номера отеля, где мы все и набились, словно сельди в бочке, выглядело совсем уж убийственным аргументом в мою пользу.

– То, чем ты пытаешься торговать, принадлежит мне!
– желал было стукнуть кулаком по столу сидевший напротив меня этакий показательно канонный шляхтич с лихо закрученными гусарскими усами, не менее лихо заломленной шапкой и притороченной сбоку саблей, но щелчок от взвода курка одного из удерживаемых мною револьверов заставил его сдержаться. Правда, в ответ именно на меня был показательно медленно переведен ствол ручного пулемета, удерживаемого одним из охранников собеседника у бедра. Я такую машинку вживую видел лишь единожды в музее. Видать, перед началом Первой мировой войны все пулеметы Мадсена имевшиеся на вооружении Российской Императорской Армии действительно собрали в крепостях на северо-западной границе страны. Иначе откуда еще он мог оказаться в руках гостей прибывших из Новогеоргиевска? Машинка-то была весьма редким зверем. И очень сильно приглянулась мне! Хотя тот же пулемет Льюиса был куда более предпочтителен, конечно.

– Содержал бы свой отряд лучше, и ничего плохого с ним не случилось бы, - откровенно соврал я ему, поскольку со столь лакомой для меня целью в любом случае произошло бы то, что произошло.
– А раз оказался таким жадным, пеняй только на самого себя.
– Вообще, после разукрашивания лица герра Коха, этот неразумный человек в первую очередь попытался начать качать свои права и требовать у бедного маклера немедленного возврата его собственности. За что тут же получил первое и последнее китайское предупреждение от местной стражи, прекрасно знавшей кого ей защищать. Благо дело происходило у входа в аукционный дом, где всегда, на случай гипотетического прорыва неприкаянных, присутствовал усиленный станковым пулеметом пост, дежурная смена которого заранее была простимулирована звонкой монетой как раз на подобный случай. После же ознакомления своей, хрен знает в каком колене аристократической, персоны с прикладом винтовки одного из вмешавшихся стражей, донельзя обиженный таким приветствием в славном городе Кенигсберге поляк предпринял провальную попытку наброситься с претензиями и кулаками уже на меня, стоило нам только впервые увидеть друг друга. И, лишь заработав по фингалу на каждый глаз, убавил свою спесь, согласившись перейти к конструктивному диалогу, который и начал с канюченья о его тяжкой доле, на что мне, естественно, было откровенно начихать.

– В соответствии с местными законами у тебя имеется преимущественное право выкупа своих людей и своего имущества. Советую воспользоваться им как можно быстрее и быть благодарным судьбе, что тебя вообще позвали сюда. Ведь, если ты покинешь сей гостиничный номер, так и не договорившись со мной, то уважаемый господин посредник, коего вы столь непредусмотрительно избили, тут же оформит по всем местным правилам факт свершившегося отказа и уже через час твое бывшее имущество окажется выставленным на торги.

– Так дела не делаются!
– с трудом сдерживаясь, процедил сквозь зубы мой визави, совершенно непонятно на что рассчитывавший, заявившись сюда без денег, но с непомерными амбициями и желанием вернуть свое. Это кем же он себя полагал в своем больном воображении, коли реально рассчитывал на потакание его, никому здесь не интересным, пожеланиям? Лично я посчитал его просто идиотом уже спустя три минуты общения.

– Последние лет десять только так и делаются. Пора бы уже привыкнуть. А если что не нравится, вон дверь, - кивнул я подбородком в сторону выхода.
– Никто тебя здесь насильно держать и о чем-то уговаривать не собирается. Есть деньги, плати в соответствии заботливо подготовленным уважаемым господином Кохом списком, да получай товар. Нет денег – не отнимай у занятых людей время.
– Понимал ли я, что дела так не ведутся и что я перебарщивал? Конечно, понимал! Но дело тут обстояло в том, что вести эти самые дела было не с кем. Здесь и сейчас передо мной находился не уважаемый контрагент, с которым и поторговаться было бы не грех, а пришедший с улицы банальный попрошайка с гипертрофированным самомнением. Сколько мне довелось повидать таких кадров в свою бытность офисным клерком! Голодранцев, желающих обогатиться за чужой счет, всегда и всюду имелось в избытке. Тут не надо было далеко ходить, ведь ныне я сам относился к такой же категории личностей. По сути, единственной разницей между мной и прибывшим поляком был опыт. Я прекрасно знал, как правильно уничтожать людей, и потому не боялся ни единого его намека на возможные неприятности. Ведь здесь, в Кенигсберге, мы оба были никем, а, стало быть, находились в равных условиях. Он же лишь думал, что знал то же самое, при этом, видимо, вовсе позабыв о факте своего пребывания вне Новогеоргиевска, где у него вполне возможно имелись какие-то связи. Вот по привычке и гнул свою линию, вместо того чтобы искать компромиссы. Чем сам подписал себе смертный приговор, поскольку не воспользоваться подобной оказией в плане обзаведения дополнительным имуществом, я не мог. Оттого и заводил собеседника, играя на его самолюбии.

– Я буду жаловаться в магистрат!
– все же не выдержал моих откровенно грубых слов и показательных насмешек этот надутый индюк, после чего совершил ту самую роковую для себя ошибку, на которую я очень сильно рассчитывал. Он атаковал первым!

Полагавший обмануть меня шляхтич, которому в магистрате уж точно ничего не светило, о чем прекрасно знали мы оба, замаскировав под эмоциональное размахивание руками свои действия, внезапно метнул в нашу сторону какие-то шарики, оказавшиеся магическими гранатами. Стоило первому из них удариться о первое же попавшееся на пути препятствие, как меня, маклера и обоих бойцов «засадного полка» мгновенно поразили вылетевшие из шаров энергетические разряды, подобные тем, коими разбрасывался эльфийский маг в замке Регина. Только послабее раза в два. Одновременно с этим о прикрывавшее мою тушку защитное поле расплющились две пули, а бедолага Мориц, мало того, что трясся в конвульсиях, вдобавок начал харкать кровью – еще три пули угодили ему точно в грудь, по всей видимости, пробив легкие. Однако, к откровенному шоку поляка, на этом все и закончилось. Я ведь тоже не сидел без дела.

Хоть меня и пробило разрядом, магическая защита смогла нивелировать его большую часть, отчего все трое охранников этого недопереговорщика мгновенно обзавелись несколькими огнестрельными ранами в ногах и руках. Пусть произведенные в России револьверы системы Нагана не отличались мягким спуском, мое обновленное тело справлялось с потребным усилием без какого-либо заметного дискомфорта, тогда как моим визави приходилось отдельно взводить курок перед каждым очередным выстрелом. Хотя возможно у них в руках попросту находились солдатские версии данного револьвера, лишенные ударно-спускового механизма двойного действия, каковыми были оборудованы мои стволы. А полоснувшего по нам короткой очередью пулеметчика, я вовсе вывел из строя самым первым, еще в процессе заваливания набок.

Вообще, по-хорошему, их всех было легче убить, нежели просто вывести из строя. Но тут уж свою роль сыграла моя жадность. Точнее, потребность во многих ресурсах. Так, не смотря на существующее в городе право свободного владения оружием, пускать его в ход представлялось возможным отнюдь не всегда. Вот я, к примеру, в данном случае, защищаясь от нападения, оставался законопослушным гостем города, тогда как противная сторона попросту подписала себе смертный приговор, столь в открытую прикончив местного гражданина. Теперь им всем полагалось предстать перед судом и после тут же перейти в разряд смертников. В новом правосудии Кенигсберга вообще почти всё каралось именно таким образом, за исключением совсем уж незначительных проступков. Более того! Я, как уцелевший представитель потерпевшей стороны, в качестве компенсации имел право на половину их имущества, включая души.