Неприкаянный дом (сборник)

– Может быть, кофе?

Мы вошли в гостиную. Мебель красного дерева. Мне показалось – старая, но тщательно отреставрированная. Занавеси пастельного тона…

Обычно я отказываюсь. Но тут почему-то согласилась. Думала: мать Максима права. Действительно милая.

Домработница – мне вспомнилось слово экономка – внесла поднос. Розоватые чашки с пейзажами, сахарница, бисквиты… В памяти мелькнуло печенье мадлен .

– У вас очень красивая квартира. Необычная…

Не из вежливости. Я говорила искренне, от всего сердца.

– Это все муж. – Что-то проступило в ее лице, легло едва заметной тенью. – У нас работал дизайнер из Англии. Мой муж… – она замялась. – Любит все самое лучшее.

Я кивнула. Печенье мадлен осталось за Дуврским проливом. Джейн Остин. Гордость и предубеждение.

Мы перешли к насущным делам.

Сын. Ученик одиннадцатого класса. Собирается поступать на экономический. Задача репетитора – подготовить к обязательному ЕГЭ. Я ждала, что мне перечислят дополнительные занятия: конная школа, теннис, курс продвинутого английского. Или что там еще, учитывая аглицкую направленность. Но мать моего будущего ученика сказала:

– Время вы можете назначить любое. После школы Ваня никуда не ходит.

– Мы должны обсудить условия… – прежде чем приступить к деликатному вопросу, я всегда набираю воздуха.

– Ваши условия нам известны, – супруга англомана ответила поспешно.

Кажется, мы обе были рады, что этот пункт договора не потребовал дальнейших уточнений.

– Поверьте, я сделаю все возможное, но результат зависит не только от меня.

Заводя привычную волынку, я говорила о том, что репетитор – не волшебник. Если мальчик будет стараться, прилагать серьезные усилия. На это она должна была ответить: конечно, мы все понимаем. У вас замечательные рекомендации. Наши верхние соседи, родители Максима…

Но она сказала:

– Иван все делает серьезно. Это он настоял на том, чтобы пригласили именно вас. Простите, я сейчас…

Я ждала, прислушиваясь. Мать моего будущего ученика шла по коридору, торопливо постукивая каблучками.

Он вошел и остановился в дверях.

Тот самый мальчик, с которым я столкнулась на лестнице.

Тогда он смотрел на меня внимательно. Разглядывал, как диковинное животное. На этот раз в его глазах не было ни тени любопытства. Ленивый взгляд старшеклассника, коим они встречают будущих репетиторов: вежливая сдержанность, за которой маячит скука.Мы договорились начать во вторник.

Подходя к дому, я попыталась представить себе их разговор. Двух народных правнуков.

«Ну, и как она?»

«Татьяна? Да ничего. Нормально. Зануда, конечно. Но после нее, короче, сдают без проблем. И вообще… Короче, трудолюбивая».

Здесь народные правнуки должны были рассмеяться.

«Прикинь, даже в бизнесе пахала».

«Эта?.. В бизнесе? – Мой будущий ученик морщится. – Ладно гна-ать… За версту видать – честная».«Не веришь? Отвечаю. Отец пробивал. По своим каналам…»

Открывая дверь в свою кошачью парадную, я думаю: тоже мне – проблема… Если что, всегда можно отказаться. Выдумать какой-нибудь повод, сослаться на семейные обстоятельства. Слава богу, не ссыльнокаторжная.

– Это что – как в «Крутом маршруте»?

Я слышу Янин голос. Ясно, как будто я иду, а она едет в лифте. Медленно, вровень с моими шагами.

Раньше эта книга лежала в морозильнике. В целях конспирации мы говорили: письма Васиной мамы. Мемуаристка давала уроки мальчику: по тем временам новая русская семья. Отец – начальник политуправления, мать – домохозяйка. Окружила себя обслугой из контриков : портниха, прачка, маникюрша, учительница – все из ссыльных… Интеллигенция, репрессированная как класс.

– Ну, знаешь… – меня возмущают ее сравнения.

– Разве дело в названии?..

Конечно, не в названии. Если понадобится, придумают что-нибудь новенькое. Вместо хорошо забытого старенького.

– Не знаю. Все равно противно.

– Да плюнь ты! Тебе-то какая разница? Смотрел и смотрел.

– Я не зверок, чтобы меня разглядывать.

Из лифта доносится хихиканье.

– А что если вьюнош тобой заинтересовался?

– Птичка моя, это – даже не извращение, а бред сивой кобылы… – я вынимаю связку ключей. – Лолита, вывернутая наизнанку?

Этот роман мне никогда не нравился: защитительная речь главного героя, рассчитанная на присяжных обоего пола – не слишком изощренных в анализе литературных произведений, чтобы докопаться до его глубинных мотивов.– Ну-ну… – Яна снова хихикает. Впрочем, так и не решившись выйти из лифта.

* * *

Дома меня ожидал сюрприз: две кофейных чашки. На кухонном столе.

– Это кто, папа?

Последнее время мой бывший что-то зачастил.

– Почему папа? Не папа. Витя, – она стояла, покачивая остывшей туркой. – Посидели, попили кофе. Хочешь, я тебе тоже сварю.

– Свари, – меня обдало горячей волной.

– Представляешь, пришел и говорит: все как в детстве. Я, говорит, всегда вспоминал: и комнату, и кухню. Прикинь: оказывается, когда засыпал, смотрел на наши портреты. Говорит, закрою глаза, а сам знаю: они на меня смотрят, – она хихикнула, – прямо как Большой Брат. В смысле, два. Два Больших Брата. Представляешь, он их боялся. Ужасно. Правда-правда… – Александра ворковала над закипающей туркой.

– Боялся? – меня покоробило сравнение с Братьями. Неуместное, чтобы не сказать неделикатное. – А ты? Ты тоже их боялась?

Я пыталась представить себе нашу встречу. Родственные объятия. После стольких лет.

– Я? – Александра откликается удивленно. – Конечно нет! Витьку-то укладывали в кресле, а меня на диванчике: помнишь, стояли так и так, – жестами она демонстрирует взаимное расположение раскладного кресла и детского диванчика. В те времена меня интересовали другие диваны и кресла. – Я же их не видела. А Витька как раз напротив. Вот, бедолага, и пялился. А они – на него… Говорит: откуда ж я знал, что они – просто писатели , думал, мало ли… Но зато в старших классах! Там, в учебнике… Короче, смотрел как на родных.

Ногтем большого пальца я царапаю узорчатую клеенку. Общие предки, висящие на моей стенке, превращали их в кузена и кузину. Сколько-то там юродных . В некоторых культурах такие браки даже приветствуются. Например, в той же Англии…

– Ой, опять сбежал! – Александра хватает кухонную тряпку – остатки рваного пододеяльника. – Ну была же нормальная губка, ты опять, что ли…

Роется в нижнем ящике: пустые банки, средство для мытья раковины, пластмассовый контейнер, дуршлаг…

– Была же целая упаковка…

– И чем он теперь занимается?

– Работает, – Александра отвечает охотно. – Торгует землей.

– О! – я восхищаюсь. – Земля – перспективная тема. Уж чего-чего, а земли у нас предостаточно…

– Витя говорит, что земли-то как раз мало: все дело в инфраструктуре. Если посмотреть на карту Ленинградской области, освоены только пятна. Вдоль железных дорог. – Она водит по клеенке указательным пальцем, словно рисует наши вечные дороги. Для полноты русской картины недостает только дураков. Когда-то давно, году в девяносто первом, ее отец тоже водил пальцем по столу. Рисовал идеальную линию, отсекающую будущее от прошлого. – Проблема в том, чтобы перевести федеральные земли в земли сельскохозяйственного назначения…

Она рассказывает с воодушевлением. Похоже, успела освоиться с терминами. Если так пойдет и дальше, очень скоро ей приснятся полки́ двенадцатиаршинных бревен. Идущие стоймя на лесной склад.

– А лесом? Торговать не пытался? Как там: балка, кругляк, тес, решетник, горбыль… – свой любимый рассказ я цитирую с удовольствием.

– Мама! – она смотрит укоризненно. – Я – не Душечка. Перестань.

Во всяком случае, хоть это читала.

Как же она сказала?.. Красавец, одет, как принц Уэльский.

Гость, которого я силюсь себе представить, улыбается смущенно, откидывает челку со лба. Волосы распадаются на привычный пробор. Узкий лоб. Широкие, грубовато срезанные скулы, разрез глаз… я стараюсь подобрать слово… В памяти мелькает Салтыков-Щедрин. Его вятичи и кривичи. Чтобы не сказать, головотяпы …

– Мама, ты меня слышишь? У Вити серьезные проблемы. Взорвали его машину.

– Господи… Кто?! – Сквозь мужские черты проступает детское лицо. Лицо тринадцатилетнего мальчика, который был мне почти что сыном. – Тетя Яна знает?

– Конечно нет, – дочь морщится. – Сказал, просто угнали.

– Но, может, все-таки… У его мамы, наверное, связи … – слово вышло боком, через силу.

– Связи – не у нее. У Александра Петровича.

– У кого?

– У отчима. Теперь он – депутат.

Депутат. Нынешний Янин муж. Он же – мой бывший любовник, специалист по гуманитарной помощи, которого я назвала кроликом, а она охотно подхватила. И прозвище, и его самого.

«Так, – я пытаюсь справиться с паникой. – Сейчас это не имеет значения. Главное – машина. Точнее…»

– Саша, это очень опасно. Его могут убить.

– Ты думаешь, я не беспокоюсь?

Меня коробит ее интонация. Как в каком-нибудь сериале: главная героиня тревожится за главного героя. Бандита или мента . Они не понимают. Им кажется, это просто игра. Сценарий, который можно переписать по ходу съемок.

– Ты сказала ему об этом?

Дочь кивает:

– Конечно.

– А он?

Она пожимает плечами:

– Ответил. Сказал: или я – их .