Непрошеный Дар

За пределами церкви, бабушка превращалась в совершенно другого человека и могла больно шлёпнуть скрученным жгутом полотенцем за малейшую провинность. Вере с детства “доставалось” от бабушки частенько: за то, что не складывала вещи на место, за то, что не возилась со всеми в огороде, и больше всего, за то, что Вера плохо ела. Бабушка готовила много жирной пищи и делала приторно-сладкую выпечку. После операции Вера долго придерживалась диеты и уже привыкла к соблюдению рекомендаций врача относительно питания. Бабушка всегда готовила то, что Вере было нежелательно есть, а потом ещё и обвиняла её в том, что не ест.

Но самое неприятное в общении с бабушкой, было то, что она постоянно тащила Веру с собой в церковь. Особенно ярко Вера запомнила одно событие. Как обычно, бабушка заставила Веру идти с ней в церковь на чьё-то венчание. Бабушка была на венчании и почётным гостем и, конечно, главным шеф-поваром свадебного пира. То ли из-за множества зажжённых благовоний, то ли из-за огромного количества цветов, то ли из-за летней жары… во время церемонии венчания Вере стало плохо: голова закружилась, в глазах потемнело, ноги подкосились… Какой-то стоящий рядом мужчина очень тихо вывел Веру из церкви на улицу и усадил на скамейку в теньке. Там Веру и вырвало. Пока содержимое желудка Веры с болью и слабостью во всём теле, исторгалось на клумбу, мужчина пошёл искать бабушку или деда.

Бабушка пришла первая. Она окинула трясущуюся Веру гневно-презрительным взглядом и уже готовилась высказать всё, что хотела, подошёл дед.

— Ты это видел? — С тем же нескрываемым презрением, спросила бабушка деда, — как она могла сделать “это” здесь? Здесь!!! На священной земле! — Бабушка злилась, как никогда.

— Я уверен, что ей просто стало плохо от жары, — вступился за Веру дед, — ты слишком требовательна к девочке. Она ещё очень мала…

— Мала? — Взвизгнула бабушка, — А ты помнишь, как она орала во время службы, когда ещё в пелёнках была? Уверена, — бабушка снова окинула Веру злым взглядом, — она это специально. Говорила же её матери, что “её”, — казалось, что бабушке было неприятно даже вслух произносить имя Веры, — давно пора отдать в воскресную школу, чтобы изгнать из неё… бесовское…

— Хватит! Остановись! — Прервал дед бабушку, — просто остановись! Я отвезу Веру домой, — дед помог Вере подняться со скамейки.

— Ты же знаешь, сколько я всего сделала чтобы… не дать… — бабушка говорила эти слова, как боец, который готов броситься в бой, даже ценой собственной жизни.

— Успокойся, — спокойно сказал дед бабушке, — не надо сейчас. Я отвезу Веру домой и вернусь.

При поддержке деда Вера пошла у машине на трясущихся ногах. По её спине стекал ручьями холодный пот. Но и сквозь пот, Вере казалось, что бабушка провожает её гневным, обжигающим спину взглядом.

После этого случая, Вера и бабушка затеяли тихую войну: бабушка, как опытный преследователь пыталась выловить Веру и заставить пойти в церковь, а Вера всеми силами пыталась спрятаться. Нет-нет, Вера не была ярым противником религии: она считала, что кто хочет — пусть верит себе на здоровье. Но она не могла понять маниакального желания бабушки быстрее “записать” Веру в официальные списки прихожан. Иногда Вере казалось, что если бы они жили лет сто назад, то бабушка бы добилась, чтобы Веру заперли в монастыре пожизненно. И все родственники Веры по материнской линии с аплодисментами поддержали бы эту идею.

Ещё Вере было непонятно, как мать может не замечать отношения бабушки к собственной внучке? Иногда Вера ловила себя на мысли, что бабушка искусный манипулятор и все её дети делают только то, что хочет их мать. Часто в ущерб своим собственным интересам. Так было с переездом. Бабушка давила на чувство вины матери Веры так, что та в конце концов надавила на отца и… вот они переехали из любимого Верой Крыма, в это ненавистное место.

Все это Вера вспоминала, сидя в переполнение плацкартном вагоне. И вот теперь бабушка была при смерти. И Вере ничего не оставалось, как ехать и… прощаться… Прощаться с осколками прошлого, под традиционный марш “Прощание славянки”, которым сопровождалось каждое отбытие пассажирского поезда — это было символично.

Непроизвольно поёжившись, она вошла в дом бабушки. Этот дом наводил на Веру непонятный страх: в каждом углу бабушкиного дома ей мерещились призраки. Мимо огромного зеркала в зале, Вера вообще старалась прошмыгнуть, чтобы даже случайно не попасть в отражение. Вере казалось, что именно так должно выглядеть жилище ведьмы из страшных сказок, а не… дом глубоко верующих в Бога людей.

Бабушка сидела на диване в “проходной” комнате, которую называла “столовой”. Продавленный диван поскрипывал под грузным телом бабушки. Вокруг суетились мать и тётушки. После перенесённого инсульта, лицо бабушки было перекошено, но даже в подслеповатых глазах сквозила былая власть над домочадцами.

— Выйдите все, — трудом выговаривая слова, обратилась бабушка к дочерям. Те послушно, почти бесшумно, выскользнули за дверь.

Вера и бабушка и остались наедине. Вера с вызовом смотрела на бабушку, которая с нескрываемой злостью смотрела на внучку.

— Рада, что жива осталась? — С трудом ворочая языком, с горькой усмешкой проигравшего, сказала бабушка.

Вера молчала. Она не знала, что надо говорить в таких случаях. И надо ли вообще что-то говорить?

— Я делала ВСЁ, чтобы ты не родилась, — из уст бабушки это звучало естественно, как будто так надо было: “делать всё”, чтобы человек не родился.

Вера просто стояла и слушала. Она знала, что у её матери было шесть беременностей, из которых родилась только одна Вера. А после двух операций мать больше никогда не сможет иметь детей.

— Ты должна была… как я… — очень медленно произнося слова, продолжала откровение бабушка, — как я довериться Богу и начать ему служить, чтобы… чтобы сила, которая в тебе… никогда не проснулась… сейчас уже поздно… в матери твоей я смогла затормозить силу… и других дочерей закрыла навсегда от пробуждения… цена была высокая — сын…

Вера молча слушала и анализировала. Единственный сын бабушки и деда, старший брат матери, после какой-то детской болезни остался на всю жизнь инвалидом. Бабушка как сумела дала дяде образование и как могла социализировала его. У дядьки было несколько талантов, благодаря которым он зарабатывал: он был садоводом, мог несколькими прививками оживить любое плодоносящее дерево. Ещё дядя очень хорошо реставрировал книги и делал красивые изделия из лозы. И дядя, как и бабушка, был прихожанином той же церкви. Там же, в церкви, познакомился с девушкой, женился, стал многодетным отцом. И все его дети чуть ли не с пелёнок ходили в воскресную школу и жили в религиозном страхе. И… так же как и другие родственники со стороны матери, очень сдержанно относился к самой Вере…

— Видишь кровь? — Вдруг спросила бабушку у Веры.

— Где? — Впервые, с тех пор как Вера вошла в комнату, она задала вопрос от удивления.

— Ну, вот же смотри, — трясущейся рукой бабушка показала на стену позади Веры, — везде кровь: в рукомойнике, на стенах… кровь…

— Бабушка, позвать кого-то? — Спросила Вера, не на шутку испугавшись, что бабушка начала бредить и может стать агрессивной.

— Не надо… ещё не всё сказала тебе… — замотала головой бабушка, — это всё она… бабка твоя… мать отца… это она мне мешала.