Непросто Мария, или Огонь любви, волна надежды
Шрифт:
На следующий день мы вернулись в родной город и сразу поехали к Лёне. Мне хотелось поскорее закончить с Вольдемаром.
– Как все прошло? – бросилась ко мне с объятиями шатенка.
Я испытала необъяснимую брезгливость и поспешно отодвинулась.
– А как должно все пройти? Все хорошо.
– Мария?.. – заглянула Лёна мне в лицо и отшатнулась: – Что с тобой? У тебя глаза страшные… мертвые!
– Может быть, просто уставшие? – усмехнулась я, усаживаясь в кресло. Вернула нашу беседу в деловое русло: – Как обстоят дела с Вольдемаром?
– У тебя
– Тебе и не нужно понимать, – не слишком любезно отрезала я. – Не твоего это ума дело, милая. – Вздернула бровь. – Что-то еще?
Лёна молча подала мне тонкую папку. После нашей пикировки она просто заледенела.
– Пошли, – бросила я Диего, встала и вышла не прощаясь.
Зачем? С наемными работниками следует поддерживать исключительно деловые отношения. Подчиненные должны знать свое место.
– Ты зря обидела Лёну, – сообщил мне Диего, садясь за руль.
– Да неужели? – скривилась я, откидываясь на спинку. Поддела охранника: – Ой! В самом деле?.. Тогда это горе. Теперь у меня испортится аппетит на черную икру, и я перестану смотреть «Спокойной ночи, малыши».
– Ты как-то странно изменилась, – заметил испанец. Нахмурился. – Не в лучшую сторону.
– Может быть, поумнела и выросла? – вскинулась я, рассматривая свои ногти. Надо будет срочно сходить сделать маникюр. Жестко: – И перестала в каждом подчиненном видеть друга?!
Мы приехали домой в полном молчании. Лично мне это ничуть не мешало. Слишком уж много воли в последнее время стал себе позволять телохранитель. Пора менять. Красивых мужчин много, а угождать их прихотям и поддерживать чужие глупые иллюзии я не намерена. Так и разорваться можно от усердия.
– Ну наконец-то! – встретила нас в дверях Натка. – Я за вас очень переживала. Ифрит сильный противник, не каждому по зубам. Ты не ранена? Плохо выглядишь. А я вот пирожков напекла. И греческий салатик сделала. И для Диего этот ваш суп… как он там называется? О! Карпаччо!
Я страдальчески сморщилась и произнесла, возможно, с излишней резкостью:
– У тебя на кухне все дела уже переделаны, чтобы ты путалась под ногами?
– Что стряслось? Тебя какая гадюка цапнула? – грозно уставилась на меня Натка, сжимая поварешку. – Покажи пальцем, я ей живо бошку на деликатес откручу!
Диего, не раздумывая, встал между мной и домовушкой. Но мимика бодигарда отображала глубокие сомнения в моей правоте. Мне это не понравилось. Немой упрек очень некстати. Раздражает.
– Твои кастрюли по тебе соскучились, – холодно сообщила я Натке. – А я – нет. Так что шагом марш на кухню и не мозоль мне глаза.
Зеркало прихожей отобразило холеную блондинистую стерву. Надменные золотистые глаза. Презрительную складку у краешка губ. Злую красоту.
Словно там и не я. Впору собой гордиться.
Домовая пронзила меня убийственным взглядом,
испытующе зыркнула в сторону опустившего взгляд испанца, после чего фыркнула и ушла. Вскоре на пищеблоке загремела бьющаяся посуда.– Вычту из жалованья до копейки! – мстительно выкрикнула я, поднимаясь к себе.
– Ты сейчас оскорбила хранительницу, – поймал меня за руку Диего. На его лице читалось ошеломление на грани возмущения, в глубине выразительных аквамариновых глаз поселилась тень тревоги. Некоторое время испанец молча смотрел на меня, прежде чем продолжить: – Как ты могла так с ней поступить?
Я вырвалась. Подчиняясь внезапному порыву, произнесла с расстановкой:
– С кем? – Нехорошо улыбнулась. – С прислугой?! А что я должна была с ней делать? Взасос целовать? До гланд?
У Диего на виске забилась жилка.
– Ты пожалеешь. Пожалеешь, да поздно будет, – враждебно предупредил меня испанец. – Когда останешься одна… – Диего стремительно, с каждым словом от меня отдалялся, чему я была откровенно рада.
Я остановилась на середине лестницы, внимательно посмотрела на него глазами ифрита. Издевательски хохотнула:
– Мне это не грозит! Меня слишком много, чтобы быть одной.
Диего отшатнулся и сжал кулаки. Постоял в недолгой растерянности, то открывая, то закрывая рот, словно испытывая огромное желание меня о чем-то спросить. Но удержался. Сцепил зубы и ушел.
Стало тихо. Даже кот от меня сбежал и не показывался. Предатель ушастый!
В спальне меня застало врасплох запоздалое раскаяние. Было ужасно стыдно перед всеми за свое отвратительное поведение и мерзкие слова. Но ледяной камень внутри – целая гранитная стела! – не давал возможности все исправить.
Алые глаза, глядящие в душу, вот кто мешал! Шесть огоньков, стерегущих ее. И вкрадчивый голос, постоянно нашептывающий: «Власть! Самое главное в жизни дает власть. И богатство! Рвись к власти, я помогу! Стремись к богатству – и я приду к тебе на помощь!»
– Отстань! – слабо отбиваясь от навязанного внушения, понуро бормотала я, качаясь на коленях в кровати и тоскливо сжимая гудящую голову. Крикнула: – У тебя было богатство! Каким путем ты его добыл? Жизнями несчастных девочек?
«Пути не имеют значения, – шептал голос. – Главное – результат. Девчонки – товар, мусор, расходный материал! Однодневки! Они все доброго упоминания не стоят. Бессловесное быдло, пустоголовые дурочки. Курицы, отданные на съедение. Ты – сила, которая может этим управлять. Ты!»
– Нет! – бессильно сопротивлялась я, извиваясь на влажных от пота шелковых простынях. – Нет ничего важнее человеческой жизни. Все равно – своей или чужой!
«Нет ничего важнее тебя! – сладко уговаривал голос. – Ты, и только ты имеешь значение. Твои желания должны исполняться. Все остальные созданы для служения тебе!»
– Уйди, – плакала я, раздирая до крови поблекший ожог на груди. Если бы могла – срезала бы вместе с мясом и кожей. – Оставь меня! Я тебе не принадлежу. Я хочу жить и решать сама!