Неразгаданная тайна. Смерть Александра Блока

Родители Сергея, Ольга Михайловна и Михаил Сергеевич, поощряли поиски молодых людей и тогда же для студента-математика Бориса Бугаева выбрали псевдоним – Андрей Белый, чтобы не бросать тень на знаменитую фамилию его ученого отца.

А что же Блок? Он живет в десяти километрах от Дедова и ни о чем не подозревает. Его целиком поглотили две вещи – стихи о Прекрасной Даме и любовь к Любе Менделеевой.

В Москве же вокруг Андрея Белого и Сережи Соловьева образовался кружок единомышленников, молодых людей, называющих себя красивым словом «аргонавты». Вот только среди них так и не нашлось крупного поэта, все были сплошь теоретиками да пылкими ораторами, бросавшимися в споры очертя голову.

Летом того же 1901 года Белый получает письмо от Сережи, который проводил каникулы в родительском имении. Оказывается, он снова возобновил отношения со своим кузеном. Выяснилось, что, как и они, Блок увлечен Соловьевым и «совершенно конкретно относится к теме Софии Премудрости», видит в Ней безликую любимую женщину; в нем, как и в них, есть «религиозно-мистическое электричество». Для Белого это письмо стало событием, и когда Сергей вернулся в Москву, то отдал Андрею с десяток блоковских стихов. «Этого не может быть!» – закричал Борис. Действительно, все, что «аргонавты» хотели высказать, но не могли сформулировать, все это отразилось в поэзии еще неизвестного двоюродного брата Сережи. И даже более того, он нашел «темного хаоса светлую дочь» и звал их вместе с собой преклонить перед ней колени.

Для Блока она абсолютно реальна, и он влюблен в нее. Цикл стихов о Прекрасной Даме, а их более восьмисот, еще нигде не опубликован. Он читается, как личный дневник. Вот она стоит на берегу озера, вот у окна, на углу улицы. Ее чистота, гордость, суровость… описаны предельно четко. «Но кто она?» – спрашивает Андрей Белый. И Сережа открывает тайну Блока. Это Любовь Дмитриевна Менделеева, дочь известного химика. Девушка, в которую влюблен Блок. И тотчас все «аргонавты» точно сошли с ума. Они стали радостно кричать, воздавая ей хвалу. И точно самая настоящая секта объявили Блока своим гуру, а Любовь Дмитриевну объектом поклонения. Так, не видя ни разу ни Блока, ни Любовь Дмитриевну, «аргонавты» начали поклоняться им.

Сам Блок, своеобразно ухаживая за своей возлюбленной, продолжает писать стихи. Наконец он решается объясниться с ней. Утром седьмого ноября он пишет прощальную записку. Потом берет загодя приготовленный револьвер и отправляется с ней на вечер в Дворянское собрание. После того как все закончилось, они вместе выходят на улицу. Идут по заснеженному Петербургу. Не сговариваясь, медленно, словно заново любуясь красотой улиц, шагают по Итальянской, затем сворачивают на Моховую и выходят на Литейный. Они идут по своим любимым улицам… Была морозная ночь, снег, несмотря на начало ноября, лежал глубокими сугробами и выглядел просто как волшебство. Глубокий, чистый до нереальности. Когда же они вышли к Фонтанке, Блок неожиданно резко остановился. Он понял, что или сейчас признается в своих чувствах, или не сможет этого сделать уже никогда. И он заговорил, торопливо, сбивчиво, боясь самого себя и страшась ее ответа. Он ее любит, давно… Любит так, как никто до него никогда не любил женщину. Истинный смысл этой фразы Люба поймет позже. А пока с замиранием сердца она слушает Сашу Блока, не веря в то, что ее Прекрасный принц так долго томился и отчаивался от любви к ней. Тем временем Блок произносит: «Вся моя дальнейшая судьба зависит от вас». В этот момент что-то тяжелое с резким звуком падает наземь. Люба поднимает и видит, что это револьвер. «Вы…?» – только и может спросить у обомлевшего Блока. «Да, – отвечает он, – если бы вы мне отказали, я бы застрелился». Потом, смутившись, добавляет: «Даже записку оставил – в моей смерти прошу никого не винить». Люба будет хранить ее всю жизнь, а пока она долго смотрит на него, не в силах понять, кто перед ней. То ли романтик, то ли сумасшедший. Но до чего же он хорош! У Блока каменное лицо, и только нервно дергается уголок рта. Люба снимает перчатку и нежно проводит ладошкой по его лицу. «Я выйду за вас. Вот только… В браке есть такая пошлая сторона…» Глаза Блока сияют. Она поняла! О нет! Он ни в коей мере не осквернит ее! А Люба, картинно улыбаясь, берет его под руку. Затем кокетливо подставляет губки для поцелуя. Блок, понимая, что не должен отвечать на ее призыв, все же склоняется к красивым пухленьким губкам.

«Но больше ни-ни!» – снова кокетничает Люба. И Блок радостно улыбается. Все-таки она его понимает. Хотя… Как потом выяснится, ничего она не поняла. Да и не могла знать о той роли, что ей уготовил будущий муж и некие сектанты. Любовь Дмитриевна была самой обычной земной девушкой, которая мечтала о самой реальной земной любви. И меньше всего видела себя в роли Богини. И все же… Тогда, в ноябре 1902 года, они договорились о свадьбе. И назначили ее на август следующего года.

Придя домой, Блок запишет в дневнике: «Запрещенность всегда должна оставаться и в браке… Если Люба наконец поймет, в чем дело, ничего не будет… Все-таки, как ни силюсь, никак не представляется некоторое, хотя знаю, что ничего, кроме хорошего, не будет…» Позже горький и парадоксальный смысл этих записей станет ясен, и Люба действительно «поймет, в чем дело», – но будет уже слишком поздно.

Самое же поразительное, что мы по-настоящему не знаем истории взаимоотношений Блока и Любови Дмитриевны, хотя об этом столько написано… Мне кажется, что интересно дать слово самой Любови Дмитриевне. Ведь нас по-прежнему интересуют вопросы… А любила ли Прекрасная Дама своего Рыцаря и Поэта? Любила ли Люба Менделеева юного Блока? Любил ли бобловский Гамлет, какого мы видим на старинной фотографии, свою Офелию, увитую подмосковным хмелем?.. Или это был поэтический миф, разрушившийся при первом столкновении с реальностью?..

Ведь не нужно забывать, что в своих воспоминаниях Любовь Дмитриевна напишет, что Блок ей с первого взгляда не понравился. И должны были пройти «годы служения», чтобы смешались явь и сон, Таинственная Дева и Люба Менделеева, Гамлет и Саша Блок, а седьмого ноября 1902 года произошло «решительное объяснение», вскоре сделавшее героев мифа земными персонажами – невестой и женихом.

После объяснения Блок напишет ей: «Ты – мое Солнце, мое Небо, мое Блаженство. Я не могу без Тебя жить ни здесь, ни там. Ты Первая моя Тайна и Последняя моя Надежда. Моя жизнь вся без изъятий принадлежит Тебе с начала и до конца. Играй ей, если это может быть Тебе забавой. Если мне когда-нибудь удастся что-нибудь совершить и на чем-нибудь запечатлеться, оставить мимолетный след кометы, все будет Твое, от Тебя и к Тебе. Твое Имя здешнее – великолепное, широкое, непостижимое. Но Тебе нет имени. Ты – Звенящая, Великая, Полная, Осанна моего сердца бедного, жалкого, ничтожного. Мне дано видеть Тебя Неизреченную».

Но в то же время Блок понимает, что Любови Дмитриевне нужны не заклинания, а живые человеческие чувства. И он уверяет любимую: «Не принимай это как отвлечение, как теорию, потому что моей любви нет границ, преград, пределов ни здесь ни там. И ты везде бесконечно Совершенная, Первая и Последняя».

Любу пугает отвлеченность, «мистицизм»; она жаждет земной любви. Блок объясняет: «Да, наконец, самый этот „мистицизм“ (под которым Ты понимаешь что-то неземное, засферное, „теоретическое“) есть самое лучшее, что во мне когда-нибудь было; он дал мне пережить и почувствовать (не передумать, а перечувствовать) все события, какие были в жизни, особенно: 1) ярко, 2) красиво, 3) глубоко, 4) таинственно, 5) религиозно. И главное, он дал мне полюбить Тебя любовью, не требующей оправданий, почувствовать перед Тобой правоту сердца…» И далее: «Вот что такое „мистицизм“. Он проникает меня всего, я в нем, и он во мне. Это – моя природа. От него я пишу стихи».

Такие письма и стихи не могли не вовлечь Любовь Дмитриевну, человека артистичного и очень своеобразного, в необычный эпистолярный диалог, в котором говорили не просто влюбленные, а посвященные.

В конечном итоге этот диалог посвященных захватил всю жизнь и не дал распасться союзу посвященных.Из тех, кто покушался на этот союз, посвященнымбыл, наверно, один Андрей Белый. Но и ему оказалось не под силу разорвать таинственные узы, связавшие Прекрасную Даму и ее Рыцаря. А на вопрос, почему жизнь сложилась вопреки мифу, наперекор мечте и простому человеческому счастью, Блок ответит сам:

Ты всегда мечтала, что, сгорая, Догорим мы вместе – ты и я, Что дано, в объятьях умирая, Увидать блаженные края… Что же делать, если обманула Та мечта, как всякая мечта, И что жизнь безжалостно стегнула Грубою веревкою кнута? Не до нас ей, жизни торопливой, И мечта права, что нам лгала. — Все-таки когда-нибудь счастливой Разве ты со мною не была? Эта прядь – такая золотая Разве не от старого огня? — Страстная, безбожная, пустая, Незабвенная – прости меня!

Но до этих поздних признаний еще далеко. Да и сама Любовь Дмитриевна еще оставит безжалостные и нежные воспоминания о Блоке. Но это впереди. А пока мы – на заре двадцатого века. И Люба Менделеева пишет своему жениху:

«Мой дорогой, отчего ты не написал мне сегодня? Ведь это же ужасно – не видеть тебя, знать, что ты болен, не получать от тебя ничего! Нет, милый, пиши мне каждый день, а то я измучаюсь, я места не могу найти сегодня от тоски, так трудно отгонять всякие ужасы, которые приходят в голову… Но ведь ничего ужасного нет? Тебе не хуже? Что с тобой? Долго мы еще не увидимся? Боже мой, как это тяжело, грустно! Я не в состоянии что-нибудь делать, все думаю, думаю без конца, о тебе, все перечитываю твое письмо, твои стихи, я вся окружена ими, они мне поют про твою любовь, про тебя – и мне так хорошо, я так счастлива, так верю в тебя… только бы не эта неизвестность. Ради Бога, пиши мне про себя, про свою любовь, не давай мне и возможности сомнения, опасения!