Неразгаданное сердце

У Вирджинии вырвался сочувственный возглас. Пальцы герцога сомкнулись на ее руке.

— Теперь все кажется глупым, — произнес он, — когда вспоминаешь, как я страдал тогда. Молодые часто очень ранимы. После такого урока я повзрослел за одну ночь, но к тому же стал очень циничным во всех вопросах, касающихся женщин. У меня было много романов, Вирджиния, и я не буду скрывать этого. Если женщины были готовы подарить мне свою благосклонность, то было бы против человеческой природы отвергать их. Но всегда в глубине сознания у меня оставалось сомнение: а были бы они такими благодушными, не будь я такой важной особой. Эта мысль отравила всю мою жизнь. Я всегда искал кого-то, кто полюбил бы меня, кому бы ничего не нужно было от союза со мной — ничего, кроме любви.

— Наверное, мы все стремимся к одному и тому же, — мягко заметила Вирджиния.

— А ты, Вирджиния, чего ты хотела? — спросил герцог.

— Каждая женщина хочет, чтобы ее любили, — не спеша проговорила Вирджиния. — Но больше всего она хочет чувствовать, что является главным в жизни мужчины. Она хочет быть первой. Она хочет быть самым важным для него.

Она посмотрела ему в глаза, а он вдруг непоследовательно произнес:

— Никогда раньше не видел, чтобы у женщины так менялось лицо. Когда ты серьезна, твои глаза как бы темнеют, а когда ты весела и смеешься, они загораются огоньками. Милая моя, как ты прекрасна, и как ты непохожа на всех, кого я когда либо знал.

— Зачем ты мне это говоришь? — спросила Вирджиния.

— Наверное, отчасти потому, что ты американка, — ответил герцог. — Тебя не связывают условности, кастовость, светские нормы поведения. Но все это не имеет ни малейшего значения. Важно то, что ты есть на самом деле. Ты такая искренняя и откровенная. Иногда у тебя даже неженская прямота и честность, и тем не менее, в то же самое время, ты вся — женщина. Скажи мне, Вирджиния, как много мы на самом деле значим друг для друга?

Вирджиния поднялась и прошла к краю террасы.

— Я не могу ответить на этот вопрос, — сказала она, — по крайней мере, о тебе. У нас такие разные жизни.

— Они были разные, — согласился герцог, — но мне кажется, мы перекинули мостик через пролив, когда впервые посмотрели друг другу в глаза. Что еще имеет значение, кроме нас с тобой, Вирджиния?

Она повернулась к нему лицом.

— Только ты сам можешь ответить, — сказала она. Он промолчал, отошел на другой конец террасы, обхватил перила, и она увидела, как косточки на его пальцах побелели.

— Разве одной любви мало? — хриплым голосом спросил он.

— Мне кажется, — проговорила Вирджиния, — это зависит от того, что ты называешь любовью. Он повернулся и неожиданно обнял ее.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Господи! Как сильно я люблю тебя!

Он коснулся губами ее губ, и они слились в поцелуе, когда не существует больше мужчины и женщины, а только одно целое. Вирджиния почувствовала, что все ее тело подчинилось его власти, что мир вокруг них исчез и они остались одни, между небом и землей, два сердца, соединившиеся вместе, которые искали друг друга целую вечность и наконец нашли.

— Я люблю тебя, — пробормотал герцог голосом, полным страсти.

Он целовал ее щеки, глаза и волосы, а потом поцеловал шею, где от волнения и счастья бился пульс. Он целовал ее плечи и белизну чуть выступавшей в декольте груди, и снова губы.

— О, Вирджиния! Вирджиния!

Ей казалось, он зовет ее откуда-то издалека, и она почувствовала, что трепещет от неведомого ей ранее восторга. Она словно музыкальный инструмент отзывалась на каждое его прикосновение. Ей почудилось, словно его губы выпили всю ее душу из тела, и теперь она полностью в его власти.

Как долго они простояли, не разжимая объятий, Вирджиния не представляла, а потом вдруг она ощутила себя свободной.

— Я тебе что-то покажу, — сказал герцог.

Он взял ее за руку и повел с террасы в круглую комнату храма. На всех окнах и дверях были опущены шторы, и, шагнув сквозь них, они оказались в необычном, колдовском месте. Прямо напротив террасы, с которой они пришли, находился альков с отдернутыми занавесками. В нем стояла кровать.

Это была самая удивительная кровать, которую когда-либо видела Вирджиния. Под балдахином, с резными фигурками в виде сотни маленьких розовых, белых и позолоченных купидонов. Купидоны свешивались с потолка — у каждого в крошечной ручке по зажженной свече. Они будто парили в воздухе над огромной кроватью, увенчанной сплетенными сердцами. Все было пронизано ароматом лилий, мягким светом свечей и атмосферой красоты, любви и страсти.

С минуту Вирджиния стояла не шелохнувшись, а потом повернулась и взглянула на герцога. Он больше не касался ее, а стоял немного в стороне, не отводя взгляда от ее лица.

— Я говорил тебе, — очень тихо произнес он, — что здесь был храм любви. Мой предок, который построил его и привез все вещи из Австрии, сделал это для той, которую любил больше жизни. Они были очень счастливы, те любовники из прошлого, очень счастливы, Вирджиния.

Он замолчал, а потом продолжил:

— У крыльца тебя ждет карета. Я не стану умолять тебя, я не стану никоим образом отговаривать тебя от возвращения в замок. Я только повторю, что уже говорил. Я люблю тебя всем сердцем. И не могу предложить тебе ничего, кроме своего сердца. Оно — твое, Вирджиния, делай с ним, что хочешь. Только его я могу положить к твоим ногам.

Наступила тишина. Голос герцога эхом прозвучал в благоуханной комнате. Вирджиния была совершенно неподвижна. Ей показалось, что свечи и те перестали мигать. Все вокруг было в ожидании… ее ответа. Затем, как бы не выдержав напряжения, герцог резко произнес:

— Если ты должна уйти. То уходи скорей, Вирджиния, или я не в силах буду отпустить тебя. Я люблю и боготворю тебя, но я мужчина и жажду владеть тобой. Ты мне нужна! Я весь истосковался по тебе! Я стремлюсь к тебе как ни один мужчина не стремился к женщине…

Его голос затих. Вирджиния увидела выражение его лица и осознала, что он находится почти на грани срыва. Внезапно она поняла, что ей делать. Она не шевельнулась, только сказала, очень, очень тихо:

— Я люблю… в тебе… мужчину, Себастьян! С невнятным, торжествующим возгласом герцог подхватил ее на руки, поднял высоко в воздух и, прижав к сердцу, понес к огромной кровати.

Глава 12

Тетя Элла Мэй месила тесто на кухне своей фермы. Взглянув в окно, она увидела Вирджинию, возвращавшуюся по пыльной дороге. Тетя Элла Мэй вздохнула и принялась месить с удвоенной силой, как бы вымещая свои чувства, потому как она сразу поняла по походке Вирджинии, по ее опущенным плечам и склоненной голове, что почтовый ящик пуст.

С тех пор как Вирджиния вернулась, она дважды в день наведывалась к почтовому ящику на главной дороге, но всегда возвращалась обратно с пустыми руками. Не в состоянии сосредоточиться на приготовлении печенья, тетя Элла Мэй несколько раз бросала взгляды на Вирджинию, пока та подходила к дому, и увидела, что ее племянница повернула от входа и ушла в сад.

Поддавшись внезапному порыву, тетя Элла Мэй бросила кухню и, пройдя через дом, оказалась на широкой деревянной веранде. Вирджиния бродила среди цветов и сама немного была похожа на цветок, когда солнце освещало неяркое золото ее волос.