Нерон

Группа рабынь, избранных за свою красоту, во главе которой шла Ранто, несла на головах большие амфоры с водой и медом для возлияний в честь богини. Позади них шествовали все музыканты и певцы города, увенчанные розами и в широких белых одеяниях. Они ударяли по струнам лир, играли на флейтах, а несколько греков из горшечной мастерской Сонники, которые были на своей родине странствующими певцами, пели отрывки о Троянской войне перед многочисленной толпой варваров, которая почти не понимала их, но дивилась мелодичным переходам строф Гомера.

Толпа заволновалась, подымая головы, чтобы лучше видеть салиев, священных танцовщиков Марса, которые приближались совершенно нагие, вооруженные мечами и щита Mg. Два раба несли на плечах ряд висящих на палке бронзовых щитов, по которым второй раб ударял колотушкой, и под эти звуки бронзы салии, ударяя своими мечами о щиты и испуская дикие крики, исполняли пантомимы, напоминающие главные события из жизни богини.

Вслед за этим шумом, который приводил в волнение улицы, заставляя краснеть от восторга чернь, следовала группа девочек, поддерживающих тончайшее покрывало, на котором знатнейшими гречанками города было выткано сражение Минервы с Титанами. Это было приношение, которое предназначалось для нового храма богини.

Замыкая процессию, приближался священный эскадрон, состоящий из богатейших горожан, гарцующих на горячих конях, которые своими беспокойными движениями заставляли многочисленную толпу отступать к стенам. Без седла и всякой упряжки, кроме уздечки, со становящимися на дыбы скакунами, они представляли тобою отважных наездников. У всадников, более пожилых, головы были прикрыты, по афинскому обычаю, большими шляпами; молодые же люди были в крылатом шлеме Меркурия или ехали с открытой головой, короткие завитки которой были перехвачены лентой огненного цвета. Алорко красовался в своем венке победителя, а Актеон, который ехал рядом с ним на одном из коней кельтибера, улыбался многочисленной толпе, глядящей на него с истинным почтением, как если бы он был мужем Сонники и распоряжался ее несметными богатствами. Всадники с истинной гордостью глядели на мечи, которые опоясывали их бедра, ударяясь о бока лошади, и окидывая взглядом высоту Акрополя и город, раскинутый у их ног, как бы не сомневаясь в его силе я в спокойствии, в котором может пребывать Сагунт, уверенный в своей защите.

Толпа, возбужденная блестящей процессией, шумно приветствовала Соннику, когда она, окруженная рабынями, появилась на террасе большого здания, которое принадлежало ей в торговом квартале и служило складом товаров. Ведь она была организаторшей празднества, она заплатила за покров Минерве, она перенесла в Сагунт прекрасный афинский праздник.

В воздухе распространялся ароматный пар жаровен; из окон сыпался на молодых девушек дождь роз; сверкало оружие, и в те моменты, когда стихал гул толпы, издали доносились звуки лир и флейт, аккомпанирующих нежной мелодией голосам певцов Гомера.

Грубые кельтиберы, прибывшие, чтобы присутствовать на празднике, молчали, пораженные процессией, которая ослепляла их блеском оружия и драгоценностей, и пестрой смесью одеяний. Коренные сагунтцы поздравляли своих сограждан греков, любуясь великолепием праздника.

Но торжество не заканчивалось блестящей процессией. Вечером должны были начаться увеселения для народа, праздник бедняков. Состоятся бега вдоль стен с зажженными светильниками: будут бегать с пылающим факелом, в память Прометея, моряки, гончары, земледельцы, весь свободный и несчастный люд порта и деревни. Тот, кто обежит город и вернется с горящим светильником, станет победителем; те же, у которых погаснет факел или которые будут медленно идти, чтобы сохранить огонь, подвергнутся свисткам и побоям многочисленной толпы. Даже богачи говорили с увлечением об этом народном празднике.

Подле Акрополя, когда вся процессия была уж в его стенах, Алорко заметил среди толпы кельтибера, ехавшего на вспотевшем коне, который делал ему знаки, чтобы он приблизился к нему.

Алорко, остановив эскадрон, направился к всаднику.

— Чего ты хочешь? — спросил он.

— Я прибыл в Сагунт, проведя в пути три дня. Твой отец умирает и призывает тебя. Народные старцы приказали мне не возвращаться без тебя.

Актеон последовал за своим другом, оставив всадников священного эскадрона.

Оба всадника стали спускаться к городу, сопровождаемые кельтиберским гонцом.

Актеон чувствовал себя расстроенным волнением своего друга и в то же время в нем пробуждалась любознательность путешественника, заинтересованного еще ранее рассказами кельтибера.

— Хочешь, Алорко, чтобы я тебя сопровождал?

Они проехали город; улицы были пусты. Весь народ поднялся в Акрополь. Актеон заехал на секунду в склад Сонники, чтобы известить ее рабов о своем отъезде, и затем последовал за своим другом, выехав вместе с ним за город.

Алорко жил в одном из домов предместья, громадном здании с обширными конюшнями и широкими дворами. Пять человек его племени находились при молодом кельтибере в течение его пребывания в Сагунте, досматривая за его лошадьми и служа ему, как слуги.

Узнав, что они должны ехать, сыны гор закричали от восторга. Они томились от праздности в этой плодородной и богатой стране, нравы которой ненавидели, и с поспешностью стали готовиться к отъезду.

Солнце заходило, когда пустились в путь. Алорко и Актеон ехали впереди с плащом на голове, в тканой кирасе для защиты груди, согласно кельтиберскому обычаю, и с широким и коротким мечом, висящим подле кожаного щита, спускающегося с пояса. Вооруженные длинными копьями пять слуг и гонец замыкали поезд, подгоняя двух мулов, которые везли одежду и провизию для путешествия.

Этот вечер еще ехали по дорогам сагунтской земли. Проезжали среди полей, обработанных и плодородных, мимо красивых дач и деревушек, которые теснились вокруг башни, служащей им защитой. С наступлением ночи расположились подле убогой горной деревеньки. Здесь кончались владения Сагунта. Далее жили племена, находившиеся почти всегда во враждебных отношениях с Республикой.

На следующее утро грек увидел совершенно изменившийся пейзаж. Позади него остались море и зеленая долина, кругом же виднелись лишь горы и горы, одни, покрытые большими сосновыми лесами, другие — ржавые, с выступом голубоватого камня и густыми кустарниками, которые при приближении каравана, трепеща листвой, извергали тучи испуганных птиц и зайцев, в безумном ужасе проносившихся между ногами лошадей.

Дороги не были проложены людьми. Животные пробирались с трудом по следам, которые оставались после других путников; много раз обходили груды камней, свалившихся с вершин, и проходили ручьи, пересекающие путь. Подымались по горам, взбирались на вершины среди криков орлов, которые неистовствовали от ярости при виде вторжения в их покойные области, куда от времени до времени по вечерам проникали люди; спускались в трясины, глубокие расщелины, где царил гробовой мрак и хлопали крыльями вороны, привлеченные падалью какого-нибудь животного.

Иногда вдали виднелась небольшая долина или по ту сторону ручья стояла группа хижин с глиняными стенами и соломенной крышей, в которой было проделано отверстие для освещения жилища и выхода дыма. Женщины, костистые и прикрытые шкурами, окруженные голыми ребятишками, выходили из своих логовищ, чтобы издали поглядеть на караван с выражением неприязни и тревоги, точно проезд нескольких незнакомцев мог принести одни лишь бедствия. Другие, более молодые, с обнаженными ногами и опоясанные передниками из рубищ, косили тощую рожь, которая еле подымалась, точно золотистая пелена, раскинутая на белеющей и скудной почве. Девочки, сильные и некрасивые, с мужественными членами, спускались с гор с большими связками ветвей за спиной. Мужчины же, с густыми спутанными волосами, спадающими на их смуглые и бородатые лица, в тени орешников и красных дубов плели бычачьи нервы для щитов или обучались метать дротики и владеть копьем.