Нержавеющий клинок
Шрифт:
— Любка, где твоя голубая кофточка?
— Зачем она тебе? — уставилась Люба на мужа, вытирая руки об юбку.
— Немцы приказали, чтобы я носил на левом рукаве голубую повязку, дабы всем было видно, кто я есть.
— Портить кофту ради повязки? Нет, не дам.
— Знаешь что, женушка, не зарывайся. Кусок отрежу от рукава, не убудет, а иначе всю конфискую именем власти. Ты не была на собрании и понятия не имеешь, какие теперь у меня права. Любого могу арестовать, посадить и прочее.
Жена достала из сундука кофточку, бросила ее Климу:
— На, подавись! Начальство…
— Ты,
Оккупанты, отоспавшись, завтракали. Во дворе ходил часовой, уже другой. Клим подъехал к дому, привязал лошадь к забору, зашел во двор, рукой показал часовому на повязку. Часовой сказал: «Гут, гут», — достал свисток и приложил к губам. На свист вышел переводчик, который сразу узнал Клима, поздоровался, спросил, что так рано принесло сюда господина старосту.
— Доложите господину офицеру, что сегодня ночью кто-то изнасиловал, задушил и ограбил учительницу… Такого у нас не бывало.
Переводчик понимающе покивал головой, заявил:
— Господин Клим, это дело рук партизан. Надо искать их. Мы поможем. — Потом добавил: — А сейчас езжайте в школу и выставьте там окно. Я уверен, что партизан залез именно через окно…
— Нет, окна целые, — возразил Клим.
— Вы, господин Клим, делайте, как вам говорят, — гневно сказал переводчик и пошел допивать кофе.
Овчаренко ходил встревоженный: уже больше двух месяцев от Риты не было писем. Он писал ей часто, а ответа не получал. Решил обратиться к начальнику войсковой части, в которой служила Рита. Выбрав удобную минуту, Михаил достал из сумки чистый лист бумаги, склонился к борту танка. В это время к нему подошел адъютант комбата боец Кусков.
— Товарищ старший лейтенант, вас вызывает командир бригады, он в землянке комбата.
Полковник, подав руку, усадил Овчаренко рядом с собой, развернул полевую карту, разгладил ладонью, спросил:
— Мне сказали, что вы родом из тех мест, которые предстоит скоро освобождать. Знаете городок Лысогорек?
— Так точно. Много раз там бывал.
— Хорошо, а где находится мост через реку Беглянку?
Овчаренко обозначил карандашом на карте.
— Вашей роте, товарищ Овчаренко, выпала особая задача. Трудная и почетная. Конкретно поговорим обо всем позже, а сейчас в общих чертах. Когда пехота прорвет передний край противника, вашей роте, не вступая в бой, нужно будет стремительно прорваться в местечко, ближайшим путем подойти к мосту и взять его под охрану, не дать противнику взорвать. И удерживать до подхода наших войск…
Через несколько дней Овчаренко получил подробный инструктаж и начал готовиться к выполнению боевого задания. Разные варианты вертелись в голове. Мысленно он уже десятки раз проходил узенькими уличками Лысогорска, ведя танкистов к мосту.
Время тянулось томительно медленно. Экипажи были уже на своих местах и ждали сигнала к выступлению. Наконец серия зеленых ракет взвилась в небо. В ту же секунду сигнал продублировали по радио. Заревели моторы, танки, увеличивая скорость, перемахнули через траншеи, недавно занимаемые нашей пехотой, устремились вперед. Самолеты,
выделенные для прикрытия, уничтожали из пулеметов пехоту противника.…Поздно вечером бригада двинулась на запад. Шли всю ночь и только на рассвете остановились на опушке старого леса — нужно было накормить солдат и дозаправить танки. В лесу было много беженцев, скрывшихся от фашистов, женщины и дети. В роту принесли завтрак. Гороховый суп, заправленный жареным луком, аппетитно дымился из котелков. В тот день Овчаренко считался именинником. Его рота выполнила задание, не потеряв при этом ни одной машины. Командование бригады поздравило солдат и офицеров, кое-кому вручили подарки. Сержанту Воробину достался будильник:
— Раньше я опасался проспать момент взятия рейхстага, а теперь все в порядке, — шутил он.
Заветной мечтой сержанта было сфотографироваться у рейхстага и послать фотокарточку жене.
Солдат Константинов поставил на разостланную плащ-накидку котелок, положил рядом кусок хлеба и подошел к Овчаренко, беседовавшему с солдатами, доложить, что суп остывает.
— Как же есть, не помыв рук? Тащи воды, — сказал Овчаренко, снимая комбинезон.
В это время к ним подошел сгорбленный старик, следом за ним появился мальчуган лет десяти. На худой вытянутой детской шее торчала маленькая головка; быстро определив старшего, он слезно обратился:
— Товарищ командир, там помирает женщина. Всю ночь кричала, помогите ей.
— Нет у нас ни врача, ни фельдшера, чем же мы можем ей помочь, дорогой? — ответил Овчаренко и подозвал проходившего мимо санинструктора Петрищева. — Тут вот малыш с просьбой. Сходим, здесь недалеко…
Он отдал свой хлеб мальчугану, а старику оставил суп, и они отправились к больной.
— Как тебя звать? — спросил по дороге босоногого малыша Петрищев.
— Степан.
Мальчуган уже успел сообщить, что его отец погиб на фронте, а мать где-то потерялась, скрываясь от немцев.
— С кем же ты здесь?
— Один.
— А чем питаешься?
— Кто что даст.
— М-да! — протянул Овчаренко.
Мальчуган, подтягивая сползающие брюки, охотно беседовал с ними.
— Дяденька командир, возьмите меня с собой, я буду бить фашистов, руки у меня крепкие. — И в доказательство потянул вперед тощую детскую ручонку.
— С фашистами мы справимся сами, Степа, а ты постарайся поскорее попасть домой, там уже мать, наверно, заждалась.
— Наш дом сгорел. Мама сказала, что будем жить в деревне, у тети Кати. Я там прошлым летом жил…
Он, наверно, еще многое поведал бы о жизни в оккупации, но, приблизившись к ореховому кустарнику, остановился и сказал:
— Здесь!
Под кустом сидели женщины; одна в зимнем пальто, хотя на улице было тепло. Склонив голову к земле, она тихо стонала. Увидев на Петрищеве санитарную сумку с красным крестом, женщины наперебой начали рассказывать о больной.
Петрищев осмотрел ее и, присев на корточки, давал какие-то советы. Овчаренко взглянул на больную и обомлел от удивления: это же Клавдия Николаевна — жена его учителя, Ильи Васильевича! Сломленная горем и болезнью, она выглядела совсем старухой. Михаила она не узнала и, только когда он назвал ее по имени и спросил о муже, заголосила: