Несколько шагов до прыжка

Персиваль пытался перевести дыхание. С риттбергером действительно всё закончилось хорошо: после той тренировки, на которой они прыгнули его вместе, Персиваль насчитал только два срыва. За один раз. Да и то — не срывы это были, а так, лёгкая рассинхронизация. Но это Куини с Ньютом всегда исправляли быстро.

Ньют помолчал, видимо, растерянный отсутствием всякой реакции — и вдруг опустил руку Персивалю на плечо.

Тёплая, горячая — даже через куртку чувствовалось — сильная ладонь…

Пришлось мысленно орать на себя. Перестань, Персиваль. Что за идиотизм, в конце концов. Хватит представлять эти руки в иных местах. Хватит думать, что можно прямо сейчас взять его за руку — нельзя, это интимно, а жест Ньюта не был интимным ни разу. Персиваль, твою мать, тебе почти сорок, ты же не юнец, извергающий гормоны, словно вулкан — лаву, какого дьявола?

Как ни странно, но это помогло. Даже получилось сфокусироваться на том, что говорил Ньют:

— …потому что с тех пор, как мы его сделали вместе, я вспоминал это и сразу прекращал нервничать. Ты меня вдохновляешь, — он коротко улыбнулся и, наконец, убрал руку, слава богу. — И успокаиваешь. Очень. Именно ты. Поэтому отработай со мной вращение, ладно? Параллельное. С совместным всё в порядке, мы с Куини друг друга уравновешиваем и держим, там всё просто, а вот при параллельном, особенно если это либела, я боюсь её задеть. Или что она меня заденет. Пожалуйста, Персиваль.

Ну, спасибо, что не совместное.

Вдох. Выдох.

Персиваль медленно сглотнул и постарался улыбнуться Ньюту в ответ. Потому что за отсутствие ответа на такую улыбку он сам себя бы сдал в полицию и сел. Лет на пять. Минимум. Преступлением это было бы, короче говоря.

— Хорошо, что с поддержками и выбросами у тебя нет подобных проблем, — медленно пробормотал он. — Видишь ли, не уверен, что тебе удалось бы меня поднять. И тем более…

Ньют тихо рассмеялся:

— Я, конечно, достаточно силён, но ты всё-таки точно тяжелее Тины. А я, знаешь, уже и от неё как-то отвык. Так что ограничимся вращениями. Ну, может, ещё парой прыжков, я пока не знаю… Так ты согласен?

— Куда я денусь, — проворчал Персиваль и тут же осёкся, но Ньют по-прежнему смотрел весело и довольно, так что можно было перевести дух.

В самом деле. Разве он из тех, кто может всерьёз обидеться на подобную ерунду?..

Надевая коньки, Персиваль мрачно размышлял о том, что это, мать его, было. Просьба Ньюта, если уж честно, ничем таким особенным не отличалась, но чутьё в голос орало о том, что всё тут не так просто. Что под этой просьбой было что-то ещё.

Но Ньют уже стоял на льду, широко улыбаясь, и ничего не оставалось, кроме как подняться, подойти и встать с ним рядом.

А потом тревоги и волнение тихо ушли. Просто потому, что снова крутить либелу оказалось неожиданно приятно. Персиваль будто бы вернулся в две тысячи десятый, в свой последний прокат, в Олимпийскую произвольную — и хотя сейчас тишина на катке нарушалась только скрежетом коньков по льду, в ушах зазвучала до боли знакомая инструментальная обработка Синатры.

Ньют крутился, кажется, очень близко. Ещё буквально пара дюймов — и риск задеть друг друга коньками был бы почти осязаем. Вот такое расстояние Персивалю казалось идеальным для отработки вращения и вообще параллельных элементов, ведь чем парники ближе, тем выше оценки — но при этом расстояние должно оставаться безопасным…

Ньют остановился неожиданно, безо всякого предупреждения, Персиваль не сразу среагировал и тоже завершил вращение. Ньют стоял посреди льда, чуть напряжённо прикусив губу, но через секунду снова улыбнулся:

— Спасибо. Это было просто здорово.

— Мы же едва… — начал было Персиваль, но оказалось, что Ньют ещё не договорил:

— И у меня появилась идея.

— Я слушаю, — Персиваль повёл плечами. Мышцы приятно ныли: в самом деле, надо бы чаще на лёд выходить. Да и вообще — если бы его вечные соперники, или хотя бы один из них, ушли в своё время в профессионалы — он бы наверняка ломанулся за ними. По ощущению льда под коньками он действительно иногда скучал.

Ньют чуть склонил голову набок, кивнул в сторону выхода и поехал туда первым. Ничего не оставалось, кроме как поспешить за ним.

Выйдя со льда, Ньют упал на скамейку, дождался, пока Персиваль сядет рядом, и выпалил:

— Мы же решили заканчивать произвольную параллельным вращением. Так?

— Верно, — Персиваль кивнул, не очень понимая, к чему он клонит. Ньют опять улыбнулся:

— Я хочу добавить в эту цепочку вращений бильман.

Персиваль тихо порадовался, что успел сесть — от подобной… идеи он бы точно упал.

За всю историю катания он не мог вспомнить ни одного параллельного бильмана — по той простой причине, что это вращение считалось сугубо женским. Мужчин, на него способных, можно было перечислить по пальцам одной руки, и ни один из них не являлся парником. Нет, именно Ньют… Ньют мог. Но — редко, коротко и только на тренировках, только иногда, видимо, чтобы не растерять форму. Они все единогласно считали, что не стоит выводить это на соревнования. Нерентабельно.

Но теперь, судя по всему, это единодушие пошатнулось.

Откашлявшись, Персиваль выдавил единственное, что сейчас было у него в голове:

— Ты что, с ума сошёл?

Ньют усмехнулся и, кажется, подмигнул — в полумраке было не очень-то и заметно:

— Персиваль, ты же знаешь: я гибкий. А так… так ты сможешь узнать это ещё лучше.

От последних слов Персиваля нехило встряхнуло. Мозг отказывался воспринимать эту фразу иначе, чем как пошлый намёк.

А потом… Потом всё напряжение сегодняшнего дня, вся дурная тревога и прочие глупости неожиданно отпустили, улетучились, и на их место пришло пока ещё мутное, ничем особенно не подкреплённое, но уже крепкое подозрение: Ньют действительно догадался. И не просто догадался, а проверяет, не ошибся ли.

Тёплая нежность затопила с головой: моя ж ты рыжая радость, хороший мой, зачем такие сложности, что же ты творишь, мы же с ума так сойдём оба…

Больше всего на свете сейчас хотелось его обнять. Потереться носом о волосы, вдохнуть запах, поцеловать, наконец — долго, сосредоточенно, и пусть поцелуев будет ещё гораздо, гораздо больше одного — первый Персивалю хотелось запомнить.

Но мешали две вещи.

Во-первых, подозрение всё ещё было подозрением, а не знанием. А во-вторых… Во-вторых, если Ньют выбрал такую игру, если ему хотелось подобных… прелюдий — Персиваль не мог решиться ему отказать.

Медленно усмехнувшись в ответ — а то молчание уже затягивалось — Персиваль тихо заговорил:

— Я был бы совершенно не против узнать это лучше, Ньют.

Тот тоже негромко рассмеялся, как-то явно расслабляясь:

— Но сначала нужно обсудить возможность бильмана с Куини и Серафиной, правильно?

Был велик порыв расхохотаться. Как он — запрокинув голову. В своих формулировках Ньют был изумительно точен. Дескать, сначала мы о гибкости, а теперь — точно о бильмане, не придерёшься.