Несломленная

— Закрой рот и ешь.

— А как же я буду есть, если рот закрою? — хохотнул Вовка, и отец добродушно улыбнулся.

Никто ничего не знает. Мать никому не рассказала. А бабушка, если и подслушивала тогда у двери, то главного не расслышала. Если бы все стало известно, тут бы такое началось… А напряженные все, потому что в последние дни обстановка в доме накаленная, и отец за мать переживал, было видно, с какой заботой он предлагал ей то кусочек хлеба, то солонку подаст. Гадает, наверное, что стряслось, но виду не подаёт, не хочет ещё больше расстраивать. И бабушку жаль, все ее труды оказались напрасными — шикарный ужин никто не оценил. Никто, кроме Вовки, конечно, тому все нипочём.

Уж не знаю, как матери это удалось, какими благами пришлось умасливать, но шквал сплетен от Галькиной мамашки удалось предотвратить.

Все знают тётю Люсю — та еще балаболка, тепленькая водичка никогда не задержится, всё передаст и от себя ещё добавит, для остроты сюжета. «Ей бы сериалы бразильские писать», — шутила бабушка, и выражение было прямо в яблочко. Мне это затишье было только на руку, не хватало ещё, чтобы соседи за спиной начали раньше времени шушукаться. Вот когда живот вырастет, тогда…

Впервые за последние дни, а может даже недели, проснулось некое подобие аппетита, и я с удовольствием поглощала соленые огурцы.

Заметив, как недобро, исподлобья, медленно пережёвывая пищу, на меня посмотрела мать, ужинать я сразу же перехотела. Отложив надкусанный огурец, отвернулась к окну. Небо снова заволокло тучами. Ветер порывами набрасывался на кроны деревьев, и те беспомощно мотылялись туда-сюда. Давно не было такого пасмурного лета…

Мельком взглянула на мать — смотрела на меня в упор. Зло, с прищуром. "Шалава, раздвигающая ноги перед первым встречным", — вот что читалось в ее глазах. До меня вдруг дошло, что звонить «кому надо» она не передумала. И скорее всего уже позвонила. Если бы она смирилась и приняла мое положение, то поделилась бы с отцом, но тот точно ни сном ни духом.

Я прекрасно понимала, что молчит она далеко не из добрых побуждений и отнюдь не из-за нежелания очернять доброе имя дочки-отличницы, она молчала, потому что не хотела выставить извергом себя, так как знала наверняка, что отец костьми ляжет, но не позволит сделать аборт. Она хотела сделать все по-тихому.

Аппетит пропал напрочь, и сразу же вернулась надоедливая тошнота. Отодвинув стул, встала из-за стола.

— Спасибо, ба. Я к себе.

— Да ты и не съела ничего, как птичка поклевала! Сережа, ты-то почему бездействуешь? Тает девчонка на глазах! Может ее Пашкевичу показать? Пал Семёныч у него гастрит двадцатилетний вылечил. Нужно номер Пашкевича найти, был у меня где-то в записной книжке, — запричитала бабушка, выйдя следом за мной из кухни и, отодвинув ящик трюмо, начала шуршать чеками и квитанциями в поисках блокнота.

Зайдя в свою комнату, я прямо в одежде легла на застеленную покрывалом кровать.

— Сережа, а может Жоре позвонить? У них там в Москве доктора куда лучше наших, отвезем Сашку, пока каникулы? Тем более, он давно в гости зовёт, — сквозь неплотно закрытую дверь услышала я воодушевленное предложение бабули.

«Отвезем», — как сумку какую-то или котенка. Стало противно от собственных мыслей. Бабушка ни в чем не виновата, она хочет как лучше… но почему же так гадко на душе? Накрывшись краем покрывала, отвернулась к стене.

— Можно и позвонить, — отозвался отец с кухни, судя по голосу, он что-то жевал. — Да и вообще, Гошка давно к нам не приезжал. Года три-четыре, да, мам? Может, его к нам на недельку позовём? На рыбалку съездим, на нашей Усманке, мужики говорят, воттакенные караси развелись.

— А меня возьмёте? Я тоже на рыбалку хочу! С ночёвкой давайте! — перебивая, влез Вовка.

— Ну что за глупости вы несёте? — нервно отозвалась мать. — Какие караси? Какая ночевка? И вообще, что за привычка такая — чуть что, звонить этому своему Жоре!? — передразнила интонацию бабушки мама. — Как будто без него мы тут не справимся. Сидит он там в своей столице, книжки умные пишет и пусть дальше сидит. Куда уж нам, провинциалам, до него. Женился бы лучше и в чужие семьи не лез!

— Так он вроде и не лезет… — растерялся отец.

— Жора мой сын, такой же, как и Серёжа! — по гнусавому тону бабули стало ясно, что та обиделась, и слезы опасно близко. — И сколько добра он нам сделал! Вовку, вон, в институт пристроить обещался, общежитие выбить…

— Это вам он сын, а мне он никто! — не унималась мать. — И подачки нам его не нужны, мало их что ли, институтов? Без него поступим. Если хотите — приглашайте, только, чур, без меня! — дверь родительской спальни громко хлопнула. Бабушка начала всхлипывать.

Собственно, этим всегда и заканчивалось, стоило кому-то дома упомянуть дядю Жору. Патологическая нелюбовь матери к родному брату отца не имела границ, причем абсолютно беспочвенно.

Всхлипы в гостиной перешли в рыдания. Каждый раз одно и то же, как же мне это всё надоело! Натянув покрывало на голову, закрыла глаза. Веки налились свинцом, не хотелось больше ни о чем думать.

Казалось, что я поспала всего несколько минут, как вдруг почувствовала, как кто-то трясет меня за плечо. С трудом разлепив веки, увидела перед собой лицо матери. В слабом утреннем свете ее кожа выглядела мертвецки бледной. Темные круги под глазами красноречиво говорили о бессонной ночи.

— Вставай, нам через полчаса выходить.

— Куда? — хрипло спросила я, с трудом принимая вертикальное положение.

Проигнорировав мой вопрос, она молча вышла из комнаты.

Часть 27

Санкт-Петербург, 2013 год, март.

На следующие выходные мы с Маратом всё-таки сумели выбраться за город, где нас ждал чудесный отель на берегу реки, с баней, бильярдом и небольшим уютным ресторанчиком в старинном русском стиле.

Если честно, мне было всё равно, куда ехать, самым важным для меня было просто побыть вдвоем. В питерской однушке это плохо представлялось возможным, где то и дело отвлекали надоедливые звонки, вопли трёх погодок за стенкой и визг сигнализаций под окнами.

Любопытная соседка в лисьей шапке попадалась на глаза все чаще, она будто что-то заподозрила, каждый раз провожая нашу парочку презрительным прищуром, заставляя чувствовать себя чуть ли не преступницей. Марата это напрягало, и он всерьёз стал предлагать сменить мне место жительства, ну или встречаться в гостинице.

— В гостинице? Я тебе что, шлюха какая-то? Может ты мне ещё деньги после секса на столике оставлять будешь? — совершенно справедливо возмущалась я.

Мне и так приходилось смиряться с позорным клеймом любовницы, так ещё и встречи сделать в классическом стиле «левака»? Нет, это совершенно точно не входило в мои планы. Дома, по крайней мере, я чувствовала себя увереннее, это была пусть не моя собственная, но хотя бы временно моя территория. А любопытных соседей везде хватает.

Баню я никогда не любила, с трудом выносила жару, и находиться в парной более одной минуты было для меня настоящим испытанием, но чего только не сделаешь ради любимого мужчины. Пройдя семь кругов ада в виде пыточной камеры парилки, я наконец-то заняла удобный диван возле бассейна, раскрасневшаяся, с прилипшими ко лбу волосами — та ещё красотка. Марат в одном полотенце обернутом вокруг бедер, лежал рядом, примостив голову на моих коленях и, казалось, дремал.