Несломленный. Находим силы, падая в бездну. Практики исцеления для тех, кто пережил психологическую травму

Знания об отличительных чертах характера и психических расстройствах могут стать важной отправной точкой для понимания себя и окружающих, но их нельзя назвать исчерпывающими. Приведу метафору из садоводства: чтобы вырастить цветущий сад, для начала нужны семена, но еще нужно знать, сколько воды и солнечного света им потребуется. Если будете действовать наугад, то рискуете погубить свои несчастные цветы еще до того, как они успеют отрастить корни.

В руководстве также нет информации о том, как диагностические категории развивались с течением времени и почему. А ведь история особенно важна, когда речь идет об определении травмы, поскольку привычное нам определение по большей части неверно и сильно вредит как медицине, так и обществу.

В текущей версии руководства в определении ПТСР сказано, что для диагностики данного расстройства пациент должен был непременно подвергнуться воздействию травмирующего стрессора. Вроде бы звучит логично. Если человек не пережил травму, то вероятность того, что у него разовьется связанное с ней расстройство, довольно мала. Однако в данной версии руководства не только говорится, что человек должен обязательно пережить травму, но и утверждается, какие именно события можно считать травмирующими: фактическую смерть или угрозу ее наступления, фактическое тяжелое ранение или его угрозу, а также фактическое сексуализированное насилие или его угрозу.

Всего три. Всего три типа событий считаются потенциально травмирующими.

Можно подумать, что это не представляет проблемы, поскольку такова точка зрения лишь в клинической психологии. И, если вы так подумали, вы неправы по двум причинам.

Во-первых, это представляет проблему даже в рамках клинической психологии. Если вы страдаете от травмы, которая не подпадает под эти критерии, и обращаетесь к специалисту, который воспринимает определение из руководства буквально (так делают многие, но, конечно, не все), вам поставят иной диагноз и назначат лечение от чего-то другого, но не от травмы. Это лечение может в какой-то степени улучшить ваше состояние, подобно тому, как жгут из подручных материалов может остановить кровотечение и ненадолго вас спасти.

Во-вторых, такие медицинские категории представляют собой проблему потому, что выходят далеко за пределы медицины. Споры и обсуждения между специалистами просачиваются в общество через СМИ в огромных масштабах. Они проникают и в наше собственное представление о травме и в наши разговоры о ней. Кроме того, даже если вам ни разу не попадалось упоминание о психологической травме или ПТСР ни в новостях, ни в соцсетях, определение из руководства со списком из трех критериев – тех самых, которые могут представлять собой потенциальные травмирующие факторы, – первым появляется в поиске. И это лишь прямые связи, которые прослеживаются между миром клинической психологии и обществом.

Причина, почему список не расширяют за пределы этих трех пунктов, заключается во вполне правомерном и обоснованном опасении: если мы дадим травме чересчур широкое определение, мы рискуем растянуть его настолько, что оно вообще потеряет смысл. Если потенциально травмирующим фактором может стать что угодно, то травма превращается в тривиальное явление человеческой жизни и больше не заслуживает изучения. И такой риск реален.

Однажды я нечаянно услышала разговор одной женщины в «Старбаксе»: она жаловалась, что закончился пряный тыквенный сироп, и что это ее (далее с гламурным акцентом) «глубоко травмирует». Мои студенты с улыбкой рассказывали мне, как их «травмируют» экзамены по химии и невкусная еда в университетской столовой. Как-то раз, узнав, что я специализируюсь на изучении травмы, один мужчина на вечеринке развлек меня рассказом о своей жене. Пытаясь привлечь его внимание в опасной ситуации, она назвала его не ласковым прозвищем, как обычно, а по имени, а он в отместку четыре дня с ней не разговаривал. Он явно ждал моего одобрения. С широко раскрытыми глазами и притворной ранимостью он объяснял: «Понимаете, она, типа, забыла, что я больше люблю, когда она меня так называет! Это ведь травма, правда?»

Скорее всего, нет, тыковка.

Если мы начнем называть травмой любую обиду на чужое поведение, не соответствующее нашим ожиданиям, чтобы одержать верх в споре и оправдать собственные капризы, это ни к чему хорошему не приведет. Нужно подобрать такое определение, которое учитывает множество потенциально травмирующих факторов, но при этом не размывается до бессмыслицы.

Как же это сделать? У меня есть идея, и мы вернемся к ней в главе 8. Вот что вам нужно знать уже сейчас: несмотря на то, что в клинической психологии по-прежнему идут споры об определении травмы, для вашего организма, сознания и эмоций все уже и так однозначно. Если у вас проявляется реакция на травму, значит, вы пережили травмирующее событие – независимо от того, как это определяет руководство, психологи, страховые компании или общество. Ваше тело, разум и эмоции говорят о том, что вам нужно о себе позаботиться. Мы упустили (а история изучения травмы в некотором смысле скрыла от нас) тот факт, что система, отвечающая за реакцию на травму – неотъемлемая часть нашей биологии.

Нейробиология реакции на травму. Пособие для начинающих

Одна из причин, почему реакция на травму настолько длительна, разрушительна и забирает столько сил, кроется в стыде, который мы по ошибке соотносим с последствиями травмы. Представление о том, что страдать после пережитой травмы стыдно, покоится на фундаменте недостаточных научных знаний и вытекающем из них убеждении, что эмоции существуют отдельно от биологии. На самом деле это не так. Пятый этап в истории изучения травмы в числе прочего подарил нам подтверждение того, что эмоции – явление биологическое, а совокупность симптомов, составляющих ПТСР, настолько же реальна и так же связана с телом, как костный перелом.

Каждый рассказ в главах 2–7 проливает свет на то, как реакция на травму связана с нашей биологией, поэтому я хочу начать с краткого объяснения устройства мозга. Моя цель – показать вам некоторые важные процессы в действии с точки зрения непрофессионала, чтобы проиллюстрировать, как травмирующие переживания воздействуют на мозг и весь организм в целом.

Стоит отметить, что нейробиология – невероятно сложная и быстро развивающаяся научная область, и в ней каждый день появляются новые исследования. То, что я объясняю в этой книге, в полной мере не отражает современного знания и тех споров, которые ведутся относительно приведенных концепций. Поэтому, если вы нейробиолог, имейте в виду, что мне известно, насколько данная область исследований сложнее и многограннее, и переходите сразу к главе 2.

Чтобы понять, что такое реакция на травму, нужно познакомиться с пятью областями мозга и организма.

1. Префронтальная кора

2. Миндалевидное тело

3. Гиппокамп

4. Гипоталамус

5. Симпатическая и парасимпатическая нервные системы

Мне нравится представлять, что префронтальная кора – это помощница генерального директора. Эдакая Пеппер Поттс из «Железного человека» – рациональная и сообразительная. Она часто спасает положение своей взвешенной и осторожной реакцией на более импульсивные, а порой и вовсе непродуманные мысли и идеи. Префронтальная кора находится в передней части мозга, позади глаз. Она очень умна и организованна. Она управляет такими сферами, как рациональное мышление, оперативная память (та, что требуется для выполнения текущих задач, как, например, приготовить блюдо по рецепту из поваренной книги), распознавание и обработка речи. Нейронные связи с этой областью мозга развиваются в последнюю очередь, поэтому у младенцев и малышей ясельного возраста еще как следует не налажен к ней доступ.

Миндалевидное тело располагается в центре мозга, а размером чуть больше грецкого ореха. Оно играет решающую роль в управлении эмоциями, эмоциональным поведением и побудительной мотивацией. Конечно, нейробиология эмоций гораздо сложнее, чем мы сможем здесь изложить, но сейчас нам важно понять, что именно миндалевидное тело фиксирует страх и угрозу. Когда у человека или животного отсутствует доступ к миндалевидному телу, они лишаются способности испытывать страх. В качестве метафоры можно представить себе датчик дыма на кухне. Его главная задача – предупредить нас об опасности. Эта область мозга развивается рано и устроена довольно несложно. Миндалевидное тело лишь фиксирует угрозу, и, если у него не нарушена связь с префронтальной корой, они вдвоем решат, реальная это угроза или воображаемая.

Гиппокамп находится в задней части мозга и отвечает за формирование и долгосрочное хранение воспоминаний. Без него было бы невозможно учиться или что-нибудь запоминать. Я часто представляю себе гиппокамп как картотеку. Как будто бы в нем аккуратно расположились ящички с папками, где хранятся наши долговременные воспоминания. В каждой такой папке есть три компонента: история события, связанное с ним эмоциональное содержание и набор значений (хронологических, личных, эмоциональных). Эта система хранения позволяет возвращаться к воспоминаниям, говорить о них и отчасти переживать их эмоциональное наполнение, а затем относительно легко убирать их на место.