Несломленный. Находим силы, падая в бездну. Практики исцеления для тех, кто пережил психологическую травму

Гипоталамус находится непосредственно над стволом головного мозга и контролирует передачу сообщений между мозгом и телом через вегетативную нервную систему (ВНС). ВНС можно сравнить с марионеткой, а гипоталамус – с кукловодом, который дергает за ниточки. Эти ниточки связаны со всеми непроизвольными функциями нашего организма, например, с частотой сердечных сокращений, пищеварением, дыханием и кровяным давлением. Работа гипоталамуса сложна, но главное, что о нем нужно понять, вот что: его работа – сохранить нам жизнь, изменяя функции различных систем в зависимости от того, угрожает нам что-нибудь или нет.

Чтобы по-настоящему разобраться, как работает гипоталамус, нужно рассмотреть небольшую часть нервной системы. Нервную систему можно представить себе в виде панели управления, которая помогает взаимодействовать различным системам организма и частям тела. ВНС – это часть панели управления, которая отвечает за функционирование внутренних органов. Она повышает или понижает кровяное давление, частоту сердечных сокращений и другие непроизвольные процессы, переключаясь между симпатической и парасимпатической нервными системами, которые включает и выключает гипоталамус. При наличии угрозы гипоталамус как будто бы щелкает переключателем, активизируется симпатическая нервная система, которая повышает давление, пульс и частоту дыхания. Когда угроза сходит на нет, гипоталамус снова щелкает переключателем, начинает работать парасимпатическая нервная система, которая все замедляет: давление падает, снижается пульс, дыхание приходит в норму.

Если бы наш мозг был видеоигрой, то целью игры было бы состояние гомеостаза [14] . При нем кровоток и электрическая активность распределяются равномерно по всей коре (той самой внешней части мозга с жутковатыми серыми извилинами). В таком состоянии все системы включены и снабжаются достаточным количеством энергии для нормального функционирования. Мозг постоянно получает и обрабатывает данные из внешнего мира и из самого организма, регулируя кровоток и электрическую активность. Когда происходит чрезвычайное событие, в мозге запускается ряд автоматических реакций, нужных для выживания в данный момент. Он активирует механизмы «бей, беги или замри», чтобы помочь нам выжить в моменты сильного стресса и опасности. Когда нас загоняют в угол, но мы чувствуем, что можем одолеть врага, то деремся. Когда нас преследует некто, кого нам не побороть, мы убегаем. Когда мы оказываемся в ситуации, где не получится ни драться, ни убегать, мы замираем.

14

Гомеостаз – способность организма сохранять стабильность внутреннего состояния, несмотря на внешнее воздействие. – Прим. ред.

Эти механизмы обусловлены эволюционной биологией. Это наши спасательные парашюты. Они основываются на нашей воле к выживанию, помогают справиться с ситуацией и адаптироваться к изменениям в мире, которые не всегда нам подвластны. Иногда бывает сложно вновь обрести контроль над этими механизмами, сбои в них могут вызывать длительные и вредные для организма симптомы. Однако все они созданы для того, чтобы спасти нас в момент эмоциональной перегрузки. Когда мы это осознаем, то поймем, насколько безосновательно и бесполезно связывать реакцию на травму с чувством стыда.

Избавиться от стыда

В исцелении решающую роль играет понимание основного биологического сценария, который запускается, когда происходит травмирующее событие, и продолжает выполняться, когда мы об этом событии вспоминаем. Если осознать, что этот процесс – часть нашей биологии, гораздо труднее станет его стыдиться. Скажем, вы пришли на свидание, и тут у вас неожиданно началась мигрень – возможно, вы ощутите сильное раздражение, неудобство или даже смущение. Возможно, вы станете опасаться, что ваш собеседник решит, что из-за этого с вами будет слишком сложно, и откажется от следующего свидания. Конечно, это будет неприятно, но и не чудовищно. В какой-то момент, даже испытывая из-за всего этого беспокойство, вы все равно придете к пониманию, что мигрени – лишь часть вашей нейробиологии.

То, как мы воспринимаем чрезвычайные травмирующие события, – тоже часть нашей нейробиологии, а не ее недостаток. Наша способность реагировать определенным образом на перегрузку травмирующего события сама по себе является чудом, она спасает нам жизнь и служит доказательством силы и адаптивности, а не признаком слабости.

Пожалуйста, запомните это. Это важно. Реакция на травму возможна благодаря нашей силе, а не на слабости.

Реакция на травму сохраняет нам жизнь. Без нее нас бы сейчас здесь не было. Она – следствие силы и воли человека к выживанию. Поэтому, если мы стыдим себя или других за то, что страдаем из-за травмы, мы стыдим себя за то, что мы – люди. Травма переплелась со стыдом, а так как стыд распространяет метастазы и, кроме того, очень заразен, его нужно избегать во что бы то ни стало. Вместо того, чтобы учить людей работать с травмирующими переживаниями, мы притворяемся, что их можно избежать или пройти сквозь них невредимыми. Мы не обучаем людей копинг-стратегиям, потому что рассматриваем психическое здоровье как норму, а психические заболевания – как отклонение от нее, словно реакция на травмирующее событие – это какой-то моральный недостаток. Мало того, что бороться с последствиями реакции на травму итак непросто, чувство стыда усложняет этот процесс. Мы сами ставим себе палки в колеса, снова и снова.

Если изучить хотя бы базовые элементы нейробиологической реакции на травму, это чувство стыда удастся преодолеть, как лично нам, так и всему обществу в целом. Мы сможем противостоять распространенному ложному представлению о том, что переживать реакцию на травму спустя долгое время после травмирующего события – признак слабости, дисфункции и несостоявшейся личности. Это невероятно важно, поскольку неверное понимание травмы вредит не только науке – оно лишает людей возможности исцелиться.

Глава 2 Бойцовский клуб Малкольма. Когда травма переворачивает наш взгляд на мир

Истории и рассказы нужны для того, чтобы соединять прошлое с будущим. Рассказы – для тех полночных часов, когда не можешь вспомнить, как попал сюда оттуда, где ты был. Рассказы – для вечности, когда память стерлась, но остались записи.

Тим О’Брайен [15]

В спальне у Малкольма настолько тусклый свет, что я словно беру интервью у человека из программы защиты свидетелей. За время нашего видеозвонка он три или четыре раза переспросил, правда ли наш разговор конфиденциален. Неделю спустя он снова уточнил у меня об этом, уже по электронной почте.

15

Тим О’Брайен. Что они несли с собой. СПб.: АСТ, 2018. Пер. А. А. Комаринец. – Прим. пер.

Малкольм быстро и отрывисто сообщает, что пришел ко мне, услышав, что я могу помочь ему исцелиться от боевой травмы. Он уверяет, что у него все хорошо, все в порядке, все полностью под контролем. Для него это вообще не проблема. Правда, от него на днях ушла жена – у нее другое мнение по этому поводу.

Я начинаю задумываться, кого он пытается убедить, что все в порядке, – меня или самого себя, поскольку каждое из его заверений рассыпается в воздухе, как только он его произносит.

Малкольма несколько раз отправляли в районы боевых действий во время войн в Ираке и Афганистане. Однако военная карьера подошла к концу, а то, что ему довелось пережить, до сих пор сказывается на его жизни. За двадцать минут он перечислил столько всего, что увидел и преодолел, что у любого от такого скрутило бы живот. Я чувствую, как с каждой минутой он все больше нервничает. Список пережитого дополняется все более яростными заверениями в том, что его это больше не беспокоит. Ему перестали сниться кошмары. Он обходит дом по периметру только по ночам. Он больше не планирует покончить с собой.

– Ведь это значит, что мне уже лучше. Правда? У меня все в порядке. Да? В порядке. Все в полном порядке. Так о чем мы говорили?

Похоже, эти заверения адресованы нам обоим. То, с чем столкнулся Малкольм, кажется больше нас обоих, больше любого из нас. На войне ему открылось множество важнейших истин о жизни и человеческом существовании, о которых большинство из нас по возможности старается не думать. Жить страшно. Мы очень уязвимы. Моральные опоры созданы человеком, они не даны нам от природы. И иногда они рассыпаются под грузом того, что мы видим собственными глазами.

Малкольм рассказывает, что сблизился с товарищами по батальону настолько, насколько и представить себе не мог. А потом они умирали у него на глазах, да так, что даже Квентин Тарантино отвел бы взгляд. Тот факт, что он выжил, не имеет для него никакого смысла. Конечно, он хороший человек. Но ведь и его друзья тоже были хорошими. Он неустанно твердит, что все они «поступали правильно в трудной ситуации». Большинству людей не понять, что значит «поступать правильно в трудной ситуации». Это единственные слова, которые он произносит естественно, как свои собственные. Остальные звучат как чужие, как заезженные клише.