Неслучайная встреча (сборник)

Так и получилось, что в ведении Маргариты, кроме своих палат, оказались еще и четыре чужие. Руководили ими терапевты, но из-за большой загруженности нередко просили заведующую хирургией заглянуть и проведать своих больных. Маргарита никогда не отказывалась, потому что сама чужими эти палаты не считала и старалась, как могла, относиться с одинаковым вниманием и к прооперированным накануне пациентам хирургии, и к почти прописавшимся на больничной койке терапевтическим. Все-таки королевство не может быть важным или не очень. Королевство есть королевство.

Хотя восьмое она все-таки выделяла.

Восьмое было ее епархией. В строгой, стерильной операционной заведующая хирургическим отделением превращалась из мягкой, ласковой женщины в человека, чуждого всяким сантиментам. В этих стенах уместным было только дело, а волю чувствам Маргарита здесь никогда не давала и подчиненным этого не позволяла. Ежедневно в операционной слушали ее четкие указания и выполняли поручения, не охая и не стеная над почти безнадежными больными, а заряжаясь уверенностью заведующей в том, что «Врачи, хоть и не боги, но тоже кое-что умеют». Маргарита часто произносила эту фразу, успокаивая и обнадеживая больных, хотя сама считала, что врачи – существа гораздо более ценные, чем боги.

«Бог дал – бог взял». А кто, собственно, дал ему такое право? К церкви, как и многие медики, хирург относилась скептически. А как еще может относиться врач к противникам суррогатного материнства и к людям, не признающим эвтаназию? Ей, ежедневно видящей измученные болью взгляды и слышащей недвусмысленные мольбы о скорой смерти, позиция неучастия и молчаливого принятия Божьей воли казалась не только далекой от истинного человеколюбия, но и воспринималась как человеконенавистническая.

Маргарита не признавала дешевой философии и рассуждений в духе «а если…». Она делала конкретное дело и считала, что без уверенности в своей правоте толка не выйдет, поэтому и была неизменно собранной и нацеленной на успех. И только в тех случаях, когда приходилось зашивать пациента сразу после разреза, ассистенты могли заметить проступившую буквально на мгновение хмурую складку на переносице заведующей. И все же, несмотря на ситуации, перед которыми бессильными оказывались даже в восьмом королевстве, Маргарита безоговорочно признавала первенство именно за ним.

Девятое в ее ведомстве королевство Маргарита считала своим просто потому, что от него зависела жизнь в остальных восьми. Это помещение со всеми его дурно пахнущими пробирками и склянками было самым чистым, то ли от нехитрого каждодневного кварцевания, то ли от отсутствия кроватей, то ли оттого, что в этих стенах открывалась правда о состоянии каждого из обитателей хирургического отделения городской онкологической больницы № 3. Властвовала в нем маленькая, востроносенькая, похожая на воробушка женщина лет пятидесяти, которую все называли просто Женечка. Женечку Маргарита любила, а вот ее владения – не слишком. И хотя лаборатория могла считаться местом волшебным и магическим, ибо давала ответы практически на любые вопросы, но было в этом царстве колбочек и мензурок нечто зловещее, постоянно напоминающее о том, что вместе с разгадкой тайны они зачастую объявляют людям неутешительный приговор. Этого единственного места в отделении Маргарита избегала, предпочитая посылать за результатами анализов медсестер, но иногда, в срочных случаях, когда отрывать их от рутинной работы не было возможности, она, преодолевая себя, отправлялась в лабораторию сама.

Сегодняшняя спешка объяснялась сразу двумя желаниями: во-первых, надоело мучиться неизвестностью и думать, так ли хорошо ее профессиональное чутье, как раньше (а это был как раз тот случай, когда очень хотелось, чтобы оно подвело), а во-вторых, уж лучше, если так суждено, испортить себе настроение с самого утра, чтобы потом иметь достаточно времени его исправить.

Утренняя смена – не лучшее время, чтобы нагружать медперсонал дополнительными заданиями. Дел в больнице хватает (анализы возьми, температуру померяй, капельницы поставь, таблетки разнеси), а рук, как обычно, недостает. Так что пришлось Маргарите отправляться в царство маленькой Женечки самой. Заведующая шла по коридору, приветливо улыбаясь и отвечая на ежеминутные пожелания доброго утра. Оставалось недолго гадать, будет ли оно действительно добрым. Хотя, судя по тому, как именно это утро началось, шансов на благополучный исход маловато.

– Мам? – Дрожащий от обиды голос дочери заставил Маргариту мгновенно открыть глаза. Алиса стояла у кровати и держала свое платье, которому надлежало быть тщательно выглаженным к сегодняшнему дню, а выглядело оно так, будто его пропустили через мясорубку. Неудивительно: сначала Маргарита два дня забывала вытащить его из стиральной машины, потом еще два – снять с балкона, где оно давно пересохло под солнечными лучами. А вчера утром, когда Алиса, как ни странно, напомнила, что она ответила? Как обычно, нечто обнадеживающее и успокаивающее, что-то, позволяющее не отвлекаться по пустякам от поспешных сборов на работу:

– Не волнуйся, солнышко! Сегодня после работы я его слегка намочу и тщательно отпарю. Завтра будешь принцессой.

Алиса убежала в школу успокоенная, Маргарита поехала на работу расслабленная и, конечно, в дневной круговерти просто забыла обо всех обещаниях. Как назло, вечером пришлось идти на банкет по случаю защиты докторской одним известным онкологом, там Вадим напоил ее шампанским (шампанское, надо признать, было отменным – таким не грех и напиться), а когда наконец она добралась домой, сил хватило только на то, чтобы раздеться и рухнуть в кровать. Маргарита даже косметику не стала смывать и теперь смотрела на трясущийся подбородок дочери сощуренными из-за слипшихся ресниц глазами. Надо было решительно что-то делать или хотя бы что-то говорить.

– Алис, – начала Маргарита, не чувствуя, впрочем, убедительности ни в собственном голосе, ни в душе, – понимаешь…

– Понимаю! – резко и даже зло перебила дочь. – Ты просто забыла!

– Ну что ты?! Я не… Я просто… Да, я забыла, – призналась Маргарита и, глядя в наполняющиеся слезами глаза Алисы, поспешно добавила: – Но мы сейчас обязательно что-нибудь придумаем.

– Что? – Подросток безнадежно хлюпнул носом.

– Ну… – Маргарита встала, прошла в комнату дочери и открыла шкаф. – Как насчет этого? – Она достала платье, которое, конечно, проигрывало новому неглаженному по всем статьям, но тоже было очень нарядным.

– Новогодний огонек, – скривила губы Алиса.

– Может быть, синее? – Маргарита выудила из шкафа очередную вешалку.

– Оно шерстяное, а у нас конец мая, если не ошибаюсь.

Проглотив колкость, Маргарита продолжила демонстрировать чудеса иллюзиона:

– Красное?

– Красивое, но в нем меня уже сто пятьдесят раз видели.

Поняв, что фокус не удался, женщина сдалась:

– Ладно, знаешь что, ты делай завтрак, а я все-таки попытаюсь привести в порядок новое.

– Правда? – Глаза Алисы заискрились огнем воодушевления, она упорхнула на кухню, а Маргарита загрохотала гладильной доской, думая, что, даже исправив ситуацию с платьем, не сумеет превратиться из безалаберной матери в ответственную, а говоря проще, из плохой в хорошую. В конце концов, она хотя бы попытается.

Попытка не удалась. Платье было слишком мокрым, утюг – чересчур горячим, а дырки, прожженные на ткани, вышли такими большими, что сама мысль о том, чтобы прикрыть их какой-нибудь брошкой, казалась абсурдной. Маргарита ждала истерики, упреков и обвинений, но получила лишь кривую ухмылку и мрачное замечание:

– Я так и знала.

Это было еще обиднее, чем крики и слезы. Маргарите прямо заявили: ей не доверяют, на нее не рассчитывают. На секунду женщине показалось, что в дверях стоит ее мать и, глядя на Алису, поспешно натягивающую красное платье, говорит:

– Когда-нибудь она сбежит от тебя, как и ее отец. – И Маргарите, обычно пропускающей колкости мимо ушей, теперь эта фраза показалась похожей на правду.

Она пошла за дочерью к двери, чтобы еще раз извиниться и пообещать, что «впредь она постарается», но звонок телефона разрушил благие намерения. Алиса схватила трубку и, скривившись в очередной раз, сунула ее матери:

– Тебя. Вадим. – Девочка закатила глаза, всовывая ноги в туфли, и уже с порога обернулась и посмотрела матери прямо в глаза, сказав многозначительно: – В семь. Не опаздывай!