Несомненная реальность

– Чумашкина я отпустил домой, – машинально ответил Олег, все еще оставаясь мыслями на заводе. – До завтра он мне не понадобится, и он мне нужен свежий и полный сил. Если не возражаете, я, пожалуй, оставлю его в своем подчинении…

– Что? – удивленно прохрипел Медников. Его обычно спокойно-ледяные голубые глаза сейчас едва не вылезли из орбит. – Да что вы себе позволяете? Кто дал вам право распоряжаться моими людьми? Ну, пусть только эта каналья завтра покажет свой нос, я его!..

– Погоди, Евстратий, – спокойно сказал Зубатов, и Медников осекся. – Не горячись. Олег Захарович, расскажите мне все, что произошло сегодня с того момента, как вы в полдень вышли из здания Управления.

Когда Олег дошел до эпизода со вторым филером, Зубатов громко расхохотался.

– Значит, в его дальнейшем присутствии у вас надобности не было? Ну и дела!

Можно подумать, вы своего подчиненного домой посылали! Далеко вы пойдете, Олег Захарович, с такими замашками, только, боюсь, господин Медников вас раньше придушит. А, Евстратий? Придушишь?

– Скорее, шею сверну, как куренку, – пробурчал начальник филеров. Он все еще смотрел исподлюбья, но смех Зубатова немного поколебал его угрюмость. – Вы мне вот что скажите, Олег Захарович, как же вы все-таки их вычислили? Наверняка ведь, уроды, позорную беспечность проявили, за фраером вроде вас наблюдая, а?

– Не знаю, – честно сказал Олег. – Я просто увидел Чумашкина на улице и понял, что это по мою душу. Ну, и напарника его – так же. Я же знал, что вы наверняка за мной людей поставите приглядывать. Я бы точно приставил. Мир у вас, правда, еще наивный, неиспорченный, но все же…

– Неиспорченный? Наивный? – пробормотал Медников. – Видели бы вы, что с моими ребятами всякая сволочь революционная делает…

– Насчет сволочи – не спорю, – пожал Олег плечами. – А вот на завод проникнуть – как нефиг делать, – он быстро обрисовал свою встречу с Овчинниковым. – И ни одна собака ведь моими документами не поинтересовалась! Да назовись я великом князем, все только бы глаза вылупили и поклоны отбивать принялись. Кстати, Сергей Васильевич, нужно сделать мне надежную легенду. Не представляться же каждый раз, что из Охранки. Кажется, в некоторых местах за такое и в рожу плюнут, и по башке ломом стукнут… Насчет Департамента технического надзора я ляпнул не думая, но вполне удачно. Мне потребуются документы, подтверждающие мое инспекторство, а также некий адрес, формально не связанный с Управлением, но куда можно отсылать корреспонденцию для передачи мне. Потребуются также минимальные властные рычаги для проведения в жизнь разных мелочей, ну, это не проблема. Кроме того, помимо Чумашкина, мне потребуется еще пара человек, хорошо знающих Москву, филеров или сыщиков. Михаил, что у меня в подчинении, сойдет на роль секретаря, хотя…

– Погодите, погодите! – остановил его Зубатов. – Вы как-то резко взяли с места в карьер. Расскажите, зачем вы ездили на завод и что там увидели.

– Мне было необходимо самому ознакомиться с уровнем современной технологии.

Должен заметить, она оказалась куда выше, чем я предполагал. Во всяком случае, я, дилетант в технике, конкретных советов мастерам дать явно не способен. Но об этом позже. Кроме того, мне требовалось понять причины постоянных бунтов и забастовок. В бытность мою Нар… – Олег осекся и взглянул на Медникова.

– Продолжайте, – спокойно сказал Зубатов. – Он в курсе… э-э-э… вашего предполагаемого прошлого.

– Хорошо, – кивнул Олег. – В бытность мою Нарпредом мне неоднократно приходилось разбираться с причинами недовольства рабочих. Они, в общем, схожи с нынешними.

Главное – низкий уровень жизни и нехватка предметов первой необходимости. Далеко не каждый станет бунтовать, если не съездит раз в год на южный курорт, но даже отъявленный тихоня возьмется за что-нибудь тупое и тяжелое, если он не может толком накормить своих детей. Или если его гонять, как вьючную скотину, по шестнадцать часов в сутки. Или если искалечить его в нечеловеческих рабочих условиях и выбросить на улицу. А ведь на многих предприятиях у вас так и поступают. Я могу понять, почему в условиях примитивных средств производства вашим рабочим приходится ишачить по двенадцать часов, чтобы российские товары могли конкурировать с североамериканскими. Но я в упор не понимаю, почему шихту в плавильную печь засыпают рабочие с одноколесными тачками, опасно балансирующие на узких мостках, когда их с успехом может заменить один-единственный конвейер, пусть даже с мускульным приводом – лошадью там какой-нибудь с воротом. Такой конвейер ликвидирует для людей опасность искалечиться, ускорит процесс загрузки в частности и производство металла в целом, а также понизит его себестоимость, что с успехом демонстрируют на заводе Гакенталя. А вот Гужон, несмотря на гакенталевский пример под боком, так не думает, зато несет в газетах ерунду насчет количества религиозных праздников в России. Это жадность, господа, банальная жадность, которая не довела до добра еще ни одного человека.

– Вы социалист? – в упор спросил его Медников, снова набычившись.

– Я мало знаю про социалистов, – пожал плечами Олег. – Как-то не успел еще толком войти в тему. Но, кажется, я даже близко не социалист. Если социализм хоть немного похож на наше учение Пути Справедливости, то это путь в пропасть.

Поверьте мне как бывшему Народному Председателю. Путь Справедливости изначально загоняет народное хозяйство в такие ямы, из которых выбраться невозможно принципиально. Собственно, последние полгода я думаю только об одном: как бы перевести экономику на нормальные рельсы, не разрушая ее до основания. Ну, а как глава государства я не могу испытывать симпатии к террористам любой масти, пытающихся государство, пусть и не мое, разрушить. Нет, я вряд ли социалист. Но что вам нужны срочные реформы трудового законодательства, я могу сказать сходу и не задумываясь. Прямо сейчас нужно ограничивать трудовой день до максимум двенадцати часов с перспективой сокращения до десяти. Ограничить детский труд – малолеткам возле опасного и шумного станка делать нечего. Нужны профсоюзы, защищающие интересы рабочих. Если их не организует государство, их создадут политиканы, причем в своих интересах. Ну, и так далее.

Только тут он осознал, что Зубатов смотрит на него очень странным взглядом. Олег осекся и вопросительно поднял бровь.

– Вы очень опасно мыслите, Олег Захарович, – наконец медленно произнес тот. – Очень опасно. Вы ведь еще не интересовались историей Московского охранного отделения, не так ли? Знаю, что не интересовались, иначе не стали бы говорить так открыто. Было время… – директор Охранки встал и, отвернувшись, отошел к окну. – Было время, еще до японской войны, когда я думал и высказывался так же.

Полагая, что лучше предупредить бунт, чем усмирять его, я организовывал государственные профсоюзы, защищавшие рабочих, кружки и рабочие клубы. Я добивался введения сносных условий труда, спорил с промышленниками, вносил проекты постановлений государю императору. Я даже пытался привлекать на свою сторону умных революционеров, убеждать их в пагубности террористических методов, делать их полезными членами общества. Знаете, чем это закончилось? В мои профсоюзы в Одессе и Николаеве внедрились революционеры-провокаторы, и рабочие демонстрации вышли на улицы. А обвинили в этом – меня. Промышленники писали на меня доносы за те рабочие комитеты, что создавались на их заводах под моим патронажем. И хотя я пользовался авторитетом, в конце концов Плеве лично выгнал меня со службы и отправил во владимирскую ссылку. Все, что я создавал, разрушили, моих людей отправляли в отставку и даже убивали. Вы слышали о "Совете рабочих механического производства"? Об "Обществе взаимной помощи текстильщиков"? Не слышали и не услышите – их нет, они разогнаны. О да, я вернулся, спасибо Петру, старому другу, и бомбе одного из тех бандитов, что поразила Плеве. Но знаете, Олег Захарович… я больше не рискую работать в том направлении. Все, чем я занимаюсь, это ловлю бандитов, под видом заботы о народе грабящих банки и подставляющих бунтующих рабочих под пули верных государю войск.

Бандитов, помышляющих о свержении святого для России – самодержавной власти.

Ловлю бандитов – но не более.

Зубатов резко повернулся от окна, быстро подошел и скалой навис над Олегом.

– Вы, Олег Захарович, рассказываете мне, что нужно делать для рабочих? Бросьте.

Я знаю это куда лучше вас. Я знаю, какие законы надо принимать, какие организации создавать и как лучше всего пинать толстобрюхих денежных мешков, чтобы они обеспечивали работникам человеческие условия. Но России это не нужно.

Она разорена японской войной, на Дальнем Востоке еще не прекратились военные стычки, несмотря на подписанный мир. А государь император расстроен проигранной войной. Он больше не слышит голос разума, предпочитая посылать солдат туда, куда нужно посылать инспекторов и чиновников.

Тяжело вздохнув, директор Охранки отошел от растерявшегося Олега и тяжело опустился на свое место.

– Вот вам мой совет, Олег Захарович. Совет человека пусть и не намного старше вас самого, но куда более умудренного опытом жизни. Забудьте про рабочих. У Охранного отделения хватает головной боли и без тред-юнионов на российский лад.

Забудьте и займитесь чем-нибудь еще. И уж боже упаси вас вести такие разговоры за пределами данной комнаты, даже со своими коллегами по работе. Другие далеко не столь терпимы, как мы с Евстратием. Если на вас поступит донос, я… буду вынужден принять меры.

– Вы предлагаете спрятать голову в песок? – горько спросил Олег. – Когда, вы знаете, что работа именно в этом направлении способна предотвратить революцию? А ведь она случится, неизбежно случится, я это вижу. Истории наших миров имеют слишком много схожего, и не думаю, что это случайно. Даже названия "Ростания" и "Россия" звучат похоже. Вас предали однажды, и теперь вы настолько напуганы, что позволите себе безучастно стоять в стороне, когда ваша страна на грани краха?