Несомненная реальность

Внезапно он понял, что беспокоило его каждый раз, когда ему позволяли выйти в сад. Тишина. Глубокая тишина, которая невозможна в его родной Моколе, где даже во внутреннем дворе Резиденции не укрыться от далекого жужжания автомобильных моторов. Здесь, словно в лесу, его окружали покой и тишина, пусть и нарушаемые недалекими детскими выкриками и голосами из клиники, стуком копыт и звоном сбруи лошадей проезжающего мимо мусорного фургона.

– Хорошо-то как! – пробормотал Олег. Провожатый нетерпеливо посматривал на него поверх штакетника с заднего сиденья экипажа. – Ну, поехали, что ли…

Первые метров триста пыльная грунтовая дорога тянулась вдоль высоких глухих заборов, монотонность которых лишь изредка нарушалась калитками и воротам.

Несколько раз навстречу попадались груженые телеги, запряженные большими массивными лошадьми ("битюгами", всплыло словечко из глубин подсознания). Но вскоре пролетка через площадь вывернула на широкую улицу, и местность заметно повеселела. По деревянным тротуарам спешил народ в непривычных одеждах – бедно одетые женщины с корзинами, проворные громко вопящие мальчишки, размахивающие газетными листками, по-деловому, в строгие костюмы, одетые мужчины… Дворники меланхолично шоркали своими метлами. Количество экипажей заметно выросло, пару раз попались даже закрытые кареты, очень похожие на те, что Олег в детстве видел в книжках. Какие-то гуляющие парами и тройками девицы бросали на окружающих заинтересованные взгляды и смущенно хихикали. На улицу выходили фасады двух– и трехэтажных домов, с декоративными колоннами, высокими стрельчатыми окнами и лепными карнизами.

– Большая Ордынка, – пояснил Олегу Крупецкий. – Обитают тут мелкие дворяне, зажиточные помещики свои дома строят. Сейчас мимо рынка проедем. Хороший рынок, старшина Бузовой его в порядке содержит. Воров мало, лавки чистые, даже обвешивают – и то с оглядкой. А дальше доходные дома пойдут, только мы свернем до того. Я в одном раньше жил, – добавил он с непонятным выражением на лице.

Олег покивал. Действительно, вскоре по левую руку вынырнул пятачок, по периметру которого сплошь виднелись входы в небольшие магазинчики, а меж ними располагались открытые лотки с фруктами, овощами, материей, какой-то кухонной утварью и прочим хламом. Олег невольно засмотрелся – дома, как он теперь называл прошлую жизнь, он такое видел только в показательных магазинах. И то фрукты были восковыми муляжами. Ручеек прохожих вливался в довольно густую толпу. Стоял сильный гул, тут и там сновали разносчики, настырно предлагавшие пирожки и какое-то питье. Мальчишки с газетами вопили все громче и громче. "Новые беспорядки на строгановской мануфактуре!" – разобрал Олег. – "Рабочие требуют … платы, рабочий день… запретить увольнения!.." – Болеслав Пшемыслович, – внутренне напрягаясь, попросил он. – Не купите мне газету? Деньги верну, как только смогу.

"Смогу ли? – молнией прянула мысль. – Ладно, авось не обеднеет".

Провожатый нехотя кивнул, извлек, порывшись, из нагрудного кармана мелкую монету и махнул мальчишке. Тот метнулся к пролетке, на лету поймал денежку, сунул в руки Крупецкому мятый желтый листок и растворился в толпе.

– Проше пана, – провожатый передал Олегу свое приобретение.

– Спасибо, – кивнул тот, быстро пробегая глазами криво набранные строки.

Странные еры и яти вкупе с твердыми знаками все еще цепляли взгляд, но после такого количества осиленных книжек он уже научился скользить по строкам взглядом, игнорируя помехи.

Прочитав несколько заметок, он откинулся на спинку сиденья и крепко задумался.

Судя по тому, что во весьма фривольном стиле излагали местные борзописцы, рабочие уже давно требовали сокращения рабочего дня, введения справедливой оплаты, введения чего-то, смахивающего на профсоюзы, и тому подобного. Отдельные уличные собрания весело и непринужденно, следуя тем же писакам, разгонялись полицией. Прочие статейки описывали светскую жизнь – об аудиенциях, данных Е.И.В. Николаем II (местным императором) в городе под названием Санкт-Петербург, приеме при дворе московского генерал-губернатора и тому подобные события. Их Олег оставил на потом.

– Скажите, Болеслав Пшемыслович, – обратился он к спутнику. – Вот тут пишут про рабочих. И давно у вас… бунты эти?

– Да уж давненько, – буркнул тот. Тема явно была ему неприятна. – В январе в столице по ним даже стрелять пришлось, собрались целой толпой и поперли с какой-то петицией. С тех пор то тут, то там какая-то смута, жандармы постреливают по большей части в воздух, но иногда и в людей. Бомбистов развелось – житья никакого не стало. После того, как в Думу выборы объявили, какие-то партии и союзы сбиваться начали, ладно еще за государя-императора. А то ведь и совсем наоборот есть, социалисты-демократы да социалисты-революционеры. С ног сбиваемся…

– И требуют расценок справедливых, рабочий день нормированный, карточки отменить…

– Чего? – удивился Крупецкий. – Какие карточки? Нет, пан, про карточки я ничего не знаю, а вот прочее – все правильно. Забыли свое место, пся крев!

Олег умолк, переваривая информацию. Старая жизнь внезапно волной нахлынула на него. Почти забытая за последние недели роль Народного Председателя вдруг ярко ожила в памяти. Проблемы, ушедшие куда-то на задворки сознания, всплыли и потребовали было своей доли внимания, но Олег усилием воли заставил себя не думать про них. Какой смысл забивать себе голову тем, что осталось где-то в ином мире? Здесь и сейчас куда важнее.

Остаток пути ехали молча. Впрочем, до места добрались быстро. Уже минут через двадцать – Олег засек по своим неправильным здесь часам – они свернули на тихую, усаженную тополями улочку с одноэтажными деревянными домами, обнесенными невысоким частоколом. Возле одного из них пролетка, повинуясь указаниям Крупецкого, и остановилась.

– Приехали, Олег Захарович, – провожатый высыпал несколько монет в подставленную горсть кучера и соскочил на землю. – Лаврушинский переулок, дом три. Поживете пока здесь, а там видно будет.

Дождавшись, пока экипаж отъедет, он толкнул калитку и по-хозяйски вошел во двор.

– Степан! – громко крикнул он. – Эй, Степан!

– Иду, ваше сиятельство! – откликнулся чей-то голос. – Сию минуту иду!

Из боковой двери выскочил неприметный мужичонка весьма потрепанного вида, лет сорока с хвостиком. Простые полотняные штаны покрывали заплаты, верхняя одежда – что-то среднее между легкой курткой и пальто – светилась прорехами. Сквозь редкие волосы на макушке виднелась солидная лысина.

– Вот тебе, Степан, новый постоялец, – сказал ему Крупецкий. – Зовут Олег Захарович, в городе он человек новый, так что расскажешь и покажешь ему все, что потребуется. Плата – как обычно.

– Да, ваше высокопревосходительство! – преданно откликнулся мужичок, искательно заглядывая в глаза Олегу. – Пренепременно исполним все в лучшем виде!

– Вот и славно, – кивнул ему Крупецкий. – Олег Захарович, можно вас на несколько слов наедине?

Не дожидаясь ответа, он поднялся на скрипучее крыльцо и толкнул дверь. Олег последовал за ним через темные сени, пропахшие кислой капустой, в довольно большую и светлую комнату. По углам стояли деревянные неструганые лавки, возле окна расположился письменный стол с пустой чернильницей и керосиновой лампой с треснувшим стеклом. На стене в углу расположилось несколько картинок в рамках с облезшей позолотой – икон, под ними, подрагивая, мигал огонек. Крупецкий, обратившись к ним, прикоснулся щепотью ко лбу, животу и плечам, слегка поклонился и с недоумением взглянул на Олега. Тот остановился посреди комнаты, не зная, что делать дальше.

– Итак, Олег Захарович, – провожатый, видимо, смирившись с какой-то неведомой странностью подопечного, повернулся к нему, – это ваша временная квартира.

Сколько времени вы здесь будете проживать, мне неведомо. Господин Зубатов меня о том в известность не ставил. Оплата за все, включая питание, полностью идет из казенных денег, если этот шельма Степан начнет требовать от вас чего-то сверх того – смело хлещите по мордасам. Это приказано передать вам, – он протянул Олегу бумажник. – Сумма небольшая, но на приличную одежду хватит. Деньги берегите, воров развелось – на ходу подметки режут. Где ближайшие галантерейные магазины, спросите у Степана, он все объяснит.