Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио
Шрифт:
Советские авторы, особенно Б.Е. Штейн и И.М. Майский, подвергли публикацию Госдепартамента аргументированной критике за односторонность (естественно, ведь там были опубликовны документы только германской стороны!) и тенденциозность отбора документов. С последним можно согласиться, т.к. документы в нем начинаются с 17 апреля 1939 г., а о более раннем периоде не говорится вовсе. Однако ничего позитивного за этой критикой не последовало. Советские документальные публикации начались только в разгар «перестройки» и закончились в 1998 г. с выходом третьей, завершающей части тома XXIII «Документов внешней политики», издание которых было приостановлено в 1977 г., т.к. подошло к «роковому» 1939 г. Дальше была тишина…
Возможно, что-то важное еще лежит в архивах, дожидаясь своего часа. Но уже сегодня, опираясь на документы обеих сторон, мы можем воссоздать историю переговоров в Берлине и Москве, которые завершились подписанием двух договоров между наиболее могущественными державами евразийского континента. В этом нам повезло больше, чем тем историкам, которые писали свои работы до середины девяностых годов: сошлюсь хотя бы на основательную книгу И. Фляйшхауэр «Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии», вышедшую в 1990 г. в ФРГ и в следующем году в СССР. Однако наличие таких работ снова избавляет от необходимости многих повторов, поскольку мы говорим об «оси» Берлин-Москва-Токио, а не обо всей истории дипломатии трех стран в указанный период.
В дальнейшем нас будут интересовать конкретные вопросы. Как Советский Союз и Германия смогли прийти от открытой конфронтации (последняя вспышка –
Предвидя возможную критику, я все-таки избираю отправной точкой разговор Гитлера с советским полпредом на новогоднем приеме в рейхсканцелярии. Да, до того были зондажи германских настроений при участии Радека, Крестинского и Енукидзе. Да, была широко задуманная, но окончившаяся ничем (т.е. неудачей) миссия Давида Канделаки, торгпреда в Берлине в 1935-1937 гг., который с прямой санкции Сталина вступил в контакт с президентом Рейхсбанка Шахтом и другими высокопоставленными лицами. Эту историю убедительно реконструировал Л.А. Безыменский, отметивший противодействие Литвинова любым попыткам достижения даже не сотрудничества, а всего лишь взаимопонимания с нацистами. [241] В 1937 г. Сталин, недовольный итогом затеянной им же макиавеллистской игры, жестоко расправился со всеми участниками, отправив их на расстрел и в лагеря как «немецких шпионов». Повезло только полпреду Сурицу, атлантисту и единомышленнику Литвинова, – он был переведен в Париж на смену Потемкину, потом отозван и благополучно умер в своей постели в 1952 г., незадолго до самого Хозяина.
241
Безыменский Л. Гитлер и Сталин перед схваткой, гл. 4.
Замечу, что назначение еврея Сурица полпредом в нацистскую столицу на смену еврею Хинчуку выглядело вызовом, хотя Суриц был, бесспорно, опытным и талантливым дипломатом, с которым охотно общались представители рейхсвера и деловых кругов. Вообще таких «странных» назначений в дипломатической истории тех лет немало. Чем руководствовался Рузвельт, назначая послом к Гитлеру Уильяма Додда, профессора-историка и убежденного либерала-антинациста? Чем руководствовался он же, направляя послом в Лондон ирландца-католика Джозефа Кеннеди? Или Сталин, который по заключении первого пакта с Германией отозвал из Берлина не только полпреда-хладобойщика Алексея Мерекалова, но и советника полпредства Георгия Астахова, без которого не было бы никакого пакта (о нем ниже), и назначил им на смену директора текстильного института Александра Шкварцева, а в Токио – профессора-ихтиолога Константина Сметанина? Из всех аргументов в пользу того, что Сталин на самом деле не стремился к созданию «оси» Берлин-Москва-Токио этот – лично мне – представляется самым убедительным.
Трудно сказать, означал ли погром «немецких шпионов» в 1937-1938 гг. изменение дипломатической ориентации Советского Союза, но о недовольстве Хозяина он свидетельствовал очевидно. В 1938 г. весы качнулись вновь: в решающую фазу вошла Гражданская война в Испании, не затихал конфликт в Китае, наконец, случился судетский кризис. Во всех этих случаях советская дипломатия, которая снова попыталась прибегнуть к арсеналу «коллективной безопасности», была – или, по крайней мере, выглядела – откровенно неэффективной.
Если вызов Гитлера послевоенному «диктату» победителей и его реализация в Мюнхене продемонстрировали непрочность версальской системы, так сказать, с внешней стороны, то последовавший за этим крах Чехословакии – как впоследствии Польши – показал ее внутреннюю слабость. Не умаляя ответственности Гитлера, точнее, всего германского руководства, за агрессивную внешнюю политику – в отличие от Муссолини, нацисты имели достаточно сил, чтобы не изображать миролюбие, – приходится признать, что главной, или по крайней мере, наиболее глубинной причиной Второй мировой войны было не их абстрактное «стремление к мировому господству», относящееся к туманной области идеологем, но сам Версальский договор. Рискну охарактеризовать мюнхенское соглашение как пример «похабного», по выражению Ленина, но необходимого на тот момент мира, который в любом случае лучше, чем война. Если бы Франция и СССР оказали Чехословакии военную помощь, это привело бы к многостороннему военному конфликту с небезусловным исходом, когда, по мнению автора этих строк, ни одна из сторон не могла рассчитывать на скорую и решительную победу.
На основании анализа количественных характеристик военного потенциала возможных противников М.И. Мельтюхов делает решительный вывод: «В любом случае осенью 1938 г. Франция, Чехословакия и СССР обладали вооруженными силами, способными нанести поражение Германии». [242] Да, по мнению многих германских военных и политических лидеров, не исключая самого фюрера, собственно военного потенциала Германии на тот момент было недостаточно для нанесения поражения франко-советско-чехословацкому блоку. [243]
242
Мельтюхов М.И. Советско-польские войны, с. 174.
243
Объективная картина военного потенциала, состояния армии и военной промышленности Германии в предвоенные годы: Burton Klein. Germany's Economic Preparations for War. Cambridge (Mass.), 1959.
Однако необходимо учесть как минимум еще пять факторов, которые на тот момент были очевидны для Гитлера.
Во-первых, это несомненно высокий, несмотря на недостаточную материально-техническую готовность к войне, боевой дух не только вермахта, но и большинства гражданского населения Германии (потенциальные резервисты и рабочие ВПК), а также многочисленных «фольксдойче» за пределами Рейха, которые жаждали воссоединиться с «фатерляндом» не только по патриотическим, но и по экономическим причинам. Конечно, можно отнести «боевой дух» к нематериальным факторам, но, скажем, во французской армии он, по мнению многих в самой же Франции, был далеко недостаточен, что трагическим образом подтвердилось весной – летом 1940 г. Об этом убедительно говорил, например, лидер Французской народной партии Жак Дорио в книге «Переустроить Францию», вышедшей в апреле 1938 г. Позднейшая репутация Дорио как пособника нацистов не должна вводить нас в заблуждение. В этой книге он дает последовательный и убедительный анализ кризиса, в котором находится страна; выступает за разрыв договоров с СССР и Чехословакией, чреватых вовлечением Франции в европейскую войну; агитирует за нормализацию отношений с Германией и Италией – сильными и недружественными (последнее для него совершенно очевидно) соседями, к тому же заключившими между собой союз; наконец, призывает к перевооружению Франции, считая его важнее любых дипломатических демаршей и политических комбинаций. [244] Добавлю, что на Риомском процессе (1942 г.) бывших французских лидеров – виновников поражения 1940 г. [Суду были преданы премьер-министры Э. Даладье (также министр обороны в кабинете Рейно) и Л. Блюм, главнокомандующий генерал М. Гамелен, министр авиации Г. Ля Шамбр; лидеры «беллицистов» премьер-министр П. Рейно и министр колоний Ж. Мандель были арестованы, но до суда над ними дело не дошло.] – была выявлена и материальная неготовность Франции к войне в 1938-1939 гг. Чехословацкая армия тогда так и не получила возможности проявить себя на поле боя, а Красная армия была если не ослаблена, то, по крайней мере, дезорганизована сталинскими «чистками», – фактор, которому иностранные аналитики придавали очень большое, может быть, преувеличенное значение. Даже если согласиться
с оригинальной, но не бесспорной точкой зрения В. Суворова (В.Б. Резуна) о пользе «чисток» для повышения боеспособности РККА, изложенной в книге «Очищение. Зачем Сталин обезглавил свою армию?», положение в ней летом – осенью 1938 г. вряд ли можно назвать стабильным.244
Jacques Doriot. Refaire la France. Paris, 1938.
Во-вторых, основываясь на данных разведки, включая перехваченные телефонные и телеграфные переговоры между Лондоном и Прагой, Гитлер знал, что Великобритания не окажет противникам Германии военной помощи, несмотря на всю активность чешского лобби. [245] Британское руководство само считало свою армию и страну в целом не готовой к полномасштабной войне на континенте и тем более не собиралось воевать ради защиты и спасения Чехословакии в «версальских» границах. И о том, и о другом говорил газетный магнат лорд Ротермир, сторонник создания мощной авиации и одновременного достижения взаимопонимания с Германией. Сомневался в целесообразности британских «гарантий» Праге и сам премьер Чемберлен, резонно заметивший по этому поводу: «Чехословакия далеко, и непросто представить себе, как Великобритания могла бы выполнить такую гарантию». [246] Интересно, почему эти «географические» соображения не пришли ему на ум в конце марта 1939 г., когда он давал столь же авантюристическую «гарантию» Польше, которую его страна изначально не могла (да и сомнительно, что хотела) защитить? Британский посол в Берлине Гендерсон, сформировавшийся как дипломат в доверсальскую эпоху, подобно Ротермиру и многим другим, считал «ошибкой» само создание чехословацкого государства и задавал своему начальнику Галифаксу риторический вопрос, стоит ли ради него рисковать перспективой долгосрочного англо-германского взаимопонимания, достижение которого он считал своей задачей. [247] История зло пошутила и здесь: Риббентроп в Лондоне и Гендерсон в Берлине стремились – полагаю, вполне искренне и исходя из собственного понимания национальных интересов – ликвидировать основные источники напряжения в отношениях между странами и добиться некоего взаимопонимания, но ни тому, ни другому это не удалось. Более того, именно в их бытность послами (хотя и не исключительно по их вине) произошло ухудшение двусторонних отношений. Идя к одной цели, Гендерсон и Риббентроп добились прямо противоположных результатов, а потом, как говорится, «выспались» друг на друге в своих мемуарах. Гендерсон охарактеризовал Риббентропа как ближайшего, наряду с Гиммлером, подручного Гитлера по «партии войны», которую возглавлял сам фюрер, и назвал рейхсминистра главным виновником войны в Европе, сравнивая его в нелестных выражениях («сочетание тщеславия, глупости и поверхностности») с министром иностранных дел Австро-Венгрии графом Берхтольдом, которого считал ответственным за начало Первой мировой войны четвертью века ранее. [248] Риббентроп, в свою очередь, опроверг многие утверждения британского посла, с книгой которого, вышедшей в 1940 г., имел возможность ознакомиться и которую назвал «пропагандистской писаниной». «Гендерсон по всему своему характеру чувствовал себя орудием классической английской политики и был готов, какова бы ни была причина, брать себе на душу любую неправду, если верил, что служит этим на пользу своей стране». [249] Разумеется, следует помнить, что и Гендерсон, и Риббентроп писали свои мемуары прежде всего для самооправдания, что вынуждает нас относиться к ним с сугубой осторожностью.
245
David Irving. Churchill's War. Vol. I. The Struggle for Power. Australia, 1987, ch. 9-13; John Charmley. Churchill. The End of Glory. A Political Biography. London, 1993, ch. 30-32.
246
На англо-французских переговорах в Лондон 18 сентября 1938 г.: DBFP, Third Series, vol. II, p. 393 (№ 928).
247
Письмо Гендерсона Галифаксу от 12 августа 1938 г.: Там же, р. 84-86 (№613).
248
Sir Neville Henderson. Failure of a Mission: Berlin 1937-1939. London, 1940, p. 110-111.
249
Риббентроп о Гендерсоне: Риббентроп И. фон. Цит. соч., с. 213-215.
В-третьих, было очевидно, что Германию поддержат словаки, враждебно настроенные к режиму Бенеша. В этом случае перспектива гражданской войны этнического характера в Чехословакии становилась вполне реальной. Вообще, представления о существовавшей там «межнациональной гармонии» следует признать сильно идеализированными даже без учета дискриминационной политики против этнических немцев. Существует популярный анекдот, относящийся к кануну судетского кризиса. Иностранный дипломат спрашивает своего коллегу из Праги: «Ваша страна называется Чехословакия. Скажите, президент Бенеш – чехословак?» «Нет, он чех». «А премьер Годжа – чехословак?» «Нет, он словак». «Так что же чехословак?» После некоторого раздумья: «Есть у нас господин Генлейн <лидер судето-германцев. – В.М.>. Вот он – чехословак». Естественный и безболезненный распад Чехословакии на Чехию и Словакию после крушения социалистической системы и их уже более чем десятилетнее нормальное существование в качестве независимых государств подтверждает искусственный характер государственного образования, созданного версальскими «картографами» со ссылкой на «право наций на самоопределение».
В-четвертых, нетрудно предположить, что Польша и Венгрия будут на стороне Берлина, потому что тоже имеют территориальные претензии к Чехословакии, которые Германия, в свою очередь, поддерживала, стремясь привлечь их в Антикоминтерновский пакт. 22 сентября французский посол в Берлине Франсуа-Понсэ направил своему министру Боннэ пространное донесение по этому вопросу. «Варшава и Будапешт не согласятся с тем, чтобы в отношении своих этнических меньшинств, включенных в чехословацкое государство, был применен менее благоприятный режим, чем тот, который будет предоставлен судетским немцам… Тот факт, что Польша высказала свои аппетиты в момент, когда она почувствовала, что близится час добычи, не может удивить тех, кто знал о помыслах г-на Бека». [250] Для Боннэ это не было новостью. Тремя месяцами раньше, 27 мая, польский посол Лукасевич заявил ему: «Вопрос о нашем меньшинстве в Чехословакии существует давно, и за это время пражское правительство ничего, кроме обещаний, не сделало для разрешения его… Ни в коем случае мы не можем допустить даже на один момент того, чтобы проблема польского меньшинства была разрешена после разрешения вопроса о судетских немцах. Эта проблема должна быть разрешена одновременно и в полной аналогии с разрешением вопроса о немцах <выделено мной. – В.М.>. Количество населения здесь никакой роли не играет» [Для справки: речь шла о 80 тысячах поляков в Тешине и трех с половиной миллионах судето-германцев.]. [251] «Искренняя неприязнь между чехами и поляками также стала одной из неизбежных составляющих восточноевропейской политики». [252]
250
Документы и материалы кануна второй мировой войны, 1937-1939. Т. 1. М., 1981, с. 197-201 (№ 82).
251
Донесение Лукасевича Беку: Там же, с. 106 (№ 32).
252
Дирксен Г. фон. Цит. соч., с. 37.