Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио
Шрифт:
Сиратори начал с того, что главной задачей японской политики является устранение иностранного военно-политического присутствия из Маньчжурии и «собственно Китая», частью которого японцы Маньчжурию не считали. Тогда эти территории окончательно окажутся в сфере влияния Японии, которая сможет эксплуатировать их в соответствии со своими нуждами. Впрочем, это не предполагало полного экономического вытеснения «великих держав», прежде всего США и Великобритании, из Китая (но, повторим, не из Маньчжурии!), потому что такой вариант был заведомо нереален: никто без войны своих экономических позиций здесь не уступил бы. Китай должен иметь наилучшие отношения с Японией и сотрудничать с ней; если он к этому не стремится, его придется заставить. Сиратори считал, что Китай, особенно лидеры Гоминьдана, «не понимает своего счастья», ориентируясь на Великобританию и США, а не на Японию, которая единственная может освободить его от гнета «белого империализма», хотя и не вполне бескорыстно. В результате на Дальнем Востоке воцарится мир, которого жаждут все стороны, и прежде всего Япония. Утверждения, что «в бедах Китая виноват сам Китай» и что он может достичь внутриполитической стабильности и безопасности только путем союза с Японией, с началом «Китайского инцидента» стали официальной линией японской пропаганды. [480] Впрочем, к аналогичным выводам уже в начале 1930-х годов пришли
480
Каваи Тацуо. Хаттэн Нихон-но мокухё. (Цели японской экспансии). Токио, 1938 (английский перевод: Tokyo, 1938; русский перевод: Дайрен, 1940); The Sino-Japanese Conflict: A Short Survey. Tokyo, 1937; How the North China Affair Arose. Tokyo, 1937; Teiichi Muto. After the Chino-Japanese Incident… What? Tokio-Kioto, 1937 и мн. др. Анализ: Richard Storry. The English-Language Presentation of Japan's Case during the China Emergency of the Late Nineteen-Thirties // European Studies on Japan. Tenterden, 1979.
Переходя к «русскому вопросу», Сиратори назвал СССР не только главным препятствием на пути реализации японской политики в Маньчжурии и в Китае и «силой, которую, бесспорно, надо устранить в первую очередь», но даже единственным государством, которое реально угрожает Японии. Он был уверен, что Сталин не отказался от ленинской концепции мировой революции, которая на самом деле не основывается на идеологических принципах, а только прикрывается ими. Иными словами, советская дипломатия продолжает и развивает экспансионистскую внешнюю политику царской России, – кстати, того же мнения придерживались многие аналитики, включая Чемберлена, Уэда и Сато Наотакэ, одного из лучших знатоков России в японском МИД. Можно сказать, что в судьбе Сато отразилась вся трагическая динамика русско-японских отношений первой половины XX столетия: он был атташе в Петербурге в годы первой революции, открывал японское посольство в Москве в 1925 г. и, уже в качестве посла, принимал из рук Молотова ноту об объявлении войны в августе 1945 г.. [481]
481
Сато о своих «русских службах»: 1) Футацу-но Росиа. (Две России). Токио, 1948; 2) Кайсо хатидзюнэн. (Воспоминания за восемьдесят лет). Токио, 1963.
Сиратори полагал, что в настоящий момент Советскому Союзу для полномасштабного осуществления внешней экспансии не хватает сил, но не желания. Поэтому его более всего занимала практическая оценка военного, политического и экономического потенциала СССР как противника в будущем противостоянии, а возможно, и войне, к мысли о неизбежности которой он склонялся все больше. Япония должна как можно скорее покончить с влиянием СССР на Дальнем Востоке, не упуская момент и проявляя инициативу. Он считал, что Советский Союз пока слаб и неспособен к эффективной войне против Японии, но понимал, что время работает на Россию, в том числе с учетом ее колоссальных ресурсов и несомненных успехов первой и второй пятилеток. Поскольку Москва заинтересована в мирных отношениях со своими соседями, а для Японии война не является самоцелью, он предлагал приступить к немедленным переговорам, но считал возможным и нужным вести их с позиции силы.
Потенциальные требования и условия Японии представлялись ему так: демилитаризация Владивостока, вывод войск из Внешней Монголии (т.е. Монгольской Народной Республики, не признанной в то время никем в мире, кроме СССР и Танну-Тувы, а потому как бы несуществующей), затем демилитаризация Забайкалья вкупе с уступками в вопросах рыболовства, лесных концессий и т.д. В число первоочередных требований Сиратори включил также покупку «по умеренной цене» Северного Сахалина с последующими переговорами о покупке Приморья, о чем не раз заговаривал с советскими дипломатами и журналистами в Токио еще в начале тридцатых. Кроме того, он предупреждал, что позиция Японии должна быть заявлена жестко и определенно: переговоры не дадут желаемых результатов, если вести их так же «мягкотело», как во время покупки КВЖД. Под это он попытался подвести теоретическую базу, заявив, что славяне и «раса Ямато» неизбежно столкнутся в борьбе за господство на Дальнем Востоке и на Азиатском континенте в целом.
Сиратори видел в России исконного геополитического противника Японии, которая, находясь в тот момент в более выгодном положении, должна принять все возможные меры к ее ослаблению. Однако он не агитировал непременно за войну, как генерал Араки, а считал ее лишь крайним средством разрешения сложившегося противостояния. Надо готовиться к войне и не отказываться от нее на тот случай, если переговоры по предлагавшемуся им сценарию не увенчаются успехом – вот основной вывод письма.
В поисках союзников Сиратори обращал взоры к Германии и Польше, исходя из их враждебности к России. Рассчитывал ли он на тройственный антисоветский союз Токио, Берлина и Варшавы? Возможно. Но в таком случае он явно недооценивал непримиримый антагонизм Германии и Польши: первая, как известно, так и не признала официально своих восточных границ, определенных Версальским договором, а вторая еще в 1933 г. вынашивала планы превентивной войны против западного соседа в союзе с Францией. Интересно, что позиция Гитлера по отношению к Польше была мягче, чем у лидеров Веймарской Германии, не оставлявших надежд на реванш и ориентировавшихся на союз с Советской Россией, у которой, в свою очередь, были территориальные претензии к Польше со времен войны 1920 г. Польский историк С. Дембски пишет по этому поводу: «Гитлер, хотя и не отказывался от притязаний в отношении Польши, но, в противоположность своим предшественникам, не отвергал возможности решения германо-польских проблем путем переговоров, а не с помощью вооруженного конфликта. Он не стремился к безусловному уничтожению Польши и по этой причине считался в Варшаве <в середине 1930-х годов. – В.М> умеренным и рассудительным политиком». [482] Однако и сам маршал Пилсудский, и его наследники-«пилсудчики» во главе с министром иностранных дел полковником Беком были одержимы идеей «Великой Польши», способной одновременно противостоять и Германии, и России, и в результате добились, как мы уже видели, только вражды со стороны обоих соседей.
482
Дембски С. Цит. соч.
Увлекаясь нарисованной им самим картиной, Сиратори потребовал даже разрыва с Россией, считая его насущной необходимостью, более важной, чем вопросы разоружения и проблемы Китая (напомню, что после перемирия в Тангу в 1933 г. Япония не вела боевых действий на континенте). Разрыв и демонстрация силы, по его мнению, могли бы раз и навсегда избавить Японию от опасности с севера. Настоящий момент он считал самым подходящим, поскольку, по его оценке (а
точнее по оценке тех, на чье мнение он опирался), Советской России понадобится еще десять лет, чтобы стать державой, с которой Япония не сможет справиться. Сиратори также полагал (возможно, исходя из опыта Германии и Франции), что Россия еще не компенсировала людские потери Первой мировой и Гражданской войн. Кроме того, он считал коммунистический режим слабым и лишенным массовой поддержки, хотя вовсе не исключал ее появления в будущем. Иными словами, Сиратори невысоко оценивал потенциал России на данный момент, но предвидел ее будущее усиление по всем направлениям. «В настоящий момент шансы хороши» – вот его вывод и главная мотивировка немедленных действий. Он хотел видеть Россию «слабой капиталистической республикой», ресурсы которой легко будет поставить под иностранный (читай: японский) контроль.Сделанный им анализ ситуации не отличается прозорливостью, но причиной заблуждений Сиратори-аналитика стало то, что всю информацию о Советской России он брал из вторых-третьих рук (хотя его источники были далеко не худшими), разделяя популярные воззрения, а с ними и заблуждения своего времени. Однако в отличие от большинства современников, он нисколько не страшился «коммунистической угрозы», видя в России прежде всего геополитического противника. Преимущественное внимание к геополитическим, а не идеологическим факторам помогает понять и оценить дальнейшую эволюцию отношения Сиратори к СССР.
Арита не согласился со многими выводами своего стокгольмского коллеги, в частности о наличии реальной возможности союза с Германией и Польшей против СССР, о быстром крахе Советского Союза в результате войны и о том, что славянам и японцам «роковым образом» суждена битва за Азию. Он счел откровенно утопическими требования о демилитаризации частей советской территории, но согласился с тем, что от СССР надо потребовать прекращения «подрывной деятельности» и коммунистической агитации в Азии, прежде всего в Китае и Индии, где Япония могла бы выступить гарантом против «большевизации». Арита ни в коей мере не считал войну с СССР неизбежной и не склонен был недооценивать его военный потенциал, а потому признавал необходимость перевооружения Японии, дабы иметь необходимый тыл для решительных переговоров с северным соседом. Хотя и не настолько «решительных», как предлагал Сиратори.
Но реалии меняются. Менялись и взгляды Сиратори, все более сближавшиеся с позицией Хаусхофера, который в мае 1940 г. писал: «Если страны Восходящего Солнца и Серпа и Молота смогут покончить с взаимным недоверием, они будут непобедимы в прилегающих морях <то есть в войне с атлантистским блоком. – В.М> … Чем меньше напряженности будет в отношениях между Японией и Россией, тем меньше шансов будет у англосаксов и Китая навязывать политику «разделяй и властвуй». Объединившись, Япония и Россия станут непобедимы в Восточной Азии. Монголия, руководимая Россией, Южная Маньчжурия, руководимая Японией, и буферное пространство между ними… могут стать более прочным образованием, нежели все конструкции Версаля». [483] Одновременно с Хаусхофером это отметил видный американский политический аналитик Лоуренс Деннис, убедительно показавший невозможность победы атлантистского блока, даже с участием США, над евразийским блоком с участием СССР. [484]
483
«Zeitschrift fur Geopolitik», 1940, p. 292; цит. по: Weigert H.W. Op. cit.
484
Dennis L. The Dynamics of War and Revolution (впервые: 1940).
Сиратори пересмотрел свое отношение и к внутриполитическим реалиям СССР: убедившись в успехах советской плановой экономики, он готов был даже признать превосходство марксизма над капитализмом, который ассоциировался для него с «демократиями». «Заслуга марксизма в том, что он указывает на неразумные черты и пороки капитализма», – примечательное признание для недавнего непримиримого борца с марксизмом. Не отрицая прошлого значения Антиком и нтерновского пакта (куда уж!), Сиратори еще осенью 1939 г. заявил, что «большевизм», против которого он был направлен, переродился и что теперь государственный строй СССР принципиально не отличается от существующего в Германии и Италии, а это внутреннее единство – не только наилучшая предпосылка их союза, но основа «нового порядка», противостоящего англофранцузскому (разумеется, имелись в виду и не упомянутые прямо Соединенные Штаты). Что же касается Японии, то ее уникальный «государственный организм» кокутай, существующий с незапамятных времен, имеет божественное происхождение и настолько превосходит все иностранные модели, что союзу с противниками «демократий» имеющиеся различия помешать не могут. [485]
485
Осю синтицудзё то Нихон сэйдзи. («Новый порядок» в Европе и политика Японии) // Сиратори Т. Нити-доку-и судзику рон, с. 85-142 (цитата: с. 131). О кокутай см. в моих работах: 1) Метафизика «государственного организма». (Концепция кокутай и японская традиция) // «Знакомьтесь: Япония», № 17(1997); 2) Консервативная революция в Японии: идеология и политика, гл. 2, 3, 6; 3) Синто и японская мысль // Синто: путь японских богов. Т. 1. Очерки по истории Синто. СПб., 2002.
«Переосмыслению политики в отношении СССР» Сиратори посвятил одноименную статью, появившуюся в марте 1940 г.. [486] Она начинается с упоминания об успешной работе совместной комиссии по демаркации границы между Маньчжоу-Го и МНР – той самой границы, которая на протяжении последних лет была местом постоянных «инцидентов». Работа комиссии имела как практический, так и символический характер, устранив если не причину, то главный повод конфликтов и продемонстрировав способность и готовность обеих сторон к диалогу даже по тем вопросам, где они до того «стояли насмерть». Далее автор переходит к особенностям отношений двух стран в ходе европейской войны, решительно говоря о «германо-советской стороне» как противнике «англофранцузской стороны» в борьбе за «новый порядок» (официально Москва таких формул избегала) и о необходимости дальнейшего сближения Москвы и Токио, которое окажет воздействие на США и удержит их от вступления в войну. Напомню, что статья написана до окончания «странной войны» в Центральной Европе и «зимней войны» на Севере, то есть когда победа Гитлера была еще не очевидна, а в Лондоне и Париже планировали войну против Советского Союза, исключенного из Лиги Наций за агрессию против Финляндии. Переломить ситуацию, по мнению автора, могут только решительные действия, а именно оформление союза четырех – союза противников «демократии», воюющих с общим врагом и преследующих одни и те же цели. Это будет геополитический, глобальный союз, преодолевающий узкие рамки азиатского «регионализма», столь милого традиционной японской дипломатии.
486
Сиратори Тосио. Тайсо сэйсаку-но сайкосацу. (Переосмысление политики в отношении СССР) // «Кэйдзай дзёхо сэйкэйхэн», 1940, № 3.