Несостоявшийся русский царь Карл Филипп, или Шведская интрига Смутного времени

Войско Ивана Заруцкого оказалось в изоляции, по всей России под влиянием посланий патриарха и рассказов бежавших из ополчения дворян зрело убеждение, что собравшиеся под Москвой казаки бьются за чуждые земству интересы. Помощи казакам ждать было неоткуда. Деморализованное, ослабленное войско, привыкшее больше грабить, чем сражаться, стало уступать инициативу полякам. В середине августа в Москву пробился с хлебным обозом Ян Сапега, а еще через два месяца, после заключения Польшей перемирия со Швецией, к Москве подошел знаменитый воин, победитель шведов под Киркхольмом гетман Ян Карл Ходкевич. Он привел с собой из Ливонии всего две тысячи человек, но даже это крошечное войско, ослабленное долгим походом и голодом, вызвало у Ивана Заруцкого панику. Под его диктовку (сам атаман был неграмотен) дьяки принялись строчить просьбы о помощи. Заруцкий требовал подкреплений, пороха и шуб, уверяя, что страдает под Москвой за общее дело. Но призывы из разбойничьего стана в большинстве русских городов были встречены прохладно. Дворяне, купцы и простые обыватели не собирались седлать коней или выскребать свои последние запасы, чтобы спасать Заруцкого от поляков.

Ходкевич сумел провести к осажденным в Кремле большой обоз продуктов, однако у него не было сил, чтобы рассеять казачьи отряды, обложившие столицу. Он отступил и встал лагерем в монастыре у Рогачева, в районе Ржева.

Несмотря на определенные военные успехи последнего времени, как польский гарнизон в Москве, так и русское боярское правительство, сделавшее ставку на королевича Владислава, пребывали в унынии. Посольства к королю Сигизмунду возвращались ни с чем. Польский король, потративший последние средства на осаду Смоленска, вместо обещанных денег по повышенной ставке, так называемых «стенных», выплачиваемых за сидение в осаде, разрешил московскому гарнизону лишь взять в залог, в счет будущих выплат, несколько царских регалий из кремлевских кладовых.

Из своей резиденции в Новгородском кремле Делагарди пытался следить за происходящим вокруг. Информации поступало много, но события менялись с такой быстротой, что трудно было что-то планировать заранее. Союзы складывались и распадались, города и области присягали то одному, то другому мимолетному властителю, из допросов пленных, докладов лазутчиков, рассказов купцов, проскочивших со своими обозами по опасным дорогам объятой войной страны, складывалась картина хаоса, бушевавшего за пределами новгородских стен. Лишь в непосредственной близости от Новгорода действовали четыре силы, враждовавшие друг с другом. Где-то неподалеку бродил изгнанный из Польши за различные преступления шляхтич Лисовский со своими казаками, называемыми «лисовчиками». Действия предводителя этой конной партизанской армии, способной задень преодолевать сотни километров, вполне соответствовали изображению на его фамильном гербе, где красовался ощетинившийся иголками еж: Лисовский готов был колоть всех, кто к нему притронется. В районе Печор оставались части войска гетмана Ходкевича, ушедшего с основными силами к Москве, а под Великими Луками действовал русский воевода Григорий Волушев, до распада ополчения выполнявший указания его предводителей. И все же главную угрозу шведским интересам в новгородских пределах представлял третий Лжедмитрий, временной столицей которого стал Ивангород. Его власть признали Копорье, Ям и Гдов — приграничные крепости, на которые претендовал шведский король, вот-вот в его руки готов был попасть и главный после Новгорода приз на северо-западе — Псков. Пока этот мощный город-крепость, с пятнадцатитысячным населением и еще не забытыми традициями самоуправления, держал свои ворота закрытыми для всех, кто мечтал навязать ему свою власть, однако Псков мог склониться перед призывами Лжедмитрия сдаться «истинному государю», радеющему о спасении православия. В начале июля он уже попытался захватить Псков, подойдя к нему с полуторатысячным войском и артиллерией и призывая горожан подчиниться ему добровольно, иначе здесь будут шведы, оскорбляющие православные святыни. Свои аргументы самозванец подкреплял огненными ядрами, которыми он забрасывал город. Однако долго простоять у Пскова Лжедмитрию не пришлось. Узнав о приближении шведских отрядов под предводительством Эверта Горна, он бросил пушки и спешно ретировался в Гдов.

С бывшим дьячком то ли Матвеем, то ли Сидоркой, пустившимся в масштабную авантюру, шведы поначалу попытались договориться, но из этого ничего не вышло. Напрасно от имени короля ему обещали земли и почет в Швеции или должность Псковского воеводы, если он согласится передать присягнувшие ему русские крепости, напрасно напоминали о том, что лучше довольствоваться малым, но верным, чем стремиться к иллюзорному величию и закончить свою жизнь на плахе. Мошенник, еще недавно нищенствовавший в Новгороде, кажется, искренне поверил в возможность стать русским царем!

Решив не расходовать силы и время на уничтожение Лисовского и Волушева, занятых борьбой друг с другом и грабежами, Делагарди вступил в схватку с Лжедмитрием. В основном она носила пропагандистский характер: оба противника посылали отряды своих сторонников в разные концы Новгородского княжества, предлагая присягнуть Дмитрию или шведскому принцу. Преимущество в этом соревновании оказалось на стороне Делагарди. Давняя традиция подчинения Новгороду, подкрепленная угрозой шведского штурма, заставила открыть свои ворота Ладогу, Тихвин, Старую Руссу, Порхов и Торжок. Ярославское княжество и города Севера — Каргополь, Белозерск, Вологда и Холмогоры — объявили, что присоединятся к договору, как только шведский принц вступит в пределы Московии, а до того просят поддерживать с ними дружеские отношения. Богатые купцы русского Севера, не тронутого войной, объявили о готовности собрать деньги, необходимые шведскому принцу для найма войска и очищения от поляков Москвы. Купеческое сообщество было полно энтузиазма по поводу открывшейся перспективы династического союза России со Швецией. Ведь в этом случае для торговли открывалось Балтийское море, находившееся под шведским контролем!

Псков и Нотебург сообщили, что подчинятся шведскому принцу, но только после его приезда в Россию. Однако эти города были слишком важны для Швеции, чтобы Делагарди мог поставить их сдачу в зависимость от изменчивых политических конъюнктур. Псков и Нотебург было решено принудить к подчинению силой оружия. В конце августа из Новгорода к Пскову вышло соединенное русско-шведское войско под командованием фельдмаршала Эверта Горна. Главную ударную силу представляли два полка — финский кавалерийский Ханса Бойе и пехотный шотландца Коброна, составленный из английских и шотландских наемников, — всего около двух тысяч человек.

«В городе и за городом построено много прекрасных монастырей и церквей из кирпича, с высокими колокольнями и шпицами: они обиты листовою медью, прекрасно позолочены, посеребрены и при солнце придают своим блеском такой великолепный вид городу как будто блещет золото и серебро», — так описывал внешний вид этой сильнейшей на русском северо-западе крепости Петр Петрей, видевший Псков в описываемый период. Город располагался в месте слияния двух рек — Великой и Псковы, — представляя собой мощное инженерное сооружение. Он был одним из трех русских городов, так же как Москва и Смоленск, окруженных каменной стеной с башнями. Даже взятие внешней линии укреплений не означало захвата города. Внутри Псков разделялся стенами на три автономные части, а в центре помешался кремль, представлявший собой практически неприступную крепость. С появлением мощной артиллерии в конце XVI века псковские оборонительные сооружения были модернизированы. Внешнюю стену на некоторых участках усилили надежными земляными насыпями в опалубке из толстых бревен. К каменным башням, которые могли разрушиться, если бы с них стали бить тяжелые орудия, пристроили башни из толстых бревен. Там и была установлена крепостная артиллерия.

Подступившим к городу шведам открылись следы сильных разрушений, однако они не были связаны со сражениями. В 1609 году из-за неосторожности людей, варивших в больших чанах кисель, вспыхнул ужасный пожар. Выгорели весь средний город и кремль, а от взрыва порохового склада опрокинулись обе внешние стены по рекам Великой и Пскове. Места проломов были заложены свежей кирпичной кладкой.

Как взять с небольшими силами крепость, устоявшую тридцать лет назад против стотысячной армии польского короля Стефана Батория? У шведов не было артиллерии, не хватало свинца и пороха. Наемники отказывались копаться в земле, чтобы вести подкопы для подвода мин: почва была каменистая, плохо поддающаяся кирке и лопате, солдаты, по обыкновению, жаловались на задержку жалованья и митинговали. Горн попытался пригнать на земляные работы крестьян из Порхова, но те разбежались по дороге.

Впрочем, Эверт Горн рассчитывал, что души жителей Пскова окажутся слабее фортификационных сооружений. Вот уже несколько лет в Пскове, как и во многих других русских городах, шла борьба городской верхушки — бояр и богатых купцов — с так называемыми «меньшими людьми», беднотой, которую поддерживал стрелецкий гарнизон. В 1607 году Псков под давлением черни присягнул второму Лжедмитрию, а когда войска Василия Шуйского два года спустя безуспешно попытались штурмом взять Псков, именитых людей обвинили в сношениях с врагом. У дворян и боярских детей отняли боевых коней и передали их стрельцам для вылазок, у тех, кто бежал в Новгород, боясь расправы толпы, описали имения, а их жен бросили в тюрьму. Летом 1609 года в Пскове события приняли еще более радикальный характер. Стража заметила священника и дьякона, пытавшихся перелезть через стену и убежать в Новгород. Дьякону удалось спастись, а попа поймали. Под пытками он оговорил многих именитых людей, и с этого момента началась настоящая вакханалия насилия.

Розыском занялся стрелец Кудекуша Трепец, выдвинувшийся в вожди городской черни. По малейшему подозрению в стремлении отложиться от самозванца именитых людей хватали и после жутких пыток тащили на казнь. В конце августа от бесчинств этого предводителя толпы устали даже его сторонники. Чернь прогнала Кудекушу Трепца и стрельцов в их слободу, расположенную на другом берегу реки Великой. Однако мир так и не установился. Городская верхушка ненавидела и боялась толпу: для нее подошедшее к Пскову шведское войско казалось спасением от будущего террора.

Но расчет Эверта Горна на «пятую колонну» не оправдался. Лучшие люди оказались слишком запуганы, чтобы решиться действовать. Парламентера, предложившего Пскову сдаться и присоединиться к новгородскому договору, избили и вытолкали в поле. Чернь готовилась к драке.

Шведский фельдмаршал решил идти на штурм. Пока ожидали приезда из Новгорода француза-петардиста, провели рекогносцировку укреплений. Оказалось, что все ворота были заложены изнутри за исключением одних, использовавшихся жителями для выхода из города. На них Горн и нацелил атаку ночью 8 сентября. Взрыв двух петард выбил ворота, в пролом устремились три роты из полка Коброна. Атака была полной неожиданностью для защитников города: нападающие не встретили ни малейшего сопротивления. Но штурм провалился самым постыдным образом. Передняя рота неожиданно повернула назад и увлекла за собой остальных. Неизвестно, то ли солдат охватила необъяснимая паника, то ли прав был Эверт Горн, считавший виновником струсившего Гарри Эльфингтума, возглавлявшего наступление, а может, причина неудачи заключалась в том, что солдаты, как это объясняет шведский историк Видекинд, неправильно истолковали предупреждающий крик петардиста «Retirezvous!» (Отступите!) перед взрывом второй мины. Как бы то ни было, Псков на этот раз устоял. На следующий день солдаты Коброна, устыдившись ночного позора, сами потребовали повторить атаку. Они пошли на приступ со штурмовыми лестницами, но были сбиты со стен и отступили. Защитники Пскова успели подготовиться к обороне и не собирались дарить свой город шведам без боя, как это едва не произошло накануне.