Неспящие

Оставаясь на уровне кабаре, чуть выше танцпола, Парк двигался в сторону бара. Он прошел мимо кабинок, внутри которых на черных эмалированных столешницах протянулись дорожки кокаина, где девушка в кругу друзей скупо выдавала им маленькие голубые капсулы, где пара, он и она, взламывала амилнитритовые попперсы под носом друг у друга, где бог знает сколько народу затягивалось трубками, самокрутками и косяками и где один человек вдруг тяжело опустился на скамью, чуть не упав с нее. Рука его была еще затянута резиновым жгутом, шприц еле держался в пальцах, во впадине локтя набухала капля крови. Парк хотел было остановиться, чтобы проверить у парня пульс, но, увидев, что тот открывает и закрывает глаза и облизывает губы, на которых блуждает смутная улыбка, пошел дальше.

Такие заведения были не для Парка. Роуз, когда однажды она вытащила его на «Экзотический эротический бал в честь Хеллоуина», полагая, что, может быть, он в угаре веселья распрощается со своей застенчивостью, почти сразу поняла, что совершила ужасную ошибку. Не то чтобы Парк был ханжой. Ни в коей мере. Его не оскорбляло и не стесняло буйство плоти, проявления человеческой сексуальности во всех ее вариациях, мужчины, одетые распутными монахинями, женщины, одетые в нацистскую форму; просто от всего этого ему стало ужасно грустно. В этой всеобщей атмосфере неуверенности в себе и аффектации ему было слишком легко увидеть в этих сказочных существах ежегодного маскарада жителей тесных комнатушек, которыми в большинстве своем они и были в обычной жизни. С его повышенной чувствительностью к нервным сигналам секса, тоски и отверженности, которые разносились по залу, у него вскоре появилось ощущение, как будто кто-то скреб мелкозернистой наждачной бумагой по его нервным окончаниям. При виде выражения отчаянной неловкости у него на лице, густо загримированном под зомби ее собственными руками, Роуз нашла предлог, будто бы плохо себя чувствует, и спросила, не против ли он, если они пойдут домой. Он был не против.

Пока они ехали в метро под заливом, он смотрел на их бледные отражения в темном стекле, выбеленные в пульсациях дежурных ламп, пролетавших мимо по туннелю. Роуз, одетая с особым кричащим шиком в костюм Тряпичной Энни, положила голову ему на плечо.

Он думал о том, что он дурак, что глупо воображать, будто бы ему известно, какой жизнью живут эти люди, что его неумение расслабиться и получать удовольствие не имеет никакого отношения к уверенности в себе и прямое отношение к незрелости и незащищенности. Только слабый ребенок боится на празднике. Стоит в уголке. Ни с кем не разговаривает. Проецирует свои страхи на веселящихся. Он добавил еще один пункт к списку личных слабостей. И твердо пообещал исправиться.

Однако, пока Парк пробирался по Денизону, поворачивал то в одну, то в другую сторону, вжимался в цепи, натянутые на высоте пояса, чтобы люди не попадали на танцпол, находил в толпе водоворот, в котором на миг чувствовал себя почти одиноким, он мог только смотреть на толпу и думать, что у кого-то из них дети дома без присмотра, пока родители в загуле.

На миг потерявшись, Парк еле почувствовал вибрацию телефона, этот ничтожный раздражитель потерялся в буханье басов. Приложив телефон к уху, он услышал только едва различимый металлический лязг. Он нажал кнопку на боку телефона, включив громкость на максимум, заткнул пальцем другое ухо и заорал:

— Бини?

Едва слышный голос:

— Да, я. Что там у тебя?

Ошеломленный шумом, толпой, усталостью и стимуляторами, которые он принял, Парк обнаружил, что из него выходит честность.

— Да ничего такого. Просто стою и сужу людей, которых не знаю.

Он услышал булькающий смех Бини.

— Да уж, здесь без этого трудно, да?

Парк приподнялся на носках и оглядел толпу.

— Ты где?

— Я в танцевальном зале. А ты?

— Тут же.

— Ты видишь там… посмотри на подиум, ты видишь там девчонку, просто настоящая Соня из «Мортал Комбат»?

Парк посмотрел на подиум и в заикающемся свете стробоскопов увидел девушку: взлохмаченные светлые волосы, большие висячие серьги, зеленая повязка на голове и такого же цвета обтягивающий спортивный топ из спандекса. Она танцевала, смешивая хип-хоп с хореографическими ударами ногами и руками, взятыми прямиком из старой видеоигры.

— Да, вижу.

— Ну вот, я прямо под ней и пытаюсь решить, стоит ли подниматься туда и рисковать, что мне выдернут позвоночник за попытку осуществить школьную сексуальную фантазию.

Парк стал пробираться вперед.

— Я от тебя на западе, кружу вокруг столов.

— Так и надо, молодец. Сюда, на танцпол, лучше и не заходить. Если только ты уже не наклюкался и у тебя нет с собой тонны презервативов и боксерской капы.

Парк посмотрел на танцпол, на единую вздымающуюся массу, где невозможно было сказать, кто с кем танцует, где люди жались друг к другу, надеясь, что их не утащит на дно поодиночке.

Он остановился, посмотрел вверх на подиум, нашел «Соню».

— Я примерно в десяти метрах на юго-востоке от твоей мечты. Тебя не вижу.

— Проведи черту от нее к задней стене, там, где показывают драку в таверне.

— Ага.

— Смотри оттуда прямо вниз.

— Ага.

— Видишь кривой помятый канделябр?

— Вижу.

— Я как раз… стой, я тебя вижу. Не двигайся.

Парк не двинулся, и через минуту Бини стоял перед ним, с бритой головы капал пот, узкие миндалевидные глаза налиты кровью, под ними темные мешки, сам он во всегдашних велосипедных шортах и светло-голубой футболке «Манчестер-Сити».

Бини закрыл телефон, сунул его в карман на одном из плечевых ремней его плотно затянутого рюкзака и наклонился поближе, чтобы кричать Парку в самое ухо.

— Здорово, что ты пришел, братан!

Их руки встретились, маленький шарик опиума перешел от одного к другому.

Бини обнял Парка за плечи и чуть сжал их.

— Спасибо, что так быстро подогнал, братан. Я и не надеялся. Что я могу для тебя сделать?

Парк огляделся, нашел арку, ведущую в один из залов клуба, и показал на нее. Бини кивнул и пошел за ним сквозь мешанину тел в комнату, похожую на внутренность раковины (центр после завитка коридора), вдоль стен здесь летали подушки и пуфы, туман благовоний сливался с дымом сигарет и самокруток, все освещалось системой подсветки, в которой чередовались разные оттенки зеленого и голубого. Посетители полулежали на подушках или покачивались под медленный транс.

Парк отвел Бини от арки, нашел акустическую нишу, где можно было поговорить.

— Ты тут кое-что сказал на днях.

Бини покачал головой:

— Ну.

— Ты сказал, что Хайдо, может быть, знает того чувака.

Бини поморщился.

— Может, и сказал, только я не уверен, что я вообще понимал, что говорю.

Парк уставился на него.

Бини ему импонировал. Больше, чем было целесообразно. Зная, что в конце концов ему придется арестовать Бини, Парку не следовало бы испытывать к нему никакой симпатии. Не потому, что Бини был преступником, а фактически он им и не был, но потому, что никому не захочется надевать наручники на того, кого он считает почти что своим другом. Большинство полицейских агентов, работающих под прикрытием, обладают большими способностями к раздельному мышлению. [17] Это такой же ценный дар, как и ложь. Они запечатывают свои настоящие чувства и создают имитацию. Которую легко срывают, когда наступает пора показать значок, притащить кого-то в полицейский участок, сесть против него в камере для допросов и сказать ему, что он вляпался по самое некуда.

17

Это своего рода механизм психологической защиты, состоящий в возможности примирить конфликтующие установки, не осознавая их несовместимости.

Во всяком случае, так они сами говорят. Когда рассуждают, как далеко они могут зайти, как глубоко скрыться под своим прикрытием, Хвастают секретами, которые раскрыли им друзья по ту сторону баррикады. Не криминальными, а самой настоящей мерзостью.

Парк слышал их разговоры, еще когда сам носил форму. После дежурства они играли в шаффлборд в «Уютном уголке», делились тайнами подонков, которые плакались им в жилетку, рассказывая, как однажды пробовали с парнем, как теряли контроль над собой и били ребенка, трахали жену брата, жалели, что старый папаша зажился на свете и никак не помрет, отдавали мать в богадельню, чтобы продать ее дом и расплатиться с карточными долгами, специально сбивали машиной бездомную собаку, чтобы посмотреть, что будет. Полицейские смеялись и рассуждали, как будут использовать эту информацию, чтобы сломать этих подонков после ареста.