Нестандартный ход 2. Реванш

Четвертое: приспосабливалась взаимодействовать с женщинами. Убрала предвзятость, свыкнувшись с мыслью, что отныне ничем не лучше и не хуже никого из них. Это же так просто — избегать пустых конфликтов, беречь свои нервы и знать, что это лишь тебе во благо. Просто — когда осознал бесценность молчания.

Пятое: познала искусство женственности, истребляя в себе комплекс неполноценности и стремление закрыться под неприметной одеждой. Девушка ведь сознательно избегала красивых эффектных вещей, потому что и так привлекала внимание. Годы напролет зарывала желание выглядеть по-девичьи и отдавала предпочтение унылому скучному стилю.

Здесь, безусловно, ей очень помогла Ася, являющая собой уникальный образец женской красоты. И это было о состоянии, а не внешних данных. Чего стоил ее бессменный утренний ритуал: заходя после пробуждения в ванную для гигиенических процедур, та обязательно выходила с помадой на губах. Разной. И по цвету можно было определить, кто она сегодня — роковая женщина или бессовестная нимфетка. Эта девушка любила все свои ипостаси, потакала своим порокам и не стыдилась капризов.

Ася привила Элизе вкус, приучила правильно сочетать элементы облика и не бояться экспериментировать.

Да и, вообще, Ася оказалась для нее судьбоносной личностью. Первое время никак не отпускала навязчивая мысль, зачем ей это? Привозить с собой незнакомого человека из Москвы, впускать в дом, помогать, поддерживать? Могут ли эти действия быть бескорыстными?

— Я — художник, деточка, — со смехом призналась она на вопрос Элизы, зачем ей это надо было. — Если в моей голове сложилась картинка, и ты стал ее недостающим пазлом, не успокоюсь, пока тебя не завербую. То есть, я очень даже корыстна в этом случае. Ты же стала свежей кровью в моих проектах, усердно трудилась, чтобы оправдать доверие. Да и грех было пропадать такой фактуре. Ты обесцениваешь в себе то, за что миллионы женщин готовы продать душу дьяволу.

Пришлось снова и снова без выяснения причинно-следственных связей смиряться с тем, что творческие люди особенные, а их поступкам не стоит искать обыденную логику.

Так они и жили, Ася варилась в ярком и сверхнасыщенном призвании нести красоту в массы своими творениями, а Элиза постигала азы свободной от стереотипов и комплексов жизни. Перенимала некоторые привычки: гибкость мышления и легкость взглядов, а также курение крепких сигарет, если первое и втрое дают сбой, и становится совсем невмоготу, когда воспоминания припечатывают своей тяжестью.

Время шло, все ненужное в характере постепенно оседало пеплом — а это крайне трудоемкий процесс, клубок болезненных инсайтов распутывался, и в душе установился относительный покой. Вот когда пространство стало очищаться от хлама и наступило умиротворение, следом — его, это пространство, автоматически заполнила подлинная суть ее чувств к Роме.

Не как наказание, а как дар.

Это осмысление сначала пугало. Как человек, придерживающийся только фактов и логики, Элиза долго открещивалась от озарения на крыше, поскольку не могла взять в толк, чем объяснить свой вещий сон. Постижение данного феномена вводило девушку в ступор и непривычное волнение. Было страшно и странно. Если всю жизнь не воспринимал понятие «начертано судьбой», что делать, когда оно стукнуло тебя обухом по голове?.. Как смириться с тем, что некоторые вещи вне твоего сознания и даются по наитию? Подобно простейшим колебаниям времени, которые выше нашего разума. И что Рома в ее жизни — из той же песни.

Теперь она не понимала, почему раньше позволяла себе думать, что Разумовский — петля? Размышлять о нем так... грязно? С ненавистью, обидой, осуждением?..

Как допустила, чтобы чувство к нему окрасилось в мрачные тона? Считая, что выдыхается, потому что он отнимает ее у себя самой, заполнив мысли, сердце, тело девушки. Ведь всё это в ней — был он. И снова себя же корить за любовь, которая якобы поставила на колени. Потому что до этого клялась, что никогда не влюбится и не пополнит ряды умалишенных.

Как?!

Разве есть кто-то достойнее Ромы? Кто-то, способный покорить ее своим благородством? Есть еще мужчина, которому Элиза могла бы довериться с подобным отчаянием, прыгнув в омут без страховки? Нет. Для нее — точно нет. Теперь она дала ответ на свой яростный вопрос: да, этот чертов Разумовский единственный и неповторимый в своем роде.

И уж если любить — то только так. Всеобъемлюще. Правда, это безумно непросто. Бывало, девушку скручивало такой болью от тоски, что посещала мысль, легче умереть — ведь неужели человек способен вынести столько чувств к другому человеку? Терпеть перманентный зуд в груди, не имея возможности дотянуться до очага и расчесать, утолить его. Мучиться осознанием, что эта агония — одностороння?.. Но продолжать любить. Любить так, что порой боишься себя. Одержимо скучать по его стати, глазам, улыбке... касаниям, объятиям, словесным дуэлям. Не переставать прокручивать в памяти, как он недосягаем среди всех, словно недосягаемость — сам его аромат. В состав которого входит умение быть честным и не изменять своей сути, умение властвовать без подчинения и нести за это ответственность, умение быть мужчиной, чей почерк определяется поступками, коими он никогда не кичится, выставляя за доблесть. Знать, что по нему никогда не отболит. И учиться жить с этим...

Так и состоялось полное принятие. Всего. В том числе — себя.

«Работая», Элиза сменяла города и даже страны Европы, а затем возвращалась в свой персональный безликий Париж без любви. Парадоксальное чувствование. Но видеть в нем краски не получалось. Зато именно он подарил девушке себя настоящую, научив ежедневно совершать маленькие значимые подвиги.

Спустя три года, вернувшись в Москву и ступая по ее Новогодним улочкам, девушка твердо знала, кто она и чего хочет.

Верила в несокрушимость этого знания.

Пока не столкнулась с реальностью...

* * *

Элизу выдернуло из сна резким толчком, и она сразу зашлась в приступе удушающего кашля. Задыхаясь со слезами на глазах и ловя ртом воздух. Когда немного полегчало, девушка легла на бок и снова прикрыла веки. Это болото засасывало сильнее, уже и не понять — вечер за окном или ночь. Сны травили душу, переламывая ее, будто по новой заставляя пережить каждую минуту. Делали слабой, немощной и изможденной.

Руки холодные, сердце сковано льдом, но по венам, кажется, еще бежит немного огня...

Она расплакалась.

Так плохо в последний раз ей было во время заражения раны, полученной тогда на крыше.

Потрогала свой шрам, вновь вспомнила, как Ася уговаривала ее избавиться от него, чтобы вернуться в модели, но Элиза отказалась наотрез, потому как этот шрам стал ее естественной частью, определив день, когда она поняла, что Рома для нее — всё.

Как жаль, что снова не вышло стать для него значимее остальных... Как жаль, что они сделали друг другу больно, чтобы впоследствии потерять... Как жаль.

Кусая соленые губы и растирая воспаленные от нескончаемых слез глаза, девушка зарывалась в одеяло, повторно теряясь между явью и сном...

[1] Букер — агент, менеджер в модельном бизнесе, занимающийся продвижением.

[2] ВОЗ — Всемирная организация здравоохранения.

[3] Филофобия — боязнь влюбиться, иметь привязанность к другому человеку.

Глава 27

«— Не исчезайте, — крикнул он ей, — мне будет пусто без Вас! Но, в последний раз качнув своим пламенем, Гордая Свеча в Маленьком Каменном Подсвечнике, еле слышно шепнула: — Какой Вы, однако, смешной… Я ведь только для Вас и горела…» Евгений Клюев «Сказки на всякий случай»