Нет - это да

— Лили, это дипломатический скандал. Мы столько лет налаживаем отношения с Франкией, и испортить все ради прихоти избалованного юнца? Не смеши. К тому же это ТЫ хочешь ее украсть. Тай уже успокоился.

— Ты шутишь? Тай страдает.

— Ему полезно. В страдании очищается душа. К тому же женщина рядом делает мужчину слабым. Для Империи было бы лучше, если бы Император не был ни к кому привязан.

— Ты женщин не любишь просто, — недовольно напомнила Лилиана. — Будь твоя воля, ты бы Таю ютао подсунул.

— Ютао — это хорошо. Ютао не просто союзник, а еще и близкий друг. Ну и удовольствие, конечно. Жаль, Тай абсолютно не испытывает склонности к мужчинам. Хотя… если так дальше продолжится…

Лицо Шань Тайлина было, как всегда, невозмутимо, но он про себя откровенно забавлялся, видя, как Лилиана пылает гневом. Ему нравилась эта женщина больше других. В ней был дух воина.

Шань Тайлин был к женщинам равнодушен, считая их лишь слабым подобием мужчин, предназначенным исключительно для удовольствий. Он видел, что и Таймэн относился к своим наложницам так же. Единственная женщина, которую катаец признавал равной мужчинам, была Лилиана, но и в ней было слишком много скользкого и извилистого. Нет, он и сам не прям как бамбук, но Лилиана слишком уж непредсказуема. Возможно, если бы он встретил в юности подобную ей, жизнь его сложилась бы по-другому. Впрочем, Шань Тайлин ни о чем не жалел. У него было всё: власть, богатство и почет. Не было лишь сына, которому он мог оставить свое имя… но это лишь его выбор. Ему почти семьдесят, а женщина, в которой он мог бы увидеть мать своего ребёнка, так и не встретилась на его пути. Что ж, значит, такова его судьба.

– -

Мэй сошла с корабля, кутаясь в тёплое пальто. На море еще кое-где встречался лед. В каюте было холодно. Рядом с ней топтался Самюэль, который безропотно натянул шапку и позволил завязать себе шарф. Ему тоже было холодно.

По всему берегу тянулась огромная, в несколько человеческих ростов, стена. Концов ее было не видно. Изгибами повторяя очертания суши, она, видимо, опоясывала всё морское побережье. Столько труда, столько денег! Берег был, пожалуй, неприступен. Проникнуть в сам Катай можно было только через ворота. По эту сторону к стене лепились рыбацкие домики, на берегу были разбиты огороды, сушились сети и лежали горбатые черные лодки.

От причала к огромным воротам вела широкая каменная лестница с неровными ступенями.

— Ноги переломать можно, — бурчала Мэй, поднимаясь по ней.

— Так и задумано, — заметил катайский юноша, встречавший делегацию. — Врагу подняться сложно, а лошади и вовсе не пройти.

Мэй с Самюэлем шли первые. Мальчик поддерживал свою наставницу под локоть, и Мэй была ему за это очень благодарна. Остальные плелись где-то сзади. Наконец, ворота распахнулись, являя гостям туманную холмистую землю, чёрную от влаги. Кругом были поля, где вовсю работали люди.

Мэй предложили ехать в колеснице (опять же вместе с Самюэлем), и она охотно согласилась. От главного порта до столицы был почти день пути. Рядом с мальчишкой, который сразу же задремал у нее на плече, ехать было куда комфортнее, чем с кем-то из прочих франкийцев, которые и без того уделяли ей слишком много внимания на корабле.

Возница, старый хромой катаец с острым взглядом, болтал с ней всю дорогу, рассказывая всякие легенды, а потом укутал ее в толстое одеяло и велел спать — ехать было долго. Дважды останавливались перекусить — в постоялом дворе и красивом храме с алой крышей. Стоило признать, что Катай оказался куда более гостеприимен, чем ожидала Мэй. И нищих было на дороге не так уж и много. Выспавшийся Самюэль бодро засыпал возницу вопросами на ломанном катайском; Мэй была счастлива, что он что-то помнил из ее уроков, но если бы он, наконец, заткнулся, она была бы счастлива куда больше.

К Запретному городу подъехали уже в темноте, уставшие, несмотря на дневной сон, долго поднимались по ступеням и шли по дорожкам. Наверное, здесь было красиво, но у измученной девушки не было сил даже вертеть головой.

Глава 14. Тьян-цинь

Женщина, приветствовавшая их, была почти внушительна. Белое с золотом шелковое кимоно с широкими и длинными, до колен, рукавами, тяжёлая тиара, похожая на растопырившего лапы паука, на голове, выбеленное лицо и алые губы. Мэй пригляделась повнимательнее.

Невысокая женщина с длинными чёрными волосами катаянкой не была. Уж очень необычной у нее была фигура: тонкая талия, полная грудь и крутые бедра. Широкий алый пояс только подчеркивал красоту ее изгибов. Большинство китайских женщин словно тростинки; даже у Мэй тонкие руки и узкие плечи.

А потом женщина подняла глаза — до странного светлые, опушённые густыми чёрными ресницами, и Мэй мгновенно поняла, кто перед ней. Лилиана Кимак Оберлинг, мать Императора.

Мэй растерялась, не зная, как приветствовать ее — катайским ли поклоном или франкийским реверансом. Решила, что пока она во франкском наряде — реверанс будет уместнее. Присела, опуская глаза. Остальные, глядя на нее, тоже поклонились.

Женщина приветственно сложила ладони перед грудью и заговорила на чистейшем франкийском:

— Приветствую вас, драгоценные гости. Сердце мое возрадовалось, узрев лица наших союзников и торговых партнёров! Да будут ваши шатры… то есть ваши дома… крепки, а кони резвы.

Мэй вытаращила на нее глаза и больно прикусила губу, чтобы не засмеяться. Степнячка! Это же традиционное степное приветствие! И про шатры… и про коней. Там дальше еще про ночи и дни, ага.

Не удержалась, схулиганила, ответив на приветствие так, как положено в Степи:

— Тёмных ночей и светлых дней, почтенная мать смелых сыновей! Да не погаснет огонь в твоём очаге, да не остановится резвый конь твоего супруга.

Это было рискованной выходкой. Очень рискованной. Вполне возможно, Мэй только что обрела себе злейшего врага. Но она помнила весёлые рассказы дядюшки Раиля о своей старшей сестре — и была почти уверена, что все делает правильно. Почти… но не совсем.

Глаза Лилианы сверкнули, она прищурилась, кивнула и поприветствовала гостей уже на катайском:

— Сердце наше открыто для вас.

Это уже было совершенно по правилам этикета; на это Мэй могла ответить смело:

— Наше сердце счастливо видеть вас, — и толкнула ногой Самюэля, который, спотыкаясь, повторил за ней эти слова.

На этом официальная часть приветствия окончилась, появились слуги, которые окружили мужчин и с поклонами повели показывать покои.

— Ты единственная женщина среди гостей, — заметила мать Императора. — Будешь жить на женской половине, или среди твоих спутников есть кто-то, с кем ты делишь комнату?

На миг Мэй охватило острое желание сказать, чтобы ее поселили вместе с Таймэном, но искушать судьбу в очередной раз она не рискнула.

— А где разместят Самюэля?

— В детских комнатах вместе с моим младшим сыном.

— А его наставник?

— Самюэлю одиннадцать лет. Он вполне способен справиться самостоятельно.

— В таком случае, я буду рада жить на женской половине.

— Ты впервые в Катае, Мэй?

Так, ее величество… или, тьян-хоу… хотя нет. Тьян-хоу — это обращение к Императрице. Словом, Лилиана-тан знает, кто такая Мэй.