Нет худа без добра

И, очевидно, гораздо чаще, чем она думала. Иначе почему он предпочитает жить с Уином?

Грейс почувствовала твердый комок в своей груди, жалящий ее быстрыми крошечными ударами. Как он может любить Уина больше, чем свою мать? Это не трудно представить, ведь Уин – это Уин, для которого не существовало дурного настроения и который знал, как с ним справиться.

Черт тебя побери, Уин!

Он будет здесь с минуты на минуту. В ожесточении она наспех вытерла волосы полотенцем, влезла в джинсы и рывком натянула просторный свитер.

Через несколько мгновений Грейс открыла дверь, чтобы впустить бывшего мужа. И уже сделав это, осознала, что приоткрыла дверь гораздо шире, словно в нее должен был войти мужчина более крупный – скажем, такой, как Джек. Сердце ее сжалось.

– Привет, Уин.

– Привет, – ответил он в некотором замешательстве. Войдя внутрь, он усмехнулся, прислушиваясь к знакомой мелодии Майлса Дэвиса, струившейся из стереосистемы, – ленивой и плавной, словно дымок сигареты в придорожном баре.

Грейс взяла у него пальто, перекинув его через рукав.

– Дождь все еще идет?

Идиотка! Ведь она почувствовала даже через рукав свитера, что пальто намокло.

– Он скоро кончится, – сказал Уин.

– А я слышала другое. Они предсказывали, что выпадет семь с половиной сантиметров осадков.

Уин пожал плечами:

– Тогда считай меня оптимистом.

Да, подумала она, Уин именно такой. А что, если напомнить ему, что даже самый радужный взгляд на вещи не всегда помогает человеку не сойти с ума, когда он день и ночь воспитывает ребенка, особенно подростка?

Спокойно, сказала она себе. Сначала надо выпить один, а может, и пару бокалов. Потом ты можешь пустить в ход свое обаяние, попытаться убедить Уина в том, что не в его интересах брать Криса на полное попечение. Что дополнительная ответственность будет его связывать, мешать работе и светской жизни.

Ради Криса она готова умолять Уина, если это потребуется. А если это не подействует? Она не могла даже помыслить об этом. Потому что если Уин решит обратиться в суд, у нее не будет другого выхода, как сдаться. Дело ведь не только в том, что мощные связи и юридическая осведомленность помогут ему выиграть дело, – она просто никогда не подвергнет сына такой пытке.

Грейс жестом предложила Уину сесть. Он вежливо подождал, пока она сядет первой. Когда он сложил руки на коленях, одну поверх другой – будто фламандский дворянин на картине Ван Дейка, – она улыбнулась формальности. Это выглядело так странно – вот они сидят вместе, словно участвуют в какой-то пантомиме, которая в любой момент может заставить обоих залиться смехом.

– Как Крис? – поинтересовалась Грейс, стараясь не выдать голосом своего волнения. – Ему что-нибудь нужно?

– У него все отлично. Он не говорил тебе о новом компьютере?

– Нет.

Она изо всех сил пыталась отвечать ровно.

– Сначала собака, теперь – новый компьютер?

– Полагаю, есть более важные вещи, о которых нам следует поговорить.

В голосе Уина ощущалась робость.

Он чувствует себя виноватым, подумала Грейс. Это было видно по тому, как он нервно тряс ногой. И отводил в сторону глаза. Отлично. Может быть, удастся сыграть на этом.

– Для Криса нет ничего важнее компьютера. Если он когда-нибудь потерпит кораблекрушение и его вынесет на берег острова без пищи и воды, больше всего он будет тосковать по своей "Нинтендо".

Уин улыбнулся улыбкой старосты класса. Несомненно, он чувствовал облегчение от того, что Грейс не устраивает ему скандал.

– Вчера вечером он учил твою мать играть в 'Тетрис". Ты когда-нибудь пробовала?

– У меня на игры нет времени, – ответила она более резко, чем хотела.

Но Уин вроде бы не заметил этого.

– Сейчас, может быть, и нет. Но, помнишь, когда мы только поженились и у нас не было денег заплатить за кабельное телевидение? – вспомнил он с улыбкой. – Все, что у нас было, это та колода карт. Когда я научил тебя играть в бридж, клянусь, ты уже не могла остановиться, пока не измучивала меня вконец.

– А ты, конечно, был слишком джентльменом, чтобы позволять мне все время проигрывать.

– А у меня не было другого выхода! Ведь ты играла до тех пор, пока не выиграешь или не измотаешь меня.

– Неужели это было так плохо? – сочувственно улыбнулась Грейс.

– Не всегда.

Его губы перестали улыбаться, но улыбка осталась в глазах, отчего вокруг их уголков побежали морщинки. Он чуть подвинулся, и половина лица попала в тень. Грейс вдруг вспомнила, как они после рождения Криса оставляли свет в коридоре на всю ночь, и лицо Уина на подушке рядом с ней тогда казалось рассеченным на две половинки – темную и светлую, подобно маске арлекина. Но Грейс никак не могла вспомнить, что чувствовала, когда Уин целовал ее… Или какие слова он шептал ей, когда они занимались любовью.

– Уин, я не хочу терять сына.

Ее голос дрогнул, и она заставила себя не расплакаться.

– Ты не теряешь его, – ответил Уин. – Он по-прежнему тебя любит.

– Тебе легко говорить.

– Может быть, ему сейчас нужно просто сменить обстановку. – Он умолк, словно подыскивал слова. – Судя по тому, что Крис мне говорил, здесь довольно напряженная атмосфера.

– Видишь ли, Уин, все эти дела с книгой, а теперь еще и приезд моей матери – знаешь, это, конечно, не пикник.

– Я говорил не о Корделии.

Грейс почувствовала, что ее щеки запылали.

– К чему ты клонишь?

Он пожал плечами.

– Я пришел не для того, чтобы судить тебя, Грейс. Поверь, меньше всего мне хотелось бы делать это. Благополучие Криса – моя главная забота. Совершенно ясно, что он несчастлив.

– Я знаю, что он несчастлив, – согласилась Грейс. – Но с каких это пор подросткам необходима особая причина, чтобы быть не в настроении?

– Я не виню тебя, Грейс, – повторил Уин.

– Тогда не забирай его у меня!

Она вскочила на ноги, почувствовав себя так, будто пытается удержать равновесие в стремительно мчавшемся поезде. Казалось, пол кренится и уходит из-под ног.

– Я…

Уин остановился, словно обдумывая то, что собирался сказать. Наконец, как бы признавая свое поражение, он развел руками и взглянул на нее. На его красивом, четко очерченном лице читались желание и смущение.

– Меньше всего мне хотелось бы сделать тебе больно, Грейс. Возможно, стоит дать Крису пожить пока у меня. До тех пор, пока не уедет твоя мать.