Нет места под звездами

Была ли цена за это чрезмерной? Йорунн побоялась дать ответ. Можно ли было найти иной выход? Наверняка, и не один. Однако каждый шаг, сказанное слово, совершенный поступок и принятое в прошлом решение привели всех этих людей сюда, под эти стены. Отказаться от возможностей, оплаченных сотнями жизней, было бы преступлением.

***

Солнце коснулось краем горизонта, заливая все кругом алым светом. Ворота Витахольма распахнулись, и на дорогу выехали нойоны. Их было всего трое: Дэлгэр, предводитель хулайд, Гоньд, главный среди ойра, и нойон племени зайсан — Очир. Старейший из тайгута, уважаемый всеми Удвар пал в битве.

За их спинами Йорунн разглядела не только обязательных для подобных переговоров знаменосцев, писарей и свидетелей, избранных из числа рядовых воинов и ремесленников, но и до боли знакомую фигуру.

Хала ехал сам, руки его были свободны, никто не охранял хольдинга, ему даже вернули оружие — добрый знак, предвестник грядущих изменений.

Йорунн не удержалась, бросилась навстречу старому другу, едва ноги его коснулись земли, обняла его так крепко, как только могла. И Хала обнял ее в ответ: осторожно, бережно, будто опасаясь сломать.

— Кит цел? — спросил он вместо приветствия.

— И невредим, — Йорунн шмыгнула носом, даже не пытаясь скрыть своего волнения. — Вы оба отлично держите слово, но, небо видит, еще раз подобное я не переживу.

Вокруг царила сдержанная суета, люди смотрели друг на друга настороженно, сомнения висели в воздухе так же ощутимо, как запах дыма. Однако Лид и Дэлгэр обменялись приветствиями, поклонился Очир, сухо кивнул Гоньд, приложил к сердцу руку Дуараг, хмуро и сдержанно поздоровался Орик. Хала обвел глазами собравшихся хольдингов и повернулся к Йорунн:

— Почему тут нет Лонхата? Я видел его знамя… его просто опустили посреди битвы… Неужели…?

— Да, — по лицу Йорунн побежали тихие слезы. Лонхата больше нет на этой земле, он ушел к предкам. Старшим в роду Сагар теперь остался Орик.

Хала почувствовал, как внутри все скрутило от боли потери. Старый Лонхат заменил ему отца, был самым верным и преданным воином из всех, кого Хале приходилось встречать.

— Как это случилось? — глухо спросил он.

— Ни одна стрела, ни один меч так и не коснулись его, — всхлипнула Йорунн. — Он ушел непобежденным. Но он был слишком стар для этой битвы — сердце не выдержало.

Хала кивнул. Уходящее солнце показалось ему нестерпимо ярким, смотреть на него было больно до слез.

— Жаль, он не увидел, чем кончилось сражение.

— Уверена, дух его уже в вольных просторах. Он прожил свою жизнь так, что многие бы позавидовали. Ему нечего стыдиться. Его место среди достойнейших героев прошлого. Даже рядом с Хольдом он не склонит головы.

— Я хочу проститься с ним…

— Как и я, как и конунг и другие. Лонхат будет похоронен с почестями. Много курганов придется насыпать нам в эти дни, — Йорунн, наконец, взяла себя в руки. — Еще настанет время дать волю слезам и печали. А сейчас Лид нуждается и во мне, и в тебе. Пойдем, все уже ждут…

Переговоры заняли много часов. Разным племенам непросто понять друг друга: прошедшим через огонь трудно научиться терпению, единожды преданным — доверию. Однако начало новому пути было положено. Нельзя сказать, насколько долгим и извилистым он будет, не ступив на него, не отмеряв первые шаги в неизвестность.

Впрочем, Дэлгэр и остальные кочевники не нарушили своего слова. Они признали Лида конунгом всей степи, принеся ему клятву дважды: по традициям своих племен и по обряду, положенному у хольдингов. Лид же в свою очередь обещал новым подданным свое покровительство и защиту.

Утром конунг вошел в столицу. Йорунн следовала за братом, впервые за четыре года прикасаясь к прошлому. Все казалось странным и непривычным, будто она смотрит не на город своей юности, а на его отражение в неровной речной воде. Знакомые улицы, дома, повороты, но незнакомые люди, совершенно иные предметы, даже запахи отличались. Да и они с Лидом сильно изменились за это время, стоило ли удивляться, что Витахольм показался им иным?

Дворец конунга встретил их пустотой и тишиной. Комнаты успели убрать и привести в порядок, однако ощущение чуждости было слишком сильным. Йорунн долго стояла посреди тронного зала, глубоко погрузившись в свои мысли и не говоря ни слова. Затем неспешным шагом прошла по коридорам до комнаты, некогда бывшей ее собственной.

Здесь она проснулась в день посвящения, здесь заплетала длинные еще косы перед последним сражением. Здесь оставила свой венец, но забрала перстень брата. Она провела ладонью по полированному дереву стола, присела на край ложа, долго любовалась игрой солнечных зайчиков на стенах. Губы ее тронула улыбка, чуть заметная, легкая и светлая. Прошлое, наконец, потеряло власть над ней.

***

Затем настало время скорбного труда. Выжившие стирали следы недавнего сражения, убирали оружие и обломки, уносили с поля погибших.

Убитых оказалось не так много, как боялась Йорунн, но все же немало.

Талгата, Удвара и их сородичей предали земле по обряду пустошей. Нойоном тайгута теперь стал один из сотников племени, звание же хана не взял более никто. Каждый убитый кочевник должен был получить скорейшее перерождение, а потому не следовало тревожить ушедшие души ни слезами, ни воспоминаниями. Не было у могил ни женщин, ни детей: им ни к чему видеть печать смерти на лицах родных. Место погребения выбрали вдали от дорог и от города, над ним не оставили ни насыпей, ни памятных знаков.

Лид сам закрыл лицо поверженного врага богато вышитым саваном, вернул хозяину его меч, щит, колчан со стрелами, тугой лук и упряжь для коня. В памяти народа остались лишь имя и рассказы о жизни и смерти единственного Великого Хана степи.

Над телами павших хольдингов насыпали курганы невдалеке от дороги. Отныне даже случайный путник мог сойти ненадолго в сторону, прочесть имена, высеченные на каменных плитах, закрывающих вход в мир предков, и вспомнить ушедших словом или хотя мы доброй мыслью. Лонхата уложили отдельно от остальных, а проститься с ним пришел едва ли не каждый житель Гилона и Витахольма. Свои дары принесли ему и конунг, и Йорунн, и Кит с Халой, и Эйдан и еще сотни хольдингов.

Вольные просторы принимали всех ушедших, не осуждая и не делая различий. Там нашлось место и Хольду, и его потомкам вплоть до Канита, там же теперь радовался быстрой скачке и свежему ветру Лонхат, ставший вновь молодым и полным сил. Эту бескрайнюю степь ласково омывали дожди и согревало яркое солнце, там пировали под общей крышей воины и их возлюбленные, а сраженья устраивали только ради забавы, ибо навредить друг другу души не могли, да и не хотели.

А потом в поле за городом зажгли костры. В их очищающем пламени должны были навсегда исчезнуть гнев и разногласия, и люди впервые собрались в отблесках света не как противники, но как друзья. Не было ни песен, ни праздника, но степняки преломили вместе хлеб и испили вино, закрепляя тем самым новую хрупкую связь между народами.