Нет мне ответа...
Шрифт:
Но я долго не мог там быть. Приехала моя переводчица из города Тяньцзин. Они с мужем перевели «Затеси» и «Оду огороду». Просят написать предисловие. Она только что опубликовала статью о «Пастухе и пастушке» и привезла мне в подарок костяную миниатюрку с изображением пастушки, сидящей почему-то верхом на овечке. Видимо, это юмор. И ещё двухконечную ручку подарила, на которой иероглифы с пожеланием вечного здоровья, долголетия и мира в душе. Она торопилась, ибо ехать ещё часа полтора, и только что я её проводил.
Послезавтра мы уезжаем в Шанхай, где пробудем три дня, а затем в Нанкин и оттудова вечером вернёмся четырнадцатого. А пятнадцатого, даст бог, возвратимся
Страна завалена продуктами и товарами, а ещё дивными изделиями ремесленников всех видов.
Не-ет, древний народ не по зубам даже таким умельцам, как коммунисты! Это не наша глина, из которой лепи чего хочешь — всё получается шпана рабская, скот послушный, неважный и воровской.
Поле я купил чудную игрушку, а тебе ещё более чудный веер!
Целую и обнимаю. Ваш В.П.А. — знай наших!
...Дорогие мои Маня, Поля и Витя!
На этот раз пишу вам из Шанхая, где ночевали уже две ночи и ещё одна ночь впереди. А потом поездом в Нанкин — говорят, около двух часов езды.
В Шанхае живёт 14 миллионов, много промышленности, толчея и многолюдство, какие видятся только в кошмарных снах, но... ни разу не видел, чтоб кого-то толкнули, обозвали, тем более задавили, хотя велосипеды и люди шныряют меж машин, как зайцы во время гона, а на переходах к зелёному свету скапливаются толпы и сплошным потоком катятся навстречу друг Другу. Магазины и магазинчики по всем улицам, в них всего много, и народу тоже. Вчера мы походили, поглазели, но было невыносимо душно, устал я смертельно, начало тошнить, и я уж ничему не был рад, тем более везде жуткие сквозняки, а я насквозь мокрый. Кое-что купил. Ночью посвежело, пошёл дождь, и я хорошо выспался.
После завтрака наша делегация ушла на какую-то экскурсию, а я остался и вот на шикарной, имеющейся в номере бумаге пишу вам письмо. В номере работает телевизор, у меня есть чтение. И вообще, всё у меня есть и незачем мне вылазить под дождь. После обеда намечена поездка по Янцзы реке, и я, может, поеду, а пока наслаждаюсь покоем и прохладой, а в воздухе запах и смог, как у нас в Красноярске. Правда, теплее — когда прилетели, было плюс 9! А вечером я встречаюсь со своим переводчиком, который бывал у нас в гостях и ездил с нами в Ленинград, помнишь?
А вчера была беседа в Академии наук. И хорошо, что со мной были помощники из нашего Института мировой литературы. Они знают английский и поговорить горазды. Я люблю с такими ездить, знай, слушай умных людей, да и помогут, где надо, они артельные, хорошо воспитанные.
Однако в Пекине нам всем было уютней — там нам уделяли побольше внимания и получше кормили. Здесь завтрак совсем никуда не годен, обед более-менее, а ужин обильный. Еда сносная и разнообразная, только бессолая. Но похудеть не дают, а надо бы! Таскать себя уже тяжело, и ноги отекают, и вообще хочется уже домой, за стол. Пришла ведь моя пора для работы — поздняя осень. В голове идёт работа, аж опилки валятся, и жажда продолжать неудержимая.
На пленум я не останусь и вообще постараюсь в Москве не задерживаться — что-то она, Москва наша милая, совсем одурела. Я сам не видел, но сотоварищи мои поглядели вчерашнюю демонстрацию на Красной площади. Китайцы в ужасе! Они не понимают нас, им перевертыши чужды. Мудрый народ! Культурная революция их потрясла, и новых потрясений они более не хотят и не допускают. А у нас все посходили с ума от первого дуновения свободы и готовы давить
друг дружку.Ах ты, Господи! Говорили Дуньке в лес не ходить... А я себе закаину дал про политику не говорить, да вот... А вчера Украина снилась — не к добру, или вечером объелись. Всем приветы. Надеюсь, вы здоровы и благополучны.
Всех целую, муж и дед Виктор
...Дорогие Маня, Поля и Витя!
Ну вот, мы снова в Пекине и в той же скромной и уютной гостинице. Из Нанкина прилетели в полдень, где температура днём плюс 22, а в Пекине Плюс 16. Солнечно, ясно. Я отплевался, дышу полной грудью, только ноги сильно отекают да давление скачет, но то и другое я уже как-то подправляю — научился. Впечатлений много: разнообразных и неожиданных, хотя я не всюду ездил и не везде поднимался по множествам ступеней к храмам, пагодам и прочим достопримечательностям.
Только что были китайцы, вчера вернувшиеся сюда из России, и говорят, что в Тюмени минус 30! Морозы по всей Сибири. Значит, зима по лету? Только они ушли, кстати, все приветливые, любопытные и гостеприимные ребята, я прилёг почитать — бах! Дверь отворяется, и ползёт мужик на карачках, сверкая розовой лысиной. «Господи! — думаю, — и тут пьяный или сумасшедший!..»
А это Миша! Михаил Константинович Аникушин! Личной персоной! Как всегда, жизнерадостен, шумен, здоров, оптимистичен и резок в суждениях. Здесь он уже давно, с женою. Живут в лучшей гостинице. Принят послом, и многие ему почести и внимание. Но мы не в претензии, я во всяком случае. Рад тому, что мало суеты. Машину, когда надо, дают из академии, на временное пользование, шофёр — красивый, опрятный парень, поможет вещи поднести, машину ведёт, не ведёт — играет!
Я почти весь твой заказ выполнил, остались мелочи. Один китайский художник по фамилии вроде бы Го-мон-жон, сделал мой портрет на рисовой бумаге! Чудно! Я молод, почти красив и смахиваю на китайца, гуляющего по траве, якобы на берегу Енисея.
Домой, к бабе «хоцю», по ребятам соскучился просто до стона. Дома вроде бы и грешно, и тесно, а врозь тошно! Каждый день их вижу во сне, много думаю о них, об их судьбе, и о романе думаю. Скорей бы за стол!
Целую всех и надеюсь, что все вы и дома всё в порядке. Ваш В. П.
27 ноября 1990 г.
Красноярск
(Адресат не установлен)
Дорогой Николай Дмитриевич! Письмо Ваше переслали мне из «Нашего современника». Жаль, что Вам не удалось со мной ранее связаться, я бы поспособствовал Вам соединиться с советом ветеранов нашей дивизии. Он в Киеве, где три года назад была проведена ещё одна, видимо, последняя встреча ветеранов нашей дивизии, ибо все постарели, плохо двигаются, да и не нужны никому сделались. В последний раз в Киеве ветеранов наших плохо разместили, а в Житомире вообще отказались принимать, у них, говорят, своих хлопот полон рот.
Хотели провести ещё одну встречу в Ленинграде, но умер главный организатор этого дела Боря Райхман, бывший фотограф нашей 92-й артбригады. И вообще, в живых остаётся всё меньше и меньше бывших фронтовиков. Скоро мы, спасители милого Отечества, совсем его освободим от забот о нас, и тогда общество наше дорогое вздохнёт с облегчением — нет больше надоедливых стариков. По глупости своей и тупой трусливой ограниченности наш народ, как всегда, ищет виноватого в бедах и прорухах, происшедших у нас, и, как всегда, находит его в тех, кто ближе, ныне в нас, государство объедающих. Но на всякий случай я всё же напишу Вам адрес комитета ветеранов, может, и соберутся ещё недобитые жизнью бывшие вояки на ещё одну, в этот раз уж поистине последнюю встречу.