Нет моей вины

Во-вторых, он уже третий день звонил домой Олесе по вечерам, и её постоянно не было дома. Мобильные телефоны ещё только начинали входить в широкий обиход, и ни Олеся, ни он пока мобильником не обзавелись.

Вчера вечером он отправился домой к Олесе, несколько часов провёл в ожидании её, пил чай с её родителями и младшими братьями, слушал их разговоры, отвечал на вопросы… Мучительно пытался понять, что он вообще делает там, чего хочет добиться?

Крайне раздосадованный, ушёл домой уже в десятом часу вечера. Олеся так и не появилась. И не перезвонила, хотя наверняка ей сказали, что он приходил. Или она до сих пор дома так и не была?!

Хорошо, что сегодня придёт Катя. Её присутствие почему-то всегда вносит спокойствие и умиротворение в его смятенное настроение, смягчает раздражение по поводу травмы и временных жизненных ограничений. Это странное сравнение, но у Артёма было такое чувство, будто его жизнь косматая и всклоченная, непонятная. А Катя, когда приходит, умывает, причёсывает и приводит в порядок эту жизнь, устраняет сумятицу и сумбур.

…- Что сказали на приёме? Вижу, гипс пока не сняли?

— Оставили ещё на неделю, — проворчал Артём. — Что-то им не понравилось. Я который день в печали по этому поводу.

— Пока печалишься, неделя и пройдёт, — улыбнулась Катя, глядя в компьютер и открывая документ.

Артём и сам невольно улыбнулся, глядя на неё. Раньше она вообще не улыбалась, а теперь улыбается всё чаще, и ему, Артёму, это по душе. Ему очень нравится думать, что это он заставляет её улыбаться.

Некоторое время они напряжённо и внимательно работали. Потом Катя встала, чтобы немного размяться. Стоя у окна, делала упражнения для шеи.

И тут ей вздумалось поинтересоваться у Артёма, как дела у Олеси, ведь он наверняка виделся с ней.

Олеся пропала с радаров несколько дней назад, даже звонить перестала, и сама Катя не могла застать подругу дома, когда звонила. Она хотела попросить, чтобы Олеся была внимательнее к Артёму, больше поддерживала его: всё-таки защита диплома впереди, а тут ещё травма. Но Олеся была неуловима.

— А я думал у тебя спросить, — неожиданно холодно отозвался Суворов на её вопрос. Катя услышала горечь и недовольство в его голосе. Он никогда раньше так с ней не говорил. Во всяком случае, в их новой реальности, в период совместной работы.

— Что так смотришь, будто удивлена? — так же холодно и насмешливо продолжал он. — Уверен, ты знаешь больше, чем я!

Катя очень пожалела, что заговорила об Олесе.

Она направилась к столу, устроилась у компьютера и попыталась примирительно улыбнуться:

— Давай продолжать работу, Артём!

— Нет, давай уж, пожалуйста, договорим! — он привычно устроился рядом на стуле, но пристально вглядывался в лицо Кати.

— О чём договорим, Артём? Я спросила, ты ответил. Вопрос исчерпан.

— С какой стати он исчерпан?!

— С такой стати, что это ваши с Олесей дела! Я просто давно не видела и не слышала её, потому спросила! Была уверена, что ты виделся с ней. А ты вдруг так разошёлся!

— Потому что я уверен: тебе известно больше, чем мне!

— Ничего мне не известно, Артём!

— «Ничего не известно» — это ты о чём сейчас, Бабушкина? — прищурился он, не отводя глаз от её лица.

Катя вспыхнула от возмущения. Он пытается на словах её ловить, ну надо же! Думает, дурочку нашёл! Но не на ту напал!

— Суворов, — холодно и твёрдо сказала она, тоже не опуская глаз, не сдаваясь. — Если тебе кажется, что у тебя проблемы в отношениях с любимой девушкой, или крестись, или решай всё сам! Не пытайся впутывать меня!

Он был в шоке, получив такой отпор от этой серой мышки и тихони! И потому бесился всё сильнее. Понимал, что неправ, что Катя не виновата ни в чём, наоборот, помогает ему изо всех сил, но в ушах шумело от бешенства. Он прошёл точку невозврата.

— Я думал, мы с тобой стали друзьями, Бабушкина! Был уверен, что ты хорошо относишься ко мне! А ты предпочитаешь спокойно наблюдать, как из меня делают идиота, да? И даже готова поспособствовать Олесе по мере сил!

Катя резко встала, потому что он наклонился к ней совсем близко, она чувствовала его гнев и немного боялась. Хотя понимала, что ничего он не сделает ей. Просто перед ней был совершенно новый, пугающий Суворов.

Отошла к окну, сложила руки на груди, обороняясь.

— Если тебе кажется, что из тебя делают идиота, или крестись, или не позволяй делать из себя идиота! Понял, Суворов? А не передёргивай тут, и не пытайся перекладывать ответственность на меня!

Он несколько секунд напряжённо смотрел на неё, понимая, что проиграл. Он тоже не знал доселе такой Бабушкиной. Это была какая-то незнакомая разгневанная и одновременно холодная девушка.

Отвернулся, глядя прямо перед собой.

— Значит, никакой ты мне не друг, Бабушкина! Вали отсюда! Можешь больше не приходить, обойдусь без твоей помощи. С меня причитается, я помню.

Он покосился на неё и видел, как она побледнела. Молча направилась к выходу, скрылась за дверями, тихо прикрыв их за собой. Артём тут же двинулся следом.

Артём молча наблюдал, как она собирается, ему нужно было закрыть за ней двери.

Катя уже взялась за дверную ручку, когда на пороге кухни появилась удивлённая Римма Артуровна, которая как раз накрыла к обеду.

— Катенька? Почему ты уходишь? Или ты сейчас вернёшься? Обед готов.

— Нет, не вернусь. До свидания, Римма Артуровна!

Катя вышла. Артём закрыл двери, повернулся и столкнулся с бабушкой лицом к лицу.

— Что произошло, Артём?

— Всё нормально, — процедил он, обошел растерянную Римму Артуровну, скрылся в своей комнате и с силой захлопнул двери.

Глава третья

Только когда Катя выбежала на улицу из подъезда, она дала волю слезам. Она не плакала очень давно, и ей казалось, что все слёзы она выплакала восемь лет назад. Что слёз никогда больше не будет, их просто не осталось.

Но они были, горячие и солёные. Катя шла домой пешком, она жила не очень далеко, в двух остановках. Катя шла, а слёзы бежали, стекая по пылающим щекам и подбородку.

Она всегда очень плохо переносила несправедливость, даже небольшую, а сегодняшняя несправедливость была огромная, гигантская!

Даже если она что-то знала, хороша бы она была, начав вмешиваться в личные дела Олеськи и Суворова? Распространяя сплетни за спиной Олеськи? Он этого хотел, считал это нормальным? А если Катя отказалась, то всё? Не друг ты мне, а хвост поросячий? Забирай свои игрушки и… далее по тексту?! А если бы обсуждала Олеську, была бы друг, видимо?