Нет звёзд за терниями
Шрифт:
Симен пояснял, видно, больше для Гундольфа. Говорил, обернувшись к нему.
— И что скверно, Бруно жаловался, что механизм барахлит. Просил, чтобы починили или дали косу, а ему отказывали. Вручную, мол, долго возиться, с заводной машиной больше дел успеет. Мастера, опять же, обещали прислать, когда с травой закончит. Тянули, ну и дотянули. А куда ему было деваться, бедняге? Все мы делаем, что скажут.
Сжав губы, Симен покачал головой.
— Жаль его, конечно, но и оправдывать Бруно я не собираюсь. Магда-то в чём виновата? Я вот, как узнал — люди бежали мимо, галдели, спросил —
Он замялся, опять поднял руку, согнул пальцы.
— Ну, ты понял. С ними бы потолковать, да так, чтобы ссоры не вышло. Нашим тут я ещё ничего не сказал. Так знаешь ты, где найти, ну... этих, которые...
— Да скажи прямо — обрубков, уродов, — подала голос Кори. — Отбросов. Что, слово на язык не идёт?
Но бородач внезапно рассердился. Рукой взмахнул, повернулся резко, задев локтем зазвеневшее стекло.
— Не смей их так называть, слышишь, ты? Сопляк, ты даже не понимаешь, каково это! Они... не заслуживают они таких слов — а других у нас для них и нет.
— Угу, — кивнула Кори, не размыкая губ. И добавила:
— Посмотрим, что ты запоёшь, когда приглядишься ближе. Так кто, говоришь, у тебя угодил на Свалку?
— Я ничего тебе не говорил, — мрачно ответил Симен. — Просто хочу, чтобы больше никто не пострадал. Так где их найти, знаете?
— Вечером условились в доме одном встретиться, — ответил Гундольф. — Загляну к своим, а потом туда. Хочешь, с нами иди — не знаю только, будет кто тебя слушать или нет.
— Пойду, — кивнул бородач. — Хоть попробую. Идём, чего сидеть?
Они спустились вдвоём, прихватив пустые вёдра — Кори попросила ненадолго оставить её одну. Внизу за столом скулил Бамбер, прижимая к глазу мокрую тряпицу. Подле стояли трое, слушали жалобы учётчика, но по лицам не сказать, чтоб очень уж сочувствовали.
— Вот, поглядите, — вытянул Бамбер толстый палец. — Идут, голубчики. Работу бросили, у источника никого! Вы думаете, с рук сойдёт? Всё доложу госпоже!
— У Раздолья теперь есть беды страшнее, чем источник, — прервал его Гундольф. — Тащи припасы, да побольше.
— Припасы! — взвизгнул толстяк, роняя руку с тряпкой на стол. Под глазом наливался уже синяк. — Кому это — припасы? Руки распускают, воду переводят без счёта, на работу плюют, а я им ещё должен?..
— Да откуда припасы-то? — обратился один из тех, что стояли у стола, к своему соседу. — Ужин ведь был, кто не успел, тот не успел.
Он говорил вполголоса, но с явным умыслом, чтобы слышно было и Гундольфу.
— А вот оттуда, — указал Гундольф на каморку. — Это у вас на столе, может, недостаёт рыбы и сыра, а там всё есть.
— Да что ты врёшь, что врёшь! — завопил учётчик, подскакивая. — А вы что уши развесили, олухи? Дела нет, что ли?
— Так Зелёный день, — развёл руками один из работяг.
— Так бегите к источнику! Не слышали разве, без присмотра остался! Зелёный день у них, отговорки вечно. Проваливайте, ну, живо!
И всё-таки ему пришлось отпирать каморку под чужими взглядами и совать припасы в мешок, торопясь
и роняя. Яблоки весело заскакали по полу, раскатились по углам. Одно гулко стукнуло о бочку, полную воды — здесь всегда хранился запас. Гундольф стиснул зубы, опять припомнив, как в первые дни ему совали остатки из общего бака, ржавую муть.— Дай сюда, — потянул он мешок. — Сам соберу, не то ты всё по полу изваляешь.
— А любопытно тут, — присвистнул работяга за его спиной. — Гляди, друг Мартин, видишь лампу? Я на такую вкалывал как проклятый, очень уж хотелось, а её из комнаты спёрли через пару дней. Сам виноват, сказали, дверь не запер — только я ж помню, что запирал, да и ребята к себе пустили, никто не отказал, ни у кого лампы не сыскалось.
— Хочешь лампу? — сердито сказал учётчик из дальнего угла. — Так бери, кровопийца, и уходи уже!
— Да нет, я не к тому, — задумчиво ответил работяга, снимая механизм с полки и вертя в руках. — Я вот ножки подкрутил сам, хотел, чтобы ниже стояла. Свет такой уютный. И надо же, у этой лампы тоже кто-то каждую ножку загнул кольцом. Я если возьму у себя обрезок трубы, которым работал, не удивлюсь, если он точнёхонько сюда войдёт.
— Да мне откуда знать, как это вышло! — заверещал Бамбер. — Что мне прислали, то и стоит на полках! Лучше следил бы за своей поганой лампой, а не честных людей винил!
Так они и ушли, оставив Бамбера объясняться. Гундольф торопился, поскольку чуял, что следом спросят и его, как знающего слишком много, и был рад увидеть, что Кори уже внизу.
Она опять перемотала грудь, чтобы походить на парня, вот для чего задерживалась. И не всё ли равно уже, кем её считают? Надеется, может, когда всё уляжется, остаться тут жить, работать дальше? Что ж, её дело.
Они шли закатными переулками, завернув сперва к источнику, чтобы наполнить вёдра. Здесь по-прежнему никого не было, и вода ещё не полилась через край высоких ёмкостей, а всё-таки Симен, крякнув, подкатил новую бочку.
— Хоть на время поможет, а там, глядишь, кто и подойдёт, — пояснил он виновато. — Давай заменим. Пусть там что с городом, а воду терять негоже.
Гундольф согласился и помог. Времени это заняло немного.
Солнце уже едва удерживалось, цепляясь за крыши домов, зажигало окна верхних этажей, горело в стёклах купола над головой. Вот-вот последние лучи соскользнут с труб, и город ненадолго останется серым и прозрачным, а затем его накроет ночь.
Даже приятно было идти вот так, по пустынным тихим улицам. Казалось, все заботы остались далеко, не здесь. Обезлюдевший город будто виделся во сне, мирном и бестревожном.
— Ты вот скажи, — прошептал Гундольф, склоняя голову влево, где шла Кори, — что, правда довелось грузы по ночам таскать? Тебя-то как угораздило в это встрять?
— Не твоё дело, — сердито прошептала она в ответ.
— Это с рукой-то твоей...
— Умолкни!
Симен, заметив их перешёптывания, пошёл вперёд. Спросил только, по этой улице до конца или сворачивать в переулок? Гундольф сказал, повернуть к заброшенному кварталу.
— Так что? — спросил он опять, когда между ними и Сименом легло расстояние в пару десятков шагов.