Нетерпеливый алхимик
Шрифт:
Звездное скопление красоток и их породистых (правда, не всегда) кавалеров, словно в горячечном бреду, кружилось и скакало под оглушительный рев усилителей:
Он мог бы нести слово Божье (Не could preach the Bible) Как проповедник, (Like a preacher,) Полный экстаза и огня, (Full of ecstasy and fire,) Но он обладал еще одним даром (But he also was the kind of teacher) Зажигать страстью женские сердца… (Women would desire…)—
— Столько?! Не может быть, — в нерешительности отозвалась она.
— Как минимум. Надо снять шляпу и поклониться «Бони М.» в ноги только за то, что они продержались до сегодняшнего дня. Группа стала классикой, не хуже Баха.
— Не перебарщивай.
— Точно говорю. Хотел бы я видеть, чтобы беднягу Баха с его ариями из «Страстей по Матфею» встречали с таким же восторгом.
— Зачем ты трогаешь духовную музыку? Тебе мало других примеров, — пристыдила меня Чаморро. — Еретик!
— Повтори. Еще ни одна девушка не называла меня еретиком. Неплохо звучит!
— Лучше следи за своим виски, — отмахнулась она. — А то как бы тебе не одуреть окончательно.
В ее словах прозвучал недвусмысленный намек, и я принял его к сведению. Однако до тех пор, пока мне удавалось сохранять над собой контроль, не было нужды волноваться. На меня вдруг навалилась усталость, и я подумал: все равно вечер пройдет впустую, и не будет ничего страшного, если я немного расслаблюсь. Меж тем танцующие пары пришли в совершенное неистовство, достигнув высшей точки эмоционального накала, когда зазвучал последний рефрен:
Ра, Ра, Распутин, (Ra, Ra, Rasputin,) Самая мощная в России любовная машина, (Russia’s biggest love machine,) Таким он оставался до самой смерти. (And so they shot him till he was dead.)Музыка кончилась, и в наступившей тишине мне послышался непонятный шум, идущий из глубины зала. Я напряг зрение и увидел группу людей: трое парней, одетых в открытые майки серебристо-голубого оттенка и темные брюки, и пятеро девиц в таких же майках и коротких юбчонках в тон мужским брюкам. Все женщины были за метр семьдесят, будто вышли из одного инкубатора, отличаясь лишь по цвету волос: две брюнетки, остальные — блондинки. Девушки поводили плечами и брезгливо морщились, словно унюхали в зале нестерпимую вонь. Парни казались гигантами — каждый легко преодолевал двухметровую отметку, и на лице одного из них я разглядел характерные усы, похожие на колосья ржи с острыми кончиками.
— Есть, Чаморро! — воскликнул я.
— Что?
— Это он, Василий! — Я осторожно кивнул в сторону пришедших. — Вон там.
Мы, затаив дыхание, смотрели, как компания подошла к стойке бара, образовав вокруг себя пустое пространство. Они заказали выпивку. Обслуживающая их официантка поставила на стойку восемь стаканов, ведерко со льдом и заиндевелую бутылку водки. Василий тут же завладел бутылкой, отбросившей платиновый блик на фиолетовую подсветку, и отошел от стойки. Остальные потянулись за ним. Толпа расступалась перед ними, как воды Черного моря перед Моисеем. Компания уселась в укромном углу на возвышении.
— Что будем делать? — спросила Чаморро с тревогой в голосе.
— Пусть прежде выпьют, а потом посмотрим, — решил я, опустошив до дна свой стакан.
Мы продолжали наблюдать за ними на расстоянии. Они ничем не проявляли оживления — только потягивали медленными глотками водку и смотрели в зал, словно на клетку с обезьянами в зоопарке. Через некоторое время две темноволосые девушки
и блондинка спустились на помост, стали в центр и принялись выделывать па, не обращая ни на кого внимания, хотя иногда сталкивались с другими танцующими. Я отслеживал уровень алкоголя в бутылке и порции, которые перекочевывали в желудок Василия. Он пил много.— Будем любоваться на них всю ночь? — тормошила меня Чаморро.
— Нет. Не будем.
— Тогда что?
— Произведем лобовую атаку без предварительной подготовки. Я сначала подумал завести флирт с той белобрысой на танцплощадке, чтобы посмотреть на реакцию ее приятелей. Но боюсь, девица нацепила линзы с фильтрами и не сумеет меня разглядеть. А ты бы тем временем занялась Василием, однако он не танцует, поэтому эта идея отметается в корне. Давай лучше сразу возьмем их на абордаж, официально представившись гвардейцами, но для этого надо подождать, пока они не выпьют всю водку.
— Ты уверен в успехе?
— Нет, но придется рискнуть, Чаморро.
Один из парней тоже спустился на помост со второй светловолосой девушкой. За столом остались Василий, третий мужчина и последняя блондинка.
— Как раз подходящий случай. Пошли, — сказал я.
Мы пересекли зал и поднялись к столику Василия и его компании. Они заметили нас, когда мы только подходили к возвышению: мужчины смотрели на нас мутным взглядом, словно спрашивая, какого рожна нам надо; на лице блондинки нарисовалось выражение смертельной скуки, смешанной с отвращением.
— Василий Олекминский? — спросил я, выбрав из своего запасника самую строгую интонацию.
— Слушаю вас, — ответил он, все еще недоумевая.
Его приятель уставился на Чаморро, а в глазах блондинки проклюнулось что-то вроде любопытства: она смотрела на меня, как смотрят на насупленную мордочку хомячка, которого вдруг поднимают за задние лапки.
— Гражданская гвардия, — представился я и показал Василию удостоверение. — Не могли бы уделить нам минуту внимания? Мы хотим задать вам несколько вопросов.
Блондинка резким движением расцепила свои невообразимо длинные и невообразимо бледные с синими прожилками ноги и испуганно откинулась назад. Жалкий триумф, но, отдавая дань справедливости, я вынужден признать, что добился его не столько своей находчивостью, сколько трусостью противника, тем не менее он меня воодушевил на дальнейшие действия.
— О чем ты хочешь меня спросить? — поинтересовался Василий. Он говорил с сильным иностранным акцентом.
— Об Ирине Котовой.
Василий резко помрачнел. Я воспользовался заминкой и несколько секунд украдкой наблюдал за поведением блондинки, но она еще не опомнилась от страха. Парень за столом опасливо глянул на Василия.
— Не надо так пугаться, — заверил я. — Мы только хотим развеять кое-какие сомнения.
— Вы ее нашли? — спросил Василий с неожиданной тоской в голосе.
— Может, отойдем в сторонку?
— Что с ней произошло? Отвечай!
На его лице появилось выражение непритворной мольбы, и если он ломал комедию, то добился желаемого эффекта. Глаза подернулись слезой, хотя у меня возникли подозрения, что тут не последнюю роль сыграло количество выпитой водки. Я почувствовал за спиной чье-то присутствие и, обернувшись, увидел темноволосую девицу, которая только что вернулась с танцплощадки и вся лоснилась от пота. Она буравила меня сердитым взглядом и через ее руки, покрытые перламутровыми капельками влаги, я увидел, как к столику подходят трое остальных девиц. Вскоре на меня уставилось четыре пары глаз, искрящихся всеми оттенками радужной оболочки — от светлого, подернутого матовой дымкой, до темного, как ночной океан. В этот момент мое вздорное подсознание отдало приказ втянуть диафрагму, да так резко, что я едва не задохнулся. Однако смог взять себя в руки и расслабиться, крепко выругавшись себе под нос.