Нетерпеливый алхимик

— Трудно сообразить так сразу, — сказал Василий, пожимая плечами. — До миллиона, [54] а то бери и выше. Ирине платили столько, сколько она запрашивала.

— Значит, дела у нее шли хорошо, — сделал вывод я.

— Лучше, чем у любой из девушек Таких, как она, — больше нет. Ни здесь, ни в других местах, где мне доводилось бывать раньше.

Я подумал, что в судьбах Тринидада Солера и Ирины Котовой прослеживается одно любопытное совпадение: если удастся идентифицировать паленсийские останки, то оба они погибли на пике финансового процветания, когда, казалось, жизнь к ним вполне благоволила и как раз в той области, в какой каждый мечтает добиться успеха.

54

Миллион — имеется в виду миллион песет. Песета — денежная единица в Испании, равная 100 сентаво. В 2002 году была заменена евро (на 1998 год 65 тысяч песет равнялись приблизительно 500 долларам, а по курсу 1967 года 70 песет равнялись 1 доллару).

— Еще пару-тройку чисто формальных вопросов, — сказал я, осторожно прощупывая почву. — Припомните, может, кто-нибудь угрожал вашей девушке или плохо с ней обращался? Другими словами, не знаете ли вы человека, имевшего намерение причинить ей зло?

— Надо оказаться последним сукиным сыном, чтобы желать зла Ирине, — сказал он твердо. — Она была не только самой красивой женщиной в мире, но самой доброй и жизнерадостной; в нее нельзя не влюбиться. Никто и никогда не поднимал на нее руки, никто и никогда ей не угрожал, по крайней мере, я об этом ничего не слышал. А если бы кто-либо отважился на такую подлость, Василий, — он ударил себя по груди, — раскроил бы ему череп.

Я приближался мелкими шашками к неминуемой теме и собирался затронуть ее в решительной, но вместе с тем предельно деликатной манере:

— Какого рода отношения вас связывали?

— Нас? — с его губ слетел горький смешок. — Как тебе сказать?

— А так и скажите. Ведь мы договорились: вы без утайки выкладываете все нужные для следствия факты, а мы делаем выводы, — заметил я бесстрастным тоном.

— Хорошо, сейчас объясню, и ты, сержант, наверняка меня поймешь, — набрался смелости он. — Я и подобные мне люди обходим Гражданскую гвардию стороной. Когда у нас возникают проблемы, мы решаем их самостоятельно, если, конечно, в силах, а не в силах, так предпочитаем подохнуть, лишь бы не идти на сделку с Гражданской гвардией. Мне совсем не в жилу говорить с тобой, сержант. Ни мне, ни моему бизнесу. Однако Василий Олекминский долго не протянет, не узнав о том, что же все-таки произошло с Ириной; вот почему он просит помощи.

— Тем не менее вы ни разу не поинтересовались ее участью, — возразил я. — Мало того, поменяли квартиру, не оставив ни адреса, ни телефона, и, чтобы вас найти, пришлось изрядно потрудиться.

— Не буду оправдываться; мое поведение не имеет никакого отношения к убийству. Я сменил жилье совершенно по другой причине и не пришел спросить об Ирине, поскольку и без того уже совершил массу безумств. И все ради нее, ради Ирины. Пошевели мозгами, сержант, — ведь это я, Василий, подал заявление о розыске, и никто меня не принуждал.

— Пытаетесь нам внушить, как сильно вы к ней привязаны? — заметил я холодно.

— Ты вроде бы смеешься надо мной. Нехорошо. Значит, не веришь и делаешь серьезную ошибку, — предостерег он. — Я действительно любил Ирину. Так любил, что не понимаю, почему я продолжаю жить, когда она мертва.

— Однако не упускаете случая развлечься в хорошей компании, — намекнула Чаморро.

Василий резко повел рукой, словно отодвигал от себя что-то неприятное, и сердито на нее ополчился:

— Не равняй Ирину с этими девками, агент. Они годны только для бизнеса, а иногда кое для чего еще, ты понимаешь… И точка! Безмозглые курицы — думают лишь о деньгах да о барахле, которое можно за них купить. Ирина не такая.

— Не такая? — усомнился я.

— Нет. У нее была душа.

Трудно судить о человеке, имеющем несчастье изъясняться на чужом языке. Но неожиданно Василий со своими, словно высеченными из гранита, бицепсами и металлизированной майкой показался мне маленьким обиженным щенком. Разумеется, я не знал Ирины. И, видимо, в данных обстоятельствах мне надлежало воздержаться от суждений.

— Ладно, Василий. А теперь, дайте ваши координаты, по которым я бы сумел вас найти, чтобы вызвать на опознание. Какое-нибудь постоянное местожительство, откуда вы не сбежите в ближайшем будущем, — уточнил я.

— Сейчас я снимаю квартиру неподалеку, но не знаю, сколько времени там пробуду. Ситуация быстро меняется, так что лучше я оставлю тебе номер моего мобильника.

— Хорошо, сейчас запишу, если ты ручаешься всегда держать его при себе и явиться к нам по первому зову, — сказал я, обращаясь к нему на «ты». Опасаясь показаться неделикатным, я не претендовал на взаимную вежливость в течение всего разговора, и теперь желал вознаградить себя за проявленное долготерпение. — В противном случае тебе придется пройти с нами.

Настала моя очередь посмотреть ему в глаза и потребовать гарантий. В других условиях Василий, безусловно, посмеялся бы над наглостью какой-то букашки, осмелившейся бросить ему вызов. Но в тот вечер перевес был на моей стороне: у меня находились останки Ирины, и только я имел возможность выяснить, при каких обстоятельствах она потеряла ту великолепную телесную оболочку, которую он так любил. Василий принял правила игры и стал горячо меня уверять в намерении исполнить обещание.

— Клянусь, я отвечу на твой звонок в любой час дня и ночи, сержант, — сказал он, приложив руку к сердцу. — Не беспокойся. Мне не меньше тебя хочется знать имя подонка, убившего Ирину. Даже ценой собственной жизни.

Я подверг его уверения беспощадному анализу, прекрасно понимая, чем он промышляет, хотя в мое поле зрения попала лишь надводная часть айсберга. Но от этого мужское слово не становится менее весомым. И я ему поверил.

— Хорошо, давай свой номер. А пока мы приготовимся к опознанию, окажи мне услугу. Найди все ее фотографии, особенно те, где Ирина улыбается. И чем шире она открывает рот, тем лучше.

— Сделаю, сержант.

На обратном пути машину вел я, а Чаморро сидела рядом и изводила меня упреками в чрезмерном легковерии:

— С завтрашнего дня его номер будет занят. Вот увидишь.

— Не думаю, — вяло возразил я, не желая ввязываться в спор. На меня вдруг десятитонным грузом навалилась усталость, веки налились свинцом и не хотели подниматься.

— Твой ответ меня не убеждает, — не отставала Чаморро.

— Взгляни на создавшееся положение с практической точки зрения, Чаморро, — взмолился я. — Силой нам его не одолеть — он бы ускользнул, предварительно расквасив нам физиономии, а там — ищи ветра в поле. Отпустив его сейчас на все четыре стороны, я, безусловно, рискую, однако лотерея — тоже риск, и в нее играет весь мир. И потом, не такой уж я болван, каким ты меня пытаешься изобразить, и кое-что смыслю в психологии людей. Во-первых, он сам подал заявление о розыске — отрицать данный факт нелепо; во-вторых, исходя из предположения, что женщина, находившаяся с Тринидадом Солером в мотеле (а в ней опознали Ирину Котову), и женщина, чей труп обнаружили в Паленсии, одно и то же лицо, кажется маловероятным, чтобы наш подопечный так жестоко расправился со своей девушкой. Наоборот, интуиция подсказывает мне: впервые за всю историю расследования мы встретили человека, который искренне хочет нам помочь. А если я не прав, то готов отвечать головой или, на худой конец, съесть собственную треуголку.

Признаться, ночь, проведенная нами в одной комнате, не обошлась без маленьких недоразумений. Чаморро выудила из чемодана пижаму в цветочек с короткими штанишками. Мне же, в виду непредсказуемости сложившейся ситуации, пришлось щеголять перед моей напарницей в длинных до колен боксерских трусах не первой свежести. Пользование туалетом тоже не прибавляло мне уверенности, и я бы погрешил против истины, назвав свое пыхтение в кровати безмятежным сном праведника. Но лучше опустим занавес над этой жалкой сценой.