Неучтенный фактор
Шрифт:
– Можете полюбоваться на ваших голубчиков. Да-да, я наблюдаю их прямо на своем рабочем месте…
Гавриил Гаврильевич разволновался. Их еще и двое?
– Я прослежу за ними, – обещал Саша, уходя.
Профессионалом Саша был хорошим, чрезвычайно изобретательным и старательным. Он владел редкими методами добычи информации. Однако Гавриил Гаврильевич не утерпел и спустя два часа, захватив для маскировки двух девиц, спустился в бар.
Двое расположились за одним из дальних столиков и казалось, мило ворковали, не обращая никакого внимания на окружающих. «Возможно», – подумал Гавриил Гаврильевич, оценивая общий фон ситуации. С приезжим находилась интересная блондинка довольно высокого роста.
Гавриил
Женщина, пожалуй, слишком неординарна, особенно для этих мест. Может быть, ее нельзя было назвать умопомрачительной красавицей, но во всем ее облике проступало истинное благородство, оказавшееся удивительно притягательным для глаз Гавриила. Внешне она совершенно не принадлежала к его излюбленному типу, скорее наоборот. Глядя на нее, Гавриил понял, что до сих пор его предпочтения основывались скорее на поведении женщины, нежели на цвете глаз и волос. Ведь блондинки этого города шумны, претенциозны, нескромны и безвкусны. А в этой все – манера держать руки, прямая осанка, посадка головы, жесты – все выдавало либо хорошее воспитание, либо отличную родословную. Вряд ли Гавриил поверил бы, если бы узнал, что эта женщина обладает даром наводить бессознательный ужас на окружающих.
Кажется, она пытается очаровать собеседника. Зачем? Вот мужчина почему-то надулся. Она откинулась на спинку стула и закурила. Они снова начали говорить. Она закрыла глаза, что-то сказала и… исчезла. Она исчезла. Да, она внезапно исчезла на доли секунды. Потом снова появилась. Гавриил быстро переглянулся с барменом. Саша кивнул. Девицы, конечно, ничего не заметили, а бармен опустил глаза и взглянул на бокал коньяка, спрятанный под стойкой. Он обожал этот божественный напиток, вобравший в себя, казалось, всю горечь и сладость бытия. Коньяк назывался «Арарат», по имени горы, благодаря которой род человеческий имел возможность дожить до полетов в космос. Его любимый, пятизвездочный. Саша поднял бокал, чуть пригубил и поставил обратно вниз. Затем начал негромко разглагольствовать, кокетливо откидывая со лба прядь черных волос:
– Прям какое-то гадание на кофейной гуще получается. Видите ли, лучше всего вода сохраняет информацию. Но они воду пить не будут – это во-первых, а во-вторых, в некоторых случаях хорошее вино и определенные сорта коньяка незаменимы. Они располагают к доброжелательному, откровенному общению без посторонних примесей – пардон, без агрессии. В этом бокале, связав его с их бокалами, я могу увидеть все, о чем они сейчас говорят. По крайней мере, пока в них находится жидкость. Поверьте мне, до сих пор ничего интересного.
Закончив эту дикую для любого разумного партийного деятеля речь, Саша, сделав томный жест рукой, громко произнес: «Ой, а завтра точно будет дождь». Он очень устал от этих бестолковых людей. Повышение на службе ожидалось не скоро – зажимали. В той конторе, где он на самом деле трудился верой и правдой, недолюбливали женственных мужчин – как и в любой другой организации. Во всяком случае, при прочих равных стартовых данных ему было труднее доказать свою преданность общему делу. Саша страдал от этого, и потому пытался наладить более близкие контакты с товарищем Сатыровым, которого он безошибочно определил как очень перспективного номенклатурщика – при удачном
стечении обстоятельств, не исключено, будущее первое лицо республики.Спустя много лет, уже в начале следующего века, Саша окажется в предвыборном штабе конкурента господина Сатырова и начнет щедро поливать народные массы сомнительной информацией через одну местную желтую газету. Организация, которой он отдал лучшие годы своей жизни, перестала нуждаться в его услугах. Впрочем, она уже не была так могущественна.
…В конце концов, мужчина и женщина за дальним столиком начали целоваться. Уж это-то его спутницы заметили, и повеселились от души. После чего Гавриил Гаврильевич расплатился со всеми и в некотором недоумении отправился домой. Он умел грохотать как гром, клеймя недостатки, мог переть как танк, добиваясь нужного результата, но иногда становился неприметным и деликатным, как настоящий таежный охотник, выслеживающий дичь.
* * *
Даниил осушил свою рюмку, но никакого облегчения не почувствовал. Вкус водки показался ему на редкость противным. «Ну конечно, после коньяка-то», – невесело усмехнулся он. А может, все дело в том, что он употребляет ее неправильно. Местные партийные начальники перед застольем обращались с короткой речью к огню, лесу, проводили какие-то свои обряды. Даниил удивился живучести старых представлений, но ничего против них не имел. Лес издали махал ему зелеными лапами елей, как бы призывая успокоиться и присоединиться к тем, кто его так сердечно приветствовал на этой земле. Он не показался ему враждебным.
Норма неотступно пребывала с его мыслями, вселяя смятение в его и без того смущенную душу. Зазевавшись, он позволил ее образу полностью завладеть собой. Перебирая в памяти, какой он видел ее в разные годы жизни, Даниил заметил, что с особенным удовольствием вспоминает маленькую, немного наивную и отстраненную девочку, какой она когда-то была. Он очень хорошо помнил свой первый день учебы в Москве. И обрадовался, что полузабытое воспоминание, вытащенное на свет божий из давно запертого запыленного чердака, может быть таким приятным, вкусным, свежим.
Первый день в новой школе Даниилу показался каким-то суматошным и неинтересным. Ему было непривычно находиться в одном классе вместе с ребятами, которые были заметно старше или младше его. Вдобавок после уроков, когда большинство учащихся уже разошлось, а учителя покинули помещение, вдруг где-то прорвало трубу. Скорей всего, это была чья-то глупая шалость, так сказать, неосторожное обращение с оружием. Впоследствии Даниил убедился, что подобные вещи, разного рода полтергейсты, в их школе случались довольно часто. В общем, из-за чего бы то ни было, но коридор начало заливать водой. Самые проворные, визжа, успели ускакать, пока воды было совсем немного. Некоторые особо бережливые снимали обувь. Даниил замешкался, так как в детстве был медлителен и не любил толкотню. По какой-то причине осталась и Норма. К тому времени воды прибыло им по щиколотку, и решительно нельзя было убежать в обуви.
Даниил, со вздохом снимая свои новые ботинки, покосился на Норму. Разница в два года казалась ему тогда огромной. Для него это была просто пигалица, что-то о себе воображающая. К тому же в десять лет Норма была очень мала ростом. В тот день она пришла на занятия в белых колготках и розовых туфельках. Он упорно медлила – наверное, стеснялась его. Туфли снять еще куда ни шло, но колготки! А промочить их она ни за что не согласилась бы.
В той школе, где ранее учился Даниил, ему внушали, что надо помогать слабым, малышам и девочкам. Существо, находящееся рядом с ним, соответствовало всем трем указанным параметрам. Даниил, держа в обеих руках по ботинку, подошел к девочке и с крестьянской сноровкой подставил ей спину и плечи: